«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 5%

***

  Зернов пролежал дома неделю с небольшим, постепенно приходя в себя, хотя был еще очень и очень слаб. Потом Наталья Васильевна увезла его в больницу, и там он пролежал еще почти месяц: его выхаживали, потом прооперировали. Операция была несложной, потому что раньше у Зернова ничего удалять не стали: оказалось, что бесполезно. И теперь его положили на стол, хирург автоматически, бездумно действуя пальцами, иглой удалил свежие швы, вскрыл полость, все переглянулись, безнадежно покачали головами, потом хирург стал показывать, и все смотрели на то в полости, что он показывал. Стали снимать зажимы, хирург решительно повел скальпелем, за которым плоть срасталась - не оставалось никакого следа от разреза. Из больницы Зернов вышел значительно более бодрым, чем вошел туда. Вернулся домой, обходясь уже почти совсем без посторонней помощи. Вскоре приехал врач, Зернов отдал ему полученное в больнице направление, врач, как и раньше, снял ручкой все вписанное в бланк, приложил резиновый кружок, чтобы исчез оттиск печати, и двумя пальцами уложил чистую бумагу в свою сумку. Они еще немного поговорили о здоровье, потом врач осмотрел и выслушал его и сказал, что теперь Зернов быстро выздоровеет. Зернов откровенно сказал врачу, что ни черта не понимает: медицина стала какой-то новой за время его болезни. Врач почему-то оглянулся и, пригнувшись, вполголоса сказал, что и сам ничего не понимает во всем этом.
  А потом, спеша, чтобы Зернов не собрался с мыслями и не стал задавать вопросов, заговорили о другом.
  - Ну, прекрасно, - сказал врач, - лежите, поправляйтесь. Я теперь, как вы и сами знаете, к вам приходить больше не стану, через месяц увидимся с вами у меня в поликлинике - вы тогда поймете наконец, что болеть у вас будет далеко не случайно, вы ведь из живущих по принципу "гром не грянет - мужик не перекрестится". Тогда мы и обнаружим у вас эту пакость, это самое новообразованьице. А уж дальше пойдут семечки: болеть будет все реже, и скоро вы вообще обо всем этом забудете.
  - Вы так точно знаете все наперед?
  - Это-то не фокус, - усмехнулся врач одними глазами. - Все знают все наперед, не я один. Это элементарно. Вот прошлого мы, к сожалению, в большинстве своем не помним. Не знаем, что было вчера. А завтра - оно открыто, никаких секретов в себе не таитЕ - И он взял сумку и направился мыть руки в ванную, где его уже ждала Наталья Васильевна с чистым полотенцем в руках.
  - Погодите, докторЕ
  - Послушайте, - сказал врач строго, не поворачивая головы, - вы думаете, вы у меня один на повестке дня? Нимало-с. И я спешу. На наше счастье, у нас было время поговорить, ноЕ Ничего, разберетесь как-нибудь сами. И поймете: это, в общем, прекрасно - когда будущее открыто взорам. И не только это. Для нас, медиков, это просто праздник души: больные-то все как один выздоравливают - раньше или позже, но непременно выздоравливают, разве не счастье? Да и во всем прочем: ничего не надо гадать, ни в чем - сомневаться, ибо все известно, все определено. События расчислены по годам и минутам на всю жизнь вперед. А вы не ломайте головы и делайте так, как оно делается. Не пытайтесь перехитрить жизнь. Думайте лучше о делах практических. Потому что вскорости вам на службу: через три дня, если хотите точно. Как только возникнет у вас возможность, выходите на улицу. Хотя что я говорю - выйдете, разумеется. Погода такая, что дома торчать просто грех. Двадцатое июня, самый свет.

