Sponsor's links:
Sponsor's links:

Биографии : Детская литература : Классика : Практическая литература : Путешествия и приключения : Современная проза : Фантастика (переводы) : Фантастика (русская) : Философия : Эзотерика и религия : Юмор


«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

прочитаноне прочитано
Прочитано: 32%

ГЕОРГИНА И ГЕОРГИЙ

(Из фронтовых озарений)
Нежданными проблесками и промельками озаряются порою суровые будни окопной войны. Скромные лавры наших самоотверженных сестер милосердия не прельстили юную уроженку Петрограда мль Н. Подобно известной французской девушкеснайперу Виолетте Риан, наша юная героиня, покинув благосостоятельную семью и приняв, в память погибшего жениха, имя Георгины Ладожской, решила оружием мстить тевтонам за смерть своего возлюбленного. Наряду с нашими солдатиками, с нашими героями в серых шинелях, очаровательная невестамстительница бесстрашно несет все тяготы военной жизни. Уже не один германец нашел свою смерть от ее пулиЕ На днях на передовой позиции Нского полка состоялось награждение отважной девушки георгиевским крестом. Офицеры Нского полка по подписке преподнесли героине сделанную по особому заказу винтовку с оптическим прицелом и кипарисовым прикладомЕ И кто посмеет сказать, что не бывает чудес в наш век! Не по Высшей ли воле, не озарением ли Высших, Неведомых нам сил сочетались имена: Георгина и Георгий!
Мать Вольки умерла, когда он был совсем маленьким.
Он жил под присмотром няни и двух теток. Тетки обе верили в бога, но каждая в своего: сестра отца была протестантка, сестра матери - православная. Когда Волька подрос, они стали водить его в церкви, каждая в свою: одна - в кирку, что на углу Большого проспекта и Первой линии, другая - в Андреевский собор. В кирке ему не очень нравилось: там было слишком чинно, там надо было сидеть все на одном месте и нечего было рассматривать на стенах - это была церковь для взрослых. Когда началась война и отец ушел на фронт, Вольку перестали водить в кирку - это было непатриотично. Теперь его водили только в собор. Ему нравилось пение, и свечи, и горьковатый запах ладана, и таинственные изображения святых, и серьезное лицо священника. Волька в те годы удивился бы, если бы ктонибудь сказал ему, что бога нет. Разве для того, кого нет, стали бы строить умные взрослые люди это большое, красивое и крепкое здание?
Разве для того, кого нет, стали бы рисовать эти иконы и украшать их золотом? И наконец, разве могли стоять на коленях перед никем, перед тем, кого нет, все эти молящиеся люди? Мальчик знал, что бог есть, только он невидим, - на то он и бог. Видимымто всякий может быть.
Потом произошла революция. Одна тетка уехала кудато, а вторая, тетя Аня, стала молчаливой и грустной и уже не обращала на Вольку внимания. Потом в Петрограде начался голод, и няня Таля увезла его к себе в деревню, Тверскую губернию. По воскресеньям она водила Вольку в соседнее село, в Пятницкую церковь, чтобы он молился за отца. Теперь отец был уже не на германской, а на гражданской войне, он был в Красной Армии.
В сельской церкви было бедно и уютно. Мягко пробивался свет в длинные узкие окна, где стекла были лиловаты от старости. Вокруг церкви раскинулось кладбище; прямо к церковным стенам примыкали каменные надгробия священников, прочные склепы местных помещиков, а дальше шли деревянные кресты. Тихие нищенки в черных платочках терпеливо стояли на паперти. Подавали им мало, время было трудное. Волька совал им свернутые в трубку овсяные блины, испеченные няней. Нищенки ласково усталыми голосами благодарили его. Перед сном он читал лОтче наш» и лБогородицу», и няня крестила его на сон грядущий. Иногда, едва он засыпал, она будила его, тронув за плечо:
- И кто это учил тебя на животе спать! - выговаривала она мальчику. - Сколько раз тебе говорю - грех на животе спать.
- Ты же сама знаешь, няня, меня так тетя Аня учила. Так тело хорошо отдыхает.
- лТело отдыхает», - передразнивала няня. - Разве можно на брюхе спать, задницей к богу! Богто сверху все видит. Вот всыпет он тебе по первое число альбо шкарлатину нашлет!
- Няня, так я ж под одеялом.
- Думаешь, бог сквозь одеяло не видит! Бог - он сквозь все видит, у него глаз что у сокола. На правом боку спи, чтоб сердце к богу было повернуто!..
Однажды ранней весной за Волькой приехала незнакомая молодая женщина и увезла его к отцу. Это была Георгина.
- Грехто какой, - всхлипывая, сказала ему на прощанье няня, - полюбовницу за тобой прислал. Хорошо, что хоть верующая.
Война гражданская уже затухала, но еще с полгода Волька с Георгиной ездили за полком, где служил отец, пока не обосновались в Старой Полисти. Здесь отец слег, и все знали, что он долго не протянет. И не верили в то, что он умрет, только Георгина и Водька. Они надеялись, что бог поможет.
У Георгины был свой, особый бог. Он не походил на чинного и неизвестно где скрывающегося бога из кирки, не походил и на доброго, но очень далекого бога из Андреевского собора и из няниной Пятницкой церкви. Бог Георгины ощущался гдето близко; он стоял гдето наготове, как быстроходный спасательный катер. В трудную минуту он придет на помощь. Надо только верить. И Георгина верила, а с ней верил и Волька. Конечно, две петроградские тетки и няня тоже верили в бога, но личного отношения к нему не имели. Он был для них существом важным, но чужим. А в Георгине было чтото таинственное, не простое. Она не походила на обычных людей, она, казалось, имела какоето прямое отношение к своему богу, которого называла Спасителем. И этот бог Спаситель был самым главным богом, а под командой у него были ангелы. Через них он знал все, что происходит на свете.
- Тетя Гина, а ангелы кто - мужчины или женщины? - спросил ее однажды Волька.
- Какой странный вопрос, - улыбнулась она. - Ангелы - это просто ангелы. Почему это тебя интересует?
- ТакЕ А помоему, ангелы - это женщины. Вот такие, как ты. Ты ведь очень красивая. И глаза у тебя как василечки.
- Какая чепуха! Ты не должен говорить такие глупости. И потом, ангелы не стреляют из винтовок. И потом, ониЕ Ну, вообще это не твоего ума дело.
Она отвернулась, но Волька успел заметить, что глаза у нее стали влажными, будто она собирается плакать, как девчонка. Вольку это удивило и даже немножко испугало. Впредь он старался не задавать ей никаких вопросов, раз она огорчается неизвестно изза чего. Но както, услышав, как о ней говорит в ее отсутствие вдова Веричева с какойто соседкой, мальчик спросил Георгину, почему она не вышла замуж за отца.
- Вряд ли ты это поймешь, - спокойно сказала она. - Я не хочу связывать твоего отца. Тебе нужна мать, а я плохая мать. Я была бы для тебя только мачехой. Ты бы, может быть, возненавидел меня. - Она закусила губу и сразу кудато ушла, а Волька долго сидел и думал, как это он мог бы ее возненавидеть, ведь она такая красивая.
Но странно, какуюто долю правды в ее словах он почувствовал. Он знал, что Георгина хорошая, добрая, но знал и то, что она к нему, Вольке, почти равнодушна. Знал, что она спасет его от опасности, если нужно, и ничего не побоится; знал, что будет ухаживать за ним, если он заболеет, и в то же время знал, что она легко забудет его, если он уйдет или уедет. Он был для нее ничем - как все люди на земле. Кроме отца.
Лето шло к концу.
Отцу становилось то легче, то хуже. Георгина ходила то грустная, поникшая, то оживлялась и сразу казалась какойто очень нарядной, хотя одевалась она всегда одинаково скромно, да и кто одевался тогда богато.
И все чаще водила она Вольку в старую темную церковь, что на углу Астафьевской и Заречного переулка.
Чегочего, а церквей в городке хватало, и Волька дивился, почему она выбрала именно эту, где было так темно, где молящихся было всегда мало и где так недобро, так проницательно строго глядели с закопченных икон святые.
И каждый раз, перед тем как идти в церковь, Георгина обыскивала Вольку и отбирала стекляшки, железки, патронные гильзы, которыми были набиты его карманы. В обычные дни она смотрела на это сквозь пальцы, но считала, что в церковь ходить со всей этой дребеденью - грех. И еще она заставляла его мыть лицо и руки и сама стояла рядом, когда он мылся, - контролировала.