***

  Зернов полежал еще немного. Но после того как доктор уверенно обнадежил, больше не лежалось. И в самом деле, пустяки какие-то, наверное, а все уже вообразили черт знает что, и сам он, главное, поверил - и раскисЕ Зернов поднялся, пошатнувшись, - слаб он все-таки стал, ничего не скажешь, - натянул брошенный в ногах кровати халат, подошел к растворенному окну, из которого тянуло свежестью пополам с бензиновым перегаром: окна у Зерновых выходили на улицу. Надежно оперся о подоконник и стал смотреть. Была у него такая привычка. За окном стояла летняя теплынь, люди шли в пестром, легком, приятно было смотреть, в особенности на женщин, хотя с четвертого этажа много ли разглядишь. Подумав о женщинах, он сразу же вспомнил про Аду, воспоминание было странным: то ли подлинно воспоминание, то ли, напротив, предчувствие, а если предчувствие, то опять-таки непонятное: горькое и сладкое одновременно. Почему?.. Солнце ярко отражалось в окнах по ту сторону улицы, все как будто было нормально. И все же - ощущал он - какие-то странности возникли в жизни. Что-то непонятное. Хотя все вроде было - как всегдаЕ Так уж и все? Вдруг Зернов понял, что его так смутило подсознательно: движение на проезжей части улицы шло по левой стороне. Как в Англии - ив Швеции тоже, или как там, в Швеции?.. Ну а у нас-то зачем? Сначала, поняв это, он испугался: то-то сейчас наломают дров! Но ничего не происходило, все ехали нормально, надежно - по левой стороне. Да, действительно, кому и зачем вдруг понадобилось - все менять? Или, может, заключили такое всемирное соглашение - к чему? Глупости какие-тоЕ Вот что хуже всего, когда расхвораешься всерьез: лишаешься информации, газет не дают, и радио тоже он как-то не слушал в это время, не до того былоЕ Ну а еще какие перемены? Зернов начал приглядываться ко всему, что было внизу, повнимательнее и заметил еще: игрушечный грузовичок, самый примитивный, ехал по тротуару задом наперед и на веревочке тащил за собой мальчика лет, может быть, трех, и мальчуган этот бежал за грузовичком, но бежал не лицом вперед, что было бы нормально: игрушка, конечно, заводная, и мальчик бежит за нею, чтобы не удрала, - но мальчик бежал пятясь, глядя назад - и бежал смело, и никто его не останавливал, чтобы предотвратить беду - конечно, Зернов и раньше знал, что люди, большинство, какими-то равнодушными ко всему стали, но чтобы до такой уж степени, чтобы даже ребенка не поберечьЕ Зернов хотел было высунуться из окна побольше, чтобы окликнуть мальчика, предупредить - но ни тело, ни губы почему-то не повиновались. "Ната!" - хотел он крикнуть, но губы снова не подчинились. Тогда Зернов отошел от окна, сел около телефона и хотел уже набрать номер Сергеева, бывший свой - но не набрал, а задумался вдруг еще над одной странностью, обнаружив ее на сей раз в себе самом.
  Дело заключалось в том, что, задумав набрать номер, чтобы поговорить с Сергеевым, Зернов механически подготовил и первый вопрос: ну, что вы там без меня за три дня наворотили? Потому что вдруг как-то само собой вспомнилось, что он действительно только три дня как прервал из-за болезни работу, совершенно точно - три дня. Но одновременно было ему ясно и другое: что не три дня, а куда дольше лежит он, и в больнице был, и совсем плохо ему приходилось, без малого умирал - нет, тут не три дня, тут счет получался совсем другим. И это Зернов знал тоже не менее твердо, чем то, что три дня назад он был еще на работе, хотя чувствовал себя уже нехорошо. Подобная двойственность ощущений без явной возможности отдать предпочтение одному из них говорила о душевном, точнее - психическом заболевании, и Зернов испугался не на шутку. Тут трудно было сказать, что хуже: корчиться от проклятого новообразования, как порой деликатно называют рак, или загреметь в дурдом; второе даже хуже было, потому что, в отличие от рака, каким-то непостижимым образом пятнало репутацию человека, а у Зернова репутация была надежной, он ею гордился, и здравый смысл никогда еще его не подводил. Вот что заставило его, - думал он, - помешкать со звонком; на деле же просто время еще не пришло.
  Но вот его правая рука сама собой, без всякого участия его воли, протянулась, сняла трубку и поднесла к уху. В трубке зачастили короткие гудочки, потом щелкнуло, и Зернов сказал:
  - Привет!
  - Ну, как ты? - спросил Сергеев на том конце провода.
  - Знаешь, ничего. Наверное, ложная тревога. Но я не об этом хотел. Ты сильно занят?
  - Умеренно, - сказал Сергеев. - Готовлюсь передать тебе дела. В таком же точно порядке, в каком они были, когда ты уходил.
  - АгаЕ - неопределенно проговорил Зернов.
  - Через три дня, как только выйдешь. - Что-то такое почудилось Зернову в голосе Сергеева: усмешка, что ли? - Что, еще одно непостижимое явление? Сидишь и никак не можешь разобраться?
  - Похоже на то. Слушай, отложи-ка лучше дела и приезжай вот прямо сейчас ко мне. Ты, видимо, понимаешь, что происходитЕ
  - Естественно, - откликнулся Сергеев. - Я побольше твоего живу на свете.
  - Такого за тобой до сих пор не замечалось, - сказал Зернов, помнивший, что Сергеев был на восемь лет моложе.
  - Просто у тебя календарь старый.
  - Не знаю уж, какой календарь, но хочу, чтобы ты сейчас приехал и ввел меня в курс. Видимо, какие-то серьезные вещи тут происходили, пока я болел? Всякое лезет в голову, я этак даже спятить могу.
  - Не бойся. Этого не случится.
  - Вот свихнусь незамедлительно.
  - Не получится. А приехать я сейчас не в состоянии.
  - Ты скажи в дирекции, или главному редактору, или просто в редакции скажи, что я прошуЕ
  - Да не в начальстве дело. Физически невозможно.
  - Что-то стряслось? Так я и чувствовалЕ
  - Нет, у нас тишь да гладь. Как и везде нынче: на Шипке все спокойноЕ - это было сказано с какой-то неожиданной горечью. - Но приехать не могу. Мы с тобой увидимся только через три дня, и не секундой раньше.
  - Почему так?