Волька отправлялся в церковь подтянутый, волосы были приглажены; чувствовал он себя другим, необычным. Но и Георгина становилась другой. Она словно делалась старше и скучней. Кудато исчезала девическая легкость ее походки, тускнели васильковые глаза. Чтото тревожное, настороженное, чуть ли не злое появлялось в ней. Она уже не могла улыбаться, не могла понимать шуток и иногда сердилась на Вольку непонятно почему.
Пройдя по скучному пыльному городку, они входили в церковь. Тихо ступая по большим гладким плитам, шли они в боковой притвор, где было совсем безлюдно. Здесь еще ниже, еще тяжелее нависали своды; служба слышалась издалека, сбоку. Оба становились на колени.
- Молись, молись за отца, - шептала ему Георгина.
И он начинал молиться. Он крестился, нагибался и мысленно говорил Спасителю, чтобы тот какнибудь вылечил отца.
- И ныне, и присно, и во веки веков, - тихо шептала рядом Георгина и потом уже совсем беззвучно шевелила губами, произнося чтото про себя.
- Тетя Гина, а что это - ли ныне, и присно, и во веки веков»? - спрашивал Волька, устав от поклонов.
- Это значит: ныне, вечно и долгодолго, - тихо отвечала она. - Молись за отца, пусть он живет сегодня, и завтра, и долгодолго! Спаситель слышит твою молитву. Моей молитвы он не слышит.
- Почему, тетя Гина? Ведь ты хорошо молишься.
- Я убивала людей. Правда, я убивала их на войне, это были враги, но Спасителю все равно, свои это или враги.
- Спаситель командует над всеми - да, тетя Гина? Он как Главковерх, да?
- Не кощунствуй в храме, - сердитым шепотом обрывала Вольку Георгина. - Молись! - И потом, ласково просительно, слегка касаясь губами его уха, она шептала ему: - Если ты будешь старательно молиться, я oпять дам тебе пострелять из винтовки. Я дам тебе десять пaтронов. Позавчера, после того как ты помолился, отцу стало лучше.
- Спаситель, сделай так, чтобы папа жил сегодня, завтра и долгодолго, - шептал Волька. Он это делал честно и старательно, но он не был уверен, что эта молитвa очень поможет. Он верил в бога и верил, что бог спасет его отца, но ему казалось, что бог это сделает не благoдаря молитве, а просто так, сам по себе. Ведь на то он и Спаситель.
Однажды, когда Волька был совсем маленьким, они с тетей Аней шли по набережной Васильевского острова, против Тринадцатой линии. Там кончался гранитный парапет и начинался спуск. На спуске, у самой воды, лежал большой гребной винт, снятый с судна, и Волька начал играть возле винта, зацепился за лопасть и упал в воду.
Рядом стоял угольный лихтер, и с него кинулся в воду человек и сразу вытащил Вольку на берег. Тот не успел даже наглотаться воды, но весь промок, конечно. Промок и матрос. Он стоял и сердито водил руками по широким брюкам, отжимая воду. лСкажите, как вас зовут?» - дрожащим голосом спросила его тетя Аня. лА тебе какое дело, фуфлыга белобрысая! - сердито ответил моряк. - Ишь, чуть мальчишку не утопила, посматривать надо!» Он, не оборачиваясь, ушел по трапу на лихтер, а Вольку тетка быстро повела домой. лТетя Аня, а зачем ты спросила, как его зовут?» - задал мальчик вопрос. лТак. Ведь это твой спаситель», - ответила тетка.
И теперь тот Спаситель, которому он молился, и тот, который его когдато спас, странно перепутывались в Волькиной голове и мешали ему понастоящему погрузиться в моление, лВедь я ему не молился, а просто тонул, а он взял да спас меня», - думал Волька. Но он чувствовал, что это грешная мысль.
Чтобы отогнать эту грешную мысль, он принимался рассматривать иконы. Кругом все святые были мужчины, и только одна святая, женщина, выделялась среди них.
Она была изображена более светлыми красками, и лицо у нее было не очень сердитое и строгое. И она была довольно красива. Волька глазел на нее и думал о том, что если бы оживить ее и вытащить из иконы, и потом одеть ее, как Георгину, в зеленую юбку и серую кофточку, то вышла бы она из этой темной церкви на улицу, и никто бы и не догадался, что это святая.