  - Потому что иначе природа не позволяет. Понимаю: тебе нехорошо при мысли, что эти три дня ты проживешь в неведении. Не тужи: мы все прошли через такое. К тому же за эти три дня ты до многого и сам дойдешь, догадаешься. А я потом только помогу тебе привести все в систему. Ты последи внимательно хотя бы за самим собой, очень полезно бываетЕ
  - Ну, если ты так, - сказал Зернов, - то я сейчас сам приеду. Ты никуда не собираешься?
  - Никуда, - ответил Сергеев весело. - Ну, приезжай. Если удастся, конечно.
  - Подумаешь, путешествие к центру Земли! - фыркнул в ответ Зернов и хотел добавить еще что-то, но в трубке уже щелкнуло; зазвучали долгие гудки. И тут же, не кладя трубки, набрал номер, сам не понимая, зачем делает это, и лишь после этого положил трубку. Распустился все-таки Сергеев, - отметил он, - побыл немного начальником, вот уже и трубку бросает, не закончив разговора. Но начальник-то еще я - или уже я?.. - Он опять запутался в соображениях и решил просто махнуть на все несообразности рукой, а лучше на самом деле вот взять и поехать сейчас в издательство, к Сергееву, слегка пропесочить его, пока обида не прошла, да и вообще - повидать всех.
  Пиджак висел на спинке стула. Зернов залез двумя пальцами в нагрудный карман. Пропуск был на месте. Он на всякий случай раскрыл пропуск. Действителен до конца года, все в порядке. Сейчас еще толькоЕ - он глянул на календарь, - июнь, да, врач же говорил. Разгар лета. А очнулся я когда? В сентябре? Абракадабра, сапоги всмятку. Впрочем, насчет сентября, вернее всего, был бред. Хорошо все же чувствовать себя выздоравливающим!.. Он держал в руках пиджак, смотрел на брюки, тоже висевшие на стуле, как будто это не брюки были, а нечто загадочное, требующее долгого постижения. Надо ехать к Сергееву. Что для этого нужно? Так, ясно. Сперва - в ванную: умыться, побриться. Он сделал несколько шагов по комнате. Все еще очень трудно было ему передвигаться, каждый шаг давался с немалым усилием, как если бы он проталкивался через воду. Сильно же, однако, я сдал, - огорчился Зернов, - ослабел совершенно, просто ноги заплетаются, может, все-таки не ехать? - Он на миг задумался над этим, и ощутил вдруг, что идти стало легко, привычно. Что случилось? Господи, - удивился он, осознав, - да я же задом наперед иду, словно что-то меня пятит - и совсем без усилийЕ Нет, надо поехать, надо обязательноЕ Он аккуратно повесил пиджак не на стул, а на место, в шкаф. Надо ехать. НадоЕ Он думал об этом упорно до самого вечера, а делал тем временем что-то совершенно другое: пробовал читать, принимал лекарства, время от времени, для самого себя неожиданно, снимал телефонную трубку - и каждый раз в ней раздавался голос: то диссертанта, которому нужна была публикация, то мужика, которого Зернов хотел было заполучить в свою редакцию, для чего нужно было мягко, но неизбежно вытолкнуть с места одного из редакторов, который часто проявлял непонятливость - чаще, чем можно было стерпеть, - а этот мужик был очень деловым и соображающим. Зернов знал, что проделать эту операцию он не успеет, и не понимал, откуда это знание взялось: почему же не успеет? Вот через три дня и начнетЕ Еще и другие звонили - и начинали почему-то с поздравлений, и Зернов сначала дум ал, что его разыгрывают, потому что ему снова стало представляться, что он уже три дня как болеет, и впереди очень тяжелые и страшные дни, - и с трудом удерживался от того, чтобы не вспылить, не обругать, не накричать по телефону; но потом понял, что это просто одна из множества внезапно возникших странностей жизни, странностей, пока ему непонятных, и следует просто слушать и благодарить, ничего не возражать и ничего, само собой, не обещать; впрочем, обещать он и раньше не очень-то любил. Так что он в общем и целом очень бодро поговорил и с мужиком, и с диссертантом, и с секретаршей директора, и со всеми, кто ни звонил. "Да, я слушаюЕ И я рад вас слышать. Пожалуй, нормально. Ну, знаете, мы такой народ, нас только если через мясорубку, остального не страшимся, не то что молодежьЕ Да, спасибо, очень признателенЕ" После каждого такого разговора, стоило положить трубку, сразу же раздавался звонок, но Зернов трубки больше не брал, отчего-то чувствуя, что - не надо, и телефон, раз-другой прозвонив, умолкал. Надо аппарат сменить, - решил Зернов, - новый поставить, такой, который приятно жужжит, а то этот - как хлыстом по нервамЕ Почему же я все-таки не поехал к Сергееву?.. Потом пришла выходившая в магазин Наталья Васильевна, вошла в комнату - такая, какой была она все последние дни, когда Зернову стало уже почти совсем хорошо: напряженная, будто бы затаившая в себе что-то, старающаяся - и не умеющая с этим "чем-то" справиться. И, как во все эти дни, промелькнула при виде ее мысль: знает? Да нет, откуда же?..
  - Ну, как ты себя чувствуешь?
  - Со мной все в порядке, - ответил Зернов. - А вообще, теперь все почему-то уверены, что все будет в порядке, будет хорошо.
  - Все? - повторила она за ним. - Ну, может быть, и не все (она говорила как бы не ему, а себе самой, задумчиво), и не все будет очень хорошо, но такие мысли, конечно, не сразу приходят. А с тобой - с тобой действительно все идет на лад - с тех самых пор, как ты вернулсяЕ
  - Я вернулся? - спросил Зернов удивленно. - Я в последний раз куда-то ездил уж и не помню когда. В прошлом году еще, наверное. - Снова возникло у него такое ощущение, словно он коснулся чего-то странного, непонятного и потому страшного. Нет, надо было все же поехать, сделать усилие, побороть слабость, и поехать, - в который уже раз мелькнуло в голове. Но вдруг очень захотелось спать. Зернов, не думая, съел что-то из того, что Наталья Васильевна принесла и поставила на тумбочке у кровати, потом неожиданно сходил в ванную, послушно пятясь - так куда легче было, - вернулся, приняв душ, хотя еще за секунду совсем и не собирался делать это, - лег и уснул.
  Наталья Васильевна после этого сама сходила в ванную, вымыла волосы хной, после чего в них, только что ровно каштановых, заметна стала проседь. Наталья Васильевна внимательно разглядывала себя в зеркале. Нет, меньше стало седых волос, чем в последний раз было, меньше. И вот тут была морщинка - и нет ее больше, разгладиласьЕ На душе у нее было тяжело, но от этих, пусть и маленьких, открытий сделалось легче, она даже повеселела немного. Что бы там ни происходило в жизни, а молодеть куда приятней, чем старитьсяЕ Вообще, во всем есть и свое плохое, но и хорошее тоже, надо только уметь его разглядетьЕ С Колей, конечно, все идет к развязке, и скоро ужеЕ Но зато и здесь все кончится (весьма определенное дело было у нее для самой себя так зашифровано одним словом: "здесь"), и пойдет у нас все лучше, а потомЕ - она вспомнила нечто, чему предстояло свершиться с нею в далеком "потом", и даже покраснела слегка и оглянулась: не подсматривает ли кто-нибудь и не подслушивает ли мыслей; кто знает, сейчас, наверное, и это было возможно. Но никого, естественно, вблизи не оказалось, так что краснеть можно было в свое удовольствие, и радоваться тому, что еще можешь краснеть.

***

  Зернов и Сергеев сидели вдвоем на скамейке в издательском внутреннем дворике; машина, которая привезла их, только что уехала, и они могли бы сразу войти в дом и подняться наверх, в свою редакцию, где заведующий, младший редактор и девять редакторов располагались в двух комнатах, довольно большой и очень маленькой. Но отчего-то Зернов с Сергеевым не сделали этого, а сели на скамейку - оттого, может быть, что Зернов чувствовал себя не очень хорошо. Однако, несмотря на неважное самочувствие, думать он уже мог четко, и неизбежный и необходимый разговор между ними начался сам собой, когда Зернов сказал:
  - Странное впечатление: словно когда-то это уже было. Совсем недавноЕ И вот сейчас со двора уедет фургон. Но видишь, нет никакого фургона, а я ведь точно вроде бы помню: он стоял тут, во дворе, вон, около дверей, выгружали книги - в магазин пришел контейнер. Потом фургон, помнится, стал разворачиваться, неловко так, в несколько приемов, вперед-назад, а потом уехал. - Зернов еще раз обвел дворик взглядом. - Наверное, это и есть так называемая ложная память. Кажется, что все было точно так, а начнешь анализировать - и оказывается, ничего подобногоЕ Знаешь, у меня эта память в последнее время что-то разыгралась, мне даже немного не по себе из-за этогоЕ
  Сергеев только усмехнулся в ответ, пошевелил губами. Подвывая на низкой передаче, фургон въехал из подворотни задним ходом и стал неуклюже, туда-сюда, разворачиваться. Наконец остановился, водитель вылез, распахнул заднюю дверцу, и девушки принялись таскать пачки книг из магазина и складывать в кузов. Зернов смотрел, забыв закрыть рот. Потом медленно проговорил:
  - Не понимаюЕ
  - Пора понять, - сказал Сергеев негромко. - Вот так мы теперь живем. Навыворот.
  - Слушай, я вспомнил: это ведь действительно было! С фургоном. БылоЕ вчера? Нет, вчера меня тут не было. Нет, сегодня! Когда же это было сегодня? Мы ведь только что приехали!
  - Это было сейчас.
  - Не понимаюЕ - озадаченно проговорил Зернов.
  - Это произошло только что. На твоих глазах. Но до того было еще раз. Пять, десять или, может быть, двадцать миллиардов лет тому назад - никто не знает, когда именно.
  Зернов отозвался на эти слова не сразу. Помолчал, пожал плечами:
  - В такие цифры я вообще не верю. И фантастикой никогда не увлекался. И не жалею: хватило с меня и той историиЕ Ты можешь объяснить так, чтобы было понятно?
  - Попытаюсь. Объяснение таково: мы живем в обратном ходе времени. Возвращаемся по своим следам. Это доходит?