- Что ты так рассматриваешь эту икону? - шепотом прерывала его размышления Георгина. - На иконы нельзя так смотреть! Помни, что это великомученица Екатерина. Это не твоя подружка, комиссарская Ирка, которая вчера в карауле стекло разбила. Молись же за отца!
Выполняя свои обещания, Георгина несколько раз водила Вольку на Четвертый карьер - стрелять. Она снимала со стены винтовку, а ему давала нести широкую кожаную сумку, на которой были вытиснены слова: лГрусс аус Митава» (что порусски означало: лПривет из Митавы»).
По окраинным немощеным улочкам городка они шагали к Богаделенской роще, потом выходили к бездействующей узкоколейке и шли по ней, пока не упирались в этот Четвертый карьер.
Когдато здесь ломали плитняк для фундаментов и панелей, но теперь нигде во всем мире ничего не строилось, и карьер был заброшен. Над его откосами лохматой челкой нависали кусты, а на дне его, сквозь острые серые обломки, пробивалась вихрастая трава и хилые побеги ольшаника. А коегде лежали большие плоские плиты с волнистой поверхностью, и когда Георгина с Волькой по пологому скату узкоколейки входили в карьер, с этих плит соскальзывали и исчезали в траве и щебне маленькие зеленоватосерые ящерицы. Здесь в безлюдье, в затишье, было тепло и тихо; все здесь было подругому, не так, как наверху. И Георгина казалась здесь другой - веселой, даже озорной какойто.
Они подходили к заброшенной дощатой сторожке, и Георгина прислоняла винтовку к стене и вынимала из сумки лПривет из Митавы» лист бумаги и медный карандаш с губной помадой. Расправив лист, подложив под него сумку, она рисовала на серой бумаге смешного человечка с круглыми глазами. Поплевав на эту мишень, она приклеивала ее к стене. А Волька ставил на приступочек несколько трехгранных бутылочек от уксусной эссенции, утащенных им из сеней дома вдовы Веричевой.
Потом они шли дальше, в глубь карьера. Георгина с деловым видом снимала с винтовки чехол, осторожно вынимала из пазов оптический прицел и клала его на сумку - здесь он был не нужен. Затем она плавно ложилась животом на землю, на мелкие камешки и траву. Она сразу как бы срасталась с землей; казалось, тронь ее, и она, как ящерица, заскользит по дну карьера и скроется, и никто никогда ее не отыщет.
Внезапно, с очень коротким промежутком, раздавались два выстрела.
- Сбегай проверь, - небрежно и весело приказывала Георгина.
Он бежал к сторожке и брал мишень. Теперь у человечка в каждом глазу было по рваной звездочке. Волька прикладывал к лицу бумажку и сквозь эти звездочки смотрел на небо. Потом спешил к Георгине.
- В оба глаза, тетя Гина!
- Ну вот, значит, я еще умею стрелять, - с легкой улыбкой, как бы говоря сама с собой, произносила Георгина. - Теперь попробуй ты.
Он ложится и, положив винтовку цевьем на бугорок мелкого щебня, прижимает к щеке теплый, тонко пахнущий кипарисом приклад.
- Ноги и туловище держи свободней, приклад сильнее прижимай к плечу! - командует Георгина. - Целься спокойно. Подкоптить тебе мушку?
- Не надо, тетя Гина, мушка не блестит.
Когда приклад плотно и удобно прилегает к плечу, Волька почти перестает ощущать себя, он словно сам становится винтовкой.
Вот она наведена на цель, Волька переводит мушку чутьчуть левее: он знает, что винтовка берет чутьчуть вправо. Теперь он спокойно нажимает спусковой крючок и сразу чувствует сильный, но дружественный толчок отдачи. Какаято сила устремилась от него вперед, и ее уже ничем не вернуть, сам Спаситель ничего бы тут не мог поделать. Бутылочка исчезает, будто ее и не было. Если бы там стоял волк, или медведь, или человек, с ним произошло бы то же самое. Волька понимает это. И каждый раз он чувствует гордость, но рядом с гордостью встает какаято неясная тревога, смутный страх перед этой силой, которая ему всетаки непонятна.
- Ты делаешь успехи, - говорит Георгина. - Теперь иди сюда.
Она отходит шагов на двадцать назад, Волька идет за ней и снова ложится с винтовкой на землю. Отсюда он два раза мажет, но третьим выстрелом разбивает еще одну бутылочку. А когда он пробует стрелять из положения стоя, у него ничего не получается.
- Эта винтовка тебе тяжела, - говорит Георгина. - Тебе бы надо драгунку. Но всетаки ты молодец. Хорошо, что ты не волнуешься при выстреле.
- Ты тоже не волнуешься при выстреле, тетя Гина?
- Нет, не волнуюсь, - с какимто даже сожалением отвечает она.
- А когда ты стреляла в людей?
- Не знаю, как тебе объяснитьЕ Ведь это были враги. Я очень волновалась, что не попаду, а поэтому я и не волноваласьЕ Нет, ты этого не поймешьЕ
- Тетя Гина, а из меня выйдет меткач?
- Какое глупое слово! Из тебя выйдет недурной стрелок, если ты будешь практиковаться. Но никогда не стреляй в зверей и птиц - это грех. Оружие можно употреблять только при необходимости, иначе это подлость.
- Значит, только на войне? Но ведь война же кончилась. Теперь начинается мирное строительство, - авторитетно заявляет Волька, повторяя слова Дождевого.
- Война еще будет. Сейчас она кончилась, но когданибудь она будет опять.
- А с кем на этот раз?
- С кемнибудь да будет. Наверно, с англичанами, они ненавидят Россию.
- А тебе страшно было на войне, тетя Гина?
- Вначале было все время очень страшно. А потом когда надо - не боишься, а когда надо - боишься. Совсем не бояться нельзя, а то тебя быстро убьют или ранят. Если б твой отец знал, когда надо бояться, он был бы сейчас здоров. Он шел впереди роты в рост, парадным шагом, с одним револьвером. Это было в самом начале войныЕ Этот глупый Николашка Второй погубил нашу гвардию на болотах! Будь он проклят со своей пемкой Алисой! И молодцы большевики, что расстреляли его. Так ему и надо!
Вольке всего двенадцать лет, и в его голове царит порядочный сумбур. Но он смутно понимает, что еще больший сумбур царит в голове Георгины, хоть она такая умная и смелая. И он удивляется ей. С одной стороны, она признает большевиков: лЕсли б не они, то вся Россия бы развалилась». С другой стороны, она осуждает их за то, что они воевали на гражданской войне: лРусские не должны стрелять в русских». Сама она после германской ни разу не выстрелила в человека, она только ездила всюду следом за отцом. И еще: она ненавидит Николая Второго, но в то же время говорит, что все было бы хорошо, если б нa его месте был Петр Великий.
Очень трудно разобраться во всем этом. Большевики, царь, бог, буржуи, немцы, англичане, СпасительЕ Волька садится на камень и пытается поразмыслить. Наверно, всетаки все дело в боге, от него все зависит, - приходит он к успокаивающей мысли. Как бог захочет, так все и получается. Но зачем тогда болен отец? Выходит, тоже изза бога? Значит, это бог послал в него пулю? Но почему, за что?
- Идем на купанье, - трогает его за плечо Георгина. - Какое жаркое лето в этом году!
Они выходили из Четвертого карьера и редколесьем шли до берега реки, а потом шагали у самой воды. У поворота реки берег круто взмывал вверх. Это место называлось Сергунин яр; когдато здесь утопился сын богатого купца. Жители городка не любили этого места, здесь всегда было безлюдно.
Георгина бережно клала винтовку в траву, брала у Вольки сумку лПривет из Митавы» и вынимала из нее купальный костюм. Потом уходила за кусты и появлялась уже в костюме - в нелепом полосатом купальном костюме тех времен, с какимито оборками, с юбочкой. Она была бы смешна в этой глупой одежде, если бы не была сама по себе так красива.