  - Наивный вопрос. Конечно, нет. Что тут может дойти? В этих словах, по-моему, ноль смысла.
  - Обратный ход времени. Ну, ты же образованный человек и обладаешь каким-то представлением об устройстве мироздания. У нас в редакции полно брошюр "Знание".
  - Ну и что? Они бывают нужны редакторам - мало лиЕ
  - Ты уж лучше не перебивай пока. - "Опять хамит", - сердито отметил Зернов, но смолчал. - Соберись с мыслями. Пульсирующая модель Вселенной. Помнишь? Ну, разбегание галактик, эффект Доплера, и все прочее. Затем - в какой-то миг времени - остановкаЕ
  - Насчет остановки я не помню. Может, и не читал.
  - Остановка - и начало обратного процесса: сбегание галактик к одному центру, фиолетовый Доплер вместо красного и так далее.
  - Постой, постой. Ну, вспоминаю - была такая гипотеза. Но она ведь даже учеными окончательно принята не была, не доказана, чего-то там не хваталоЕ
  - Ну, законам-то бытия все равно, приняты они или нет - действуют себе, и все тут, это ведь не уголовный кодекс или, допустим, гражданскийЕ И вот эта гипотеза, вероятнее всего, оправдалась. Из всех возможных объяснений это - самое естественное. Но кроме сбегания галактик произошло, видимо, и еще одно, самое существенное: вспять повернуло и время. И если раньше оно шло, допустим, от минуса к плюсу - или, если угодно, справа налево, то после этого двинулось обратным путем - слева направо, от плюса к минусу. То есть от будущего к прошлому. Вернее, от того, что мы тогда называли будущим - к тому, что тогда же считалось прошлым.
  - Стой, так это жеЕ Была у нас в свое время одна рукопись об этом. Что же ты мне ее пересказываешь? Я же сказал - не надо фантастикиЕ
  - А то, что ты сейчас тут сидишь, это что: фантастика или факт? Рукопись - да, была. И будет еще, никуда не денется и ничего с этим не поделать. Но я-то о реальной жизни говорю.
  - Ну ладно, допустимЕ И когда это случилось? Поворот времени?
  - Я же сказал: никто не знает. Из нас, ныне живущих, никто. Ведь после того, как мы с тобой умерлиЕ
  - Что-что?
  - Да не дергайся. Понимаю, что тебе неприятно. Но больше ты не умрешь, не бойся. Однако в свое время мы с тобой померли, и после нас были еще десятки, или сотни, или миллионы поколений, и все они тоже успели умереть, а потом, возможно, - возможно, но вовсе не известно наверняка, ибо это недоказуемо! Вселенная существовала еще какое-то время, миллиарды лет, может быть, без нашего участия, без участия разумной жизни; но может быть, разум существовал и до самого конца - а потом все двинулось задним ходом, и стали снова возникать и протекать те же процессы, что происходили раньше, при прямом ходе времени - но только в обратном направлении. И снова повторялись те же поколения, но уже от последующих к предыдущим, если судить со старых позиций - от детей к отцам, от следствий - к причинамЕ
  - Да нет, - сказал Зернов уверенно и даже махнул рукой. - Этого не может быть.
  - То есть как? - опешил Сергеев.
  - Очень просто. Ведь если так, значит, должны повторяться все те события, которые происходили раньше? Только в обратном порядкеЕ Или я неверно понял?
  - Ты понял правильно. Зернов усмехнулся:
  - Кто же это разрешит?
  - Что ты сказал?
  - Сказал ясно: кто это разрешит! Кто допустит!
  - А, вот что, - Сергеев серьезно и даже как бы сочувственно посмотрел на Зернова. - А никто никого не спрашивал. Вот никто и не запретил. Да и кто бы мог? Господь? Так мы его не признаем - де-юре, во всяком случае.
  На этот раз Зернов молчал не меньше минуты.
  - Но как же такЕ Вся наука, философияЕ Движение вспять? Прогресс ведь неудержим, необратим!
  - Вижу, ты и правда сильно растерялся, если такими аргументамиЕ Почему вообще существует мир? Да еще не всегда такой, каким мы его себе представляем - или, если точнее: всегда не такой.
  - М-да, - сказал сильно озадаченный Зернов. - Конечно, так можно объяснить некоторые частностиЕ Но все же вдруг, сразу я эту точку зрения принять не могу.
  - Да ведь это дело целиком твое, мир от твоего мнения не изменится. Ну, не признавай, пожалуйста, сделай одолжение. Тем не менее только благодаря этой, как ты говоришь, точке зрения ты сейчас существуешь на свете.
  - Я существую потому, что в свое время родился, надо полагать.
  - Нет. Это в том течении времени ты существовал поэтому. Родился, жил, умер. Нормальная последовательность - тогда. А теперь - наоборот. Вернулся - жил - исчез. Или, если угодно, антиродился.
  - Не понимаю все же.
  - Что именно? Механизм антирождения? Ну, в этом я, естественно, не специалист, я по-прежнему филолог и, дожив до ранней молодости, снова окажусь на филологическом, а никак не на медицинском. Но если это тебя так интересует, позвони кому-нибудь из гинекологов, если толькоЕ
  - Я лучше прямо отсюда подъеду.
  - Отсюда ты, Митя, никуда не подъедешь, да и позвонить даже не сможешь - если только в том, прежнем течении времени у тебя в этот день не было никаких контактов с гинекологами.
  - Зачем они были мне нужны? У Натальи здоровье такое, что позавидовать можноЕ
  "Много ты знаешь", - очень хотелось сказать Сергееву, и еще кое-что добавить по поводу Зернова и Натальи Васильевны; но сейчас не время и не место было, и он сдержался.
  - Но в конце концов, - произнес он вслух, - придется тебе, как и мне, и каждому вернувшемуся, просто поверить, что так все и происходило, и происходит. Надо бы, конечно, говорить "воскресшие", но тот термин чересчур окрашен эмоционально и мифологически. Правда, еще не так давно мы его и употреблялиЕ
  - Несколько лет назадЕ - Зернов ухватился за эти слова, прикинул: - То есть, глядя с моей позиции, через несколько лет?
  - По старому счету - да.
  - Это когда я ужеЕ - Последнего слова Зернов не произнес.
  - Да. Тогда происходило много, очень много интересного, важного, нужного, тебе рассказать сейчас - ты не поверишь, что такое могло быть. Но если на тебя выбросить всю информацию сразу - задохнешься. На сегодня хватит, пожалуй.
  - А тыЕ долго еще жил после меня?
  - То есть когда я вернулся? Двадцать лет назад.
  - Выходит, пережил меня на двадцать лет. Ну, знаешьЕ - казалось, Зернов и тут не удержится и спросит - а кто позволил; однако же сдержался.
  - Вот видишь, - сказал Сергеев, - ты уже начинаешь ориентироваться в новой системе понятий. Да, на двадцатьЕ Но ты не обижайся: дело прошлое. Так что теперь я соответственно на двадцать лет старше тебя, богаче в смысле опыта, ко многому успел привыкнуть, хотя со многим так и не могу в глубине души согласиться, но это другой разговорЕ Ну, если тебя волнуют вопросы продолжительности жизни, можешь утешиться тем, что исчезну я на восемь лет раньше тебя. И ты будешь еще студентом, пользоваться всеми благами молодости, когда я уже окажусь в начальной школе. Устраивает?
  Зернов пожал плечами.
  - Давай о деле. В том, что ты излагаешь, я вижу все больше слабых местЕ Ну например: еще по школе помню, что все виды энергии в конце концов переходят в тепло, а его ни во что обратить нельзяЕ
  - Жизнь вообще полна всяческих алогичностей. Разве когда-нибудь было иначе? Никто не запрещает тебе думать, только вот опровергнуть лучше не пытайся: безнадежная задача. Лучше усвой то, что в главном ты уже понял: дело далеко не исчерпывается тем, что мы движемся от старости к детству, а не наоборот. Мы еще и проходим этот путь след в след, точно так же, как совершали его в тот раз, только в обратном порядке. След в след, и если сейчас мы с тобой сидим здесь и разговариваем, то лишь потому, что в тот раз, когда мы вышли из редакции, закончив процедуру передачи дел - временной, считалось, но было ясно, что ты ложишься надолго, хотя никто не знал, конечно, что ты больше не вернешьсяЕ Ну ладно, ладноЕ Так вот, когда мы спустились сюда, машины еще не было - директорской, она потом отвезла нас к тебеЕ
  - Та, что сейчас привезла нас сюда?
  - Именно. Ее тогда не было более получаса, и мы с тобой сидели вот на этом самом месте и болтали. Вот почему у нас и сейчас нашлась возможность посидеть и поговорить. Иначе ее не возникло бы. Так что если у тебя в той жизни, - так говорить проще всего: в той жизни, - не было в этот день, скажем, встречи с гинекологом, то и на этот раз ты его никак не встретишь.
  - Ты абсолютно уверен? Стопроцентно?
  - На сто в квадрате. Невозможно, и все.
  - Пусть так. Тогда объясни вот что. Ты прав: в прошлый раз мы сидели тут же, я помню, но говорили-то мы не об этом! Обо всем этом мы с тобой в тот раз никак не могли разговаривать, верно? И когда три дня назад я звонил тебе из дому - согласен, это было повторением звонка в той, как ты назвал, жизни - но в тот раз мы и по телефону говорили совсем другое, я точно помню: я тебя расспрашивал о заседании тиражной комиссии. А если так - а оно именно так! - значит, не все повторяется! Согласен?
  - Было бы странно, если бы до тебя никто не заметил этого несоответствия. Все замечают. И, наверное, куда больше об этом думали, и куда больше нас понимали те, кто жил до нас и успел исчезнуть прежде нас - то есть те, кто в прошлой жизни жил соответственно после нас: отдаленные потомки. Возможно, они делали какие-то выводыЕ
  - Ты говоришь так, словно ничего об этом не знаешь.
  - А откуда же мне знать? В первой жизни они пришли после нас, и мы, естественно, могли только гадать о них. А на этот раз они были раньше - и исчезли, и то, что они знали, ушло с ними.
  - Но ведь должны были остаться трудыЕ
  - Труды исчезали значительно раньше их авторов.
  - Ну, хотя бы из уст в уста, из поколения в поколение?
  - Из поколения в поколениеЕ - медленно повторил Сергеев и задумался ненадолго, то ли отыскивая ответ, то ли уже зная его, но колеблясь - нужно ли ответить. Наконец сказал:
  - Вероятно, что-нибудь подобное существуетЕ Можно предположить, что какие-то, скажем, информационные туннели тянутся из далекого прошлого - по нынешнему отсчету прошлого - в наши дни, в сегодня. Но ведь туннель - не полевая дорога, к нему нельзя подойти в любой точке, только в начале или в конце, а если то и другое для тебя недоступно - придется рыть шахту или вести подкоп сбоку, а это очень трудно, оченьЕ
  - Сравнение хорошее, - оценил Зернов, только ты, пожалуйста, объясни на этот раз проще, без художественности.
  - Ты извини, просто я за двадцать лет этой жизни успел уже ко всем таким понятиям привыкнуть, забываю, что для тебя все вновеЕ Понимаешь, в этой жизни у большинства людей прошлое как бы отсекается. Прожит день - и словно его не было. Эти люди о своем нынешнем прошлом знают не больше, чем в первой жизни, когда оно было будущимЕ Вот ты, например: ты помнишь, что было с тобой уже в этой жизни - вчера, позавчера?
  Зернов подумал.
  - Ну, я все-таки болелЕ - осторожно ответил он на всякий случай: была у него старая привычка - при всех условиях обеспечивать себе отход в случае, если что-то скажется не так. - Поэтому у меня в голове некая неразбериха, я и сам не всегда понимаю. Ну вот, помню например, что был в больнице. Что звонил тебе. Что мы устроили что-то вроде вечеринки в редакцииЕ
  - Стоп! Это уже наложение. Вечеринка - из первой жизни, сейчас она нам еще только предстоит. Но больница действительно уже позади, больше ее в твоей жизни не будет. Ага, значит, есть у тебя какие-то воспоминания о том, что было вчера. Насколько я знаю, у большинства людей они сохраняются в первое время после возвращения. Но потом исчезают.
  - Почему?
  - Да скорее всего потому, что люди просто не хотят ее сохранить - память о вчерашнем дне. Она ведь очень часто мешает. А для того, чтобы удержать эту память, нужны некоторые усилия - такие, какие были нужны в прошлой жизни, чтобы представить себе какие-то черты будущего. Зато прошлая память - то, что теперь у нас в будущем, - существует без всяких наших усилий и известно более или менее точно, в соответствии с крепостью первой памяти каждого из насЕ
  - Подожди. Мы говорили о туннеле, как ты назвалЕ
  - Ну, это понятно: не обладая нынешней, второй памятью, подключиться к этому туннелю никак нельзя: сегодня ты узнал от кого-то нечто о былом, а завтра уже забудешь, значит - никому из следующего поколения передать не сможешь: своему отцу, допустим, или матери, вообще - любому из тех, кто вернется после нас и будет еще жить, когда мы уже исчезнем.
  - Да, верно, память нужна для этого.
  - Мы ее называем второй памятью.
  - ЗапомнюЕ И для нее нужно усилие, а люди не хотят его?
  - По большей части. Потому что с этой второй памятью жить труднее. Знаю по себе.
  - У тебя она есть?
  - Есть, - как-то неохотно ответил Сергеев. - Ты спрашивай, - добавил он, - не медли, время-то нам отмерено заранее, и течет, не удержишь, не продлишьЕ
  - Да-да. Значит, выходит, мы теперь знаем свое будущее?
  - Знаем наверняка. Потому что не можем совершать никаких других поступков, кроме тех, какие были совершены в той жизни. Все происшедшее накрепко впаяно в свой миг времени и никуда деваться не может. Время - железная детерминанта, иначе Вселенной вообще не существовало бы. И когда миг возвращается в обратном течении времени, он приносит с собой все без исключения, до последней мелочи все, что в нем содержалось и продолжает содержаться. Миг времени - или квант времени, как угодно, - идеально консервирует все заключающееся в нем. И нам никуда не деться от этого.
  - Хорошо, хорошо. Убедительно, не спорю. И все же вернемся к началу: разговариваем-то мы иначе! Не те мысли, не те слова. А ведь это тоже - факты бытия. Следовательно, существуют исключения из правила?
  - Кажущиеся исключения.
  - Объясни.
  - Ты сказал: мысли и слова. Но это, ты сам знаешь, совершенно не одно и то же. СловаЕ Слушай, а так ли уж ты уверен, что я сейчас выговариваю те слова, которые ты воспринимаешь?
  - Полагаешь, у меня расстройство слуха? А у тебя?
  - Ни в коей мере. Но проследи за моими губами, пока я говорюЕ
  - Ты знаешь, - признался Зернов через секунду, - как-то трудно перевести взгляд.
  - Естественно - потому что когда мы разговаривали в тот раз, ты мне в рот не смотрел - ни к чему было. Тогда остается тебе только поверить: артикуляция не совпадает. Губы, язык выговаривают одни слова, а ты слышишь другие. И я тоже. И все.
  - Но в таком случаеЕ
  - Ты, я, все люди - мы слышим, надо полагать, не слова. Мысли. А внешне - для глухонемого, допустим, читающего по движениям губ, - мы ведем точно тот же разговор, что и тогда, только навыворот.
  - Тогда. Миллиарды лет назад?
  - Это нас не должно волновать. Для нас этих миллиардов не было и не будет. Они уже миновали.
  - Пусть так. Значит, для мыслей все же делается исключение? А может, и не только для мыслей? Если у нас все должно происходить наоборот, как в киноленте, пущенной с конца, то мы должны ходить - пятясь, ездить только задним ходом, я уж не говорю о многих физиологических деталях. А на самом делеЕ
  - Знаю, что ты хочешь сказать. Это тоже приходило в голову каждому. А объяснение просто. Строго в обратном порядке повторяются все процессы, в которых не участвует жизнь. А когда участвует - возникают какие-то отклонения, тем более значительные, чем выше по уровню эта жизнь. Но не в событийном ряду! Повторение события - закон в любом случае. А в ряду, так сказать, рационально-эмоциональном, интеллектуальном, духовном, если хочешь, и на самом деле происходят процессы, не являющиеся зеркальным отражением тех, что существовали в той жизни. Понаблюдай рыб в аквариуме - когда в твою жизнь опять вернется аквариум, мне помнится, это должно произойти довольно скороЕ
  - Верно, - согласился Зернов и ощутил удовольствие при мысли, что вскоре у него опять будут рыбки; в той жизни он подарил их сыну, вернее - его жене, когда она забеременела: на рыбок в аквариуме приятно смотреть, они успокаивают, улучшают настроение, а это очень важно для будущего ребенкаЕ И тут же понял вдруг, что ребенок этот уже был, прошел и больше его нет и никогда уже не будет, и Зернову так никогда его и не увидеть, - и стало очень тоскливо на миг.
  - Так что ты - о рыбках?
  - Они будут плавать в аквариуме по-разному: то головой вперед, то хвостом. Но вот мышь уже пробежит точно по той же, что и тогда, дороге, но в трех случаях из четырех - головой вперед. А человек, за исключением самых маленьких детей, идет нормально во всех случаях. Хотя, откровенно говоря, пятиться - легче. Не замечал?
  - Да, - вспомнил Зернов. - Это я почувствовал.
  - И машину человек ведет точно так же. Хотя куда проще - положить руки на баранку и позволить ей ехать багажником вперед. Но сознание не мирится с этим. Не желает мириться.
  - Иными словами, когда в действии участвует сознаниеЕ
  - Именно. Зернов помолчал, потом выговорил с недоверием:
  - Выходит, по-твоему, что сознание - вне времени? Неподвластно ему? И связь его с материей, с веществомЕ
  Сергеев откинулся на спинку скамьи, сложил руки на груди (в прошлой жизни он совершил это движение после длинной тирады, которой старался убедить Зернова по всем правилам логики в том, что болезнь у того пустяковая, бояться совершенно нечего, а надо оставаться бодрым и побыстрее выздоравливать, чему Зернов очень хотел поверить, но до конца как-то не верилось, и он подозревал к тому же, что Сергееву вовсе не хочется, чтобы Зернов быстро вернулся - и это нежелание его было Зернову абсолютно понятно и казалось естественным, но приятным от этого оно не становилось). Сергеев усмехнулся уголком рта:
  - Во времени - материя. Она вцементирована во время каждой своей частицей. А сознаниеЕ Может быть, сознание - не просто или не только продукт материи? Наверное, философы и естественники об этом думали и думают, только нам с тобою не узнатьЕ Но во всяком случае, мысли возникают у нас не как обратная запись прежних, а заново и независимо от прошлого - хотя, конечно, и опираются на опыт. Беда только в том, что мыслим мы, так сказать, вхолостую: то, что мы думаем, никак не влияет на наши действия - они предопределены. Тут запрет. Поэтому три дня назад ни я не мог приехать к тебе, ни ты ко мне: не было такой поездки в той, первой нашей жизни. И ты, и я могли в тот миг делать лишь то, что делали в это же время в первой жизни. Хотя думать при этом могли о чем угодно, и хотеть - тоже чего угодно. Ничего, когда свыкнешься с этим комплексом явлений, успокоишься, примиришься - то поймешь, что в нынешнем нашем бытии хорошего, пожалуй, не меньше, чем плохого, а большеЕ
  - А что в нем плохого? - успел еще спросить Зернов.
  Но Сергеев уже встал, и Зернов тоже поднялся почти одновременно - не потому, чтобы ему захотелось встать, но просто тело само встало; значит, время пришло. Зернов оперся на руку Сергеева, и они медленно пошли к подъезду издательства. Зернов успел еще только сказать:
  - Обо всем этом надо бы книгу издать. Пособие для возвращающихся. Если, конечно, еще не издана. Сергеев невесело ухмыльнулся:
  - Нет, ты еще не обвыкся. Книгу издать? Да разве мы сейчас издаем? Все наоборот, друг мой милый, все наоборотЕ

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»