- Сторожи винтовку! - приказывала она Вольке, а сама, побежав на самую крутоярь, вставала над обрывом и, переминаясь с ноги на ногу, с веселой нерешительностью глядела вниз, где по гладкой, непроглядно черной воде, будто тихие серебристосерые паучки, пробегали маленькие водовороты. И вдруг она взмахивала руками и летела вниз головой. Тело ее легко и остро, почти без всплеска, входило в воду. Она исчезала в темной глубине, а потом всплывала уже далеко от этого места и плыла к другому берегу, к топкому островку, за которым в тихой протоку росли белые водяные кувшинки. Волька сидел на берегу, его грело солнце позднего лета, от реки тянуло влажной свежестью. Как хорошо было кругом! Вот если бы всегда так было! Только пусть Спаситель поможет отцу - и тогда уже все на свете будет хорошо. И пусть так будет ныне, вечно и всегдавсегда!
Георгина приплывала назад усталая и веселая. Взойдя на берег, она бросала на траву несколько кувшинок.
У них были толстые мясистые стебли, а чашечки матовобелые, и пахло от них рекой, глубиной. После купанья глаза Георгины казались темнее - они были как васильки после дождя. Нагнув голову, она набрасывала волосы на лицо, чтобы они скорее сохли, и молча стояла так, поводя опущенной головой. Вольке был виден ее подбородок и черный шнурок от креста, убегающий под мокрый полосатый костюм, облипающий ее грудь.
- Какая вы красивая сегодня, тетя Гина, - говорил Волька. - Вы не такая, как каждый деньЕ - Видя Георгину в мокром купальном костюме, он почемуто переходил на лвы», ему неловко было обращаться к ней на лты».
- Глупости какие ты говоришь, - отвечала Георгина. - Стою, как мокрая лягушка, а ты говоришь глупости. И ничего не понимаешь.
Но Волька понимал красоту - для этого не надо быть взрослым. Однако красота Георгины не вызывала в нем никаких смутных чувств. Он любовался - и все. Другое дело - девчонки. Когда он с Иркой лазал в дьячковский сад воровать зеленые яблоки, когда он подсаживал Ирку на забор, ему было приятно это. И потом он долго вспоминал это прикосновение с тайной тревожной радостью и ждал, когда они опять пойдут воровать. А о самих яблоках он както даже и не думал.
- Что ты не купаешься? - говорила Георгина. - Теперь я здесь, винтовку никто не утащит.
Волька не шел на высокое место, откуда ныряла Георгина. Он прыгая в воду оттуда, где берег был невысок. Но он уже умел плавать; упади он теперь случайно в воду, как там, в Петрограде, ему бы не понадобился спаситель. И как приятно было это ощущение свободы, эта счастливая уверенность в себе, эта небоязнь глубины, - казалось, глубина даже помогает. Ему чудилось, что еще немного - он и летать научится. Ведь плаватьто он уже умеет!
Обратно в городок они всегда шли быстрым шагом: Георгина торопилась на дежурство к отцу. И чем ближе они подходили к городку, тем грустнее и строже становилось ее лицо. Когда они вступали на первую улицу, Георгина с сожалением выбрасывала в канаву букет водяных кувшинок. Очень быстро увядали эти цветы. Их матовобелые лепестки темнели, а толстые стебли высыхали, становились тонкими, как мышиные хвостики. Пахли они уже не рекой, не глубиной, а тлением.
- Тетя Гина, а завтра мы пойдем купаться? - спрашивал Волька.
- Нет, завтра, когда я приду с дежурства, мы пойдем с тобой в церковь.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»



- без автора - : Адамс Дуглас : Антуан Сен-Экзюпери : Басов Николай : Бегемот Кот : Булгаков : Бхайравананда : Воннегут Курт : Галь Нора : Гаура Деви : Горин Григорий : Данелия Георгий : Данченко В. : Дорошевич Влас Мих. : Дяченко Марина и Сергей : Каганов Леонид : Киз Даниэл : Кизи Кен : Кинг Стивен : Козлов Сергей : Конецкий Виктор : Кузьменко Владимир : Кучерская Майя : Лебедько Владислав : Лем Станислав : Логинов Святослав : Лондон Джек : Лукьяненко Сергей : Ма Прем Шуньо : Мейстер Максим : Моэм Сомерсет : Олейников Илья : Пелевин Виктор : Перри Стив : Пронин : Рязанов Эльдар : Стругацкие : Марк Твен : Тови Дорин : Уэлбек Мишель : Франкл Виктор : Хэрриот Джеймс : Шааранин : Шамфор : Шах Идрис : Шекли Роберт : Шефнер Вадим : Шопенгауэр

Sponsor's links: