«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 46%

  Я занимал место у окна и смотрел сквозь стеклянную стенку на толпу. Неоновые лампы высвечивали меня для обозрения со стороны улицы. А так как толпа, идя по тротуару, только и делала, что глазела на витрины магазинов, то автоматически пялилась и на витраж кафе.
  И вот так проведешь часок, выпьешь пива, покуришь, и на душе тихо делается, спокойно. От мысли, что не только ты дурак, но и все дураки. И мне все вспоминался вопль Шаляпина на репетиции: лВы, господа, не режиссеры, а турецкие лошади!» Ведь как его, бедного, допекли, если он вдруг турецких лошадей вспомнил! А я его вспоминал, потому что вокруг было много следов турецкого ига.
  В этом кафе мы с Жорой и познакомились. Он из Салоник ехал в Триест и завернул в Загреб повидать своего дружка. Дружок в университете там учился, тоже грек.
  Попросили ребята разрешения поставить бутылки рядом с моими на столик у окна.
  - Плиз, - сказал я. - Давай, ребята, в тесноте да не в обиде.
  Тут студент - смышленый парень - догадался, что я советский. Они русский язык в университете изучают. Когда Жора узнал, что я советский, то стал лупить меня по плечам и полез целоваться, хотя был еще совершенно трезвый. Оказалось, он первый раз в жизни видел живого человека из Советского Союза. А я еще не знал, что он владеет коньячным заводом в Салониках и что он миллионер. Парень как парень - чуть меня моложе. Они мне свое пиво льют, я им, как положено, свое. Они мне прикуривать дают, я им. Они мне лЧестерфилд», я им лНашу марку».
  Они меня спрашивают, что я думаю о Джоне Кеннеди. Я говорю, что он был хороший парень, моряк, но больно дорого стоил - десять миллионов.
  Жора расхохотался, а студент мне сказал, что я пью пиво с миллионером. Жора стоит не меньше Кеннеди.
  Я немедленно заявил, что я коммунист, но выступаю за мирное сосуществование.
  От восторга Жора ударил меня по спине. Я его по плечу. Потом миллионер схватил меня за руку и потащил из кафе. Оказывается, решил угостить ужином в греческом кабачке. Есть такой в Загребе.
  Студент объяснил, что Жора меня не отпустит, пока я не попробую греческого мяса.
  Мы залезли в шикарный лмерседес», Жора плюхнулся за руль, и через двадцать минут мы уже сидели в их кабачке.
  Мясо было отменное. Без крови внутри, но когда ткнешь ножом, то из разреза вырывается розовый пар. И пахнет пряным перцем, незнакомой страной, незнакомой жизнью. И ледяное бледное вино, легкое, как пена, но крепкое. Потом мы перешли на коньяк. Но Жора все говорил, что если бы он знал, что мы встретимся, то захватил бы ящик коньяка! И как он не догадался сунуть ящик в багажник! А здешний - не коньяк, а ерунда.
  Оркестр играл на полный ход. За низкими перильцами ресторана спали розы. Студент-переводчик запарился, заикаться начал.
  Вдруг Жора полез в карман и вытащил паспорт.
  - Посмотри! - тыкал он пальцем в паспорт. - Видишь? ГватемалаЕ Видишь? ФранцияЕ Видишь? Берег Слоновой КостиЕ
  Действительно, у него все странички паспорта, на которых отмечают визы, были лиловыми от штампов.
  - А Советской России нет! - воскликнул я.
  - Меня не пускают.
  - Врешь, - сказал я. - Говори честно, ты пробовал?
  - Нет, - признался он и хлопнул еще коньяку. - Чего пробовать, все равно не пустят. Я - капиталист.
  - А ты очень хочешь?
  - Очень! - И слезы повисли на его греческих ресницах.
  - Давай, Жора, раздадим твой капитал бедным, обездоленным, - предложил я.
  Он очень обрадовался. Искренне обрадовался такому простому пути в Советскую Россию. Но вовремя вспомнил, что коньячный завод, оказывается, принадлежит не одному ему, но и мужу сестры.
  - Муж сестры не согласится! - сказал Жора скорбно.
  Потом мы немного поспорили, кто будет платить: он или я. Моя коммунистическая щепетильность требовала не уступать в этом вопросе. Но его капиталистическая щепетильность не отставала от моей. И право было на его стороне, так как он пригласил меня, а не я его.
  - В отель тебе рано, поедем еще куда-нибудь! - решил капиталист. - И кто первый налакается, тот и платит.
  - О'кей! - согласился я.
  В этот момент выяснилось, что за ужин уже заплатил потный от трудной работы переводчика студент Загребского университета.
  Мы вышли из греческого кабачка. Узкие мусульманские улочки явно стали еще уже. Интернациональные звезды подмигивали с ночных небес. И честно говоря, отчаянно хотелось в гостиницу в постель. Но как дезертировать с соревнований по выпивке, если противник - миллионер?
  Жора елозил ключом по дверце машины, но не мог попасть в нужную щель.
  - Слушай, буржуй, - сказал я Жоре. - Давай такси возьмем. Ты уже сильно под газом, а меня ждут в Совдепии.
  Но капиталист как раз попал в нужную щель, сказал:
  - О'кей! - и полез в машину.
  Нам со студентом оставалось сделать то же. Миллионер уверенно набрал скорость.
  - Ешь ананасы, рябчиков жуй, - сказал я с удивительным провидением. - День твой последний приходит, буржуй!
  И действительно, на повороте Жора ударился о поребрик, колесо перекорежилось и бескамерная шина выпустила воздух.
  Жора тоже как-то потух. Мы скомканно, понуро попрощались. Утром ему надо было ехать в Триест - подписывать какой-то контракт, а пока звонить на станцию обслуживания.
  Миллионера звали Миндис, а имя студента я забыл. Я бы и миллионера забыл, но он мне визитную карточку дал, а там черным по белому написано: лГеоргий Миндис». И даже телефон его в Салониках: 8-23-73.
  Кто хочет поговорить с настоящим миллионером, может позвонить Жоре и передать ему от меня привет.
  Людмила Ивановна принесла радиограмму. Положила на карту, на остров Лесбос, сказала обычное:
  - По вашей части, мальчики!
  Какое-то греческое судно сообщало, что пропавшего ранее в таких-то координатах человека теперь следует считать пропавшим лиз жизни». Греки просили все суда поблизости при обнаружении на море мертвого тела забрать его и сообщить. Радиограмму подписал капитан Алкивиад.
  Координаты покойника, к счастью, были не на нашем курсе. Нет ничего более неприятного для зрительных и прочих нервов, нежели вид старого утопленника.
  лАлкивиад»Е Был такой древний философ или писатель? Мучительно долго ломал я себе голову над этой проблемой.
  И потом выяснил, что был. Только не философ и не писатель, а политик и полководец.
  Около двух с половиной тысяч лет назад он имел замечательно большую и красивую собаку. У собаки был необыкновенно красивый хвост. И этот необыкновенный хвост необыкновенной собаки выдающийся политик, полководец и флотоводец велел отрубить.
  лЕго друзья бранили его и говорили, что все ужасно недовольны его поступком с собакой и ругают его. Он улыбнулся в ответ и сказал: ДМое желание сбылось, - я хотел, чтобы афиняне болтали об этом, а не говорили обо мне чего-либо хужеУ».
  Его желание сбылось в стократ большем объеме. Спустя две с половиной тысячи лет Моруа вспомнил Алкивиада и заметил, что воображение людей легче поразить отрубленным собачьим хвостом, нежели новой философской доктриной. И каждый хороший политик ныне знает это правило как дважды два четыре. И я нашел Алкивиада только через отрубленный хвост необыкновенной собаки. Профессиональный предатель, честолюбец, как лблестящий метеор, пронесшийся над Грецией и оставивший в ней, особенно в Афинах, одно лишь разрушение»; чемпион олимпийских игр, никуда не годный оратор, превосходно умевший болтать; адмирал, вырезавший в палубе флагманской триеры отверстие, в котором на ремнях подвешивали его койку, ибо он не хотел валяться на досках палубыЕ
  Это из Плутарха.
  Люди создали сотни наук. Науки помогают людям идти вперед. Одна из самых древних наук - история. Одно из древнейших государств - Греция. И - черные полковники. На кой черт тогда история? Весь опыт прошлого летит бесхвостому псу под хвост. Человечество с тупым упорством повторяет старые ошибки.
  В записках Геннадия Петровича есть страничка, которую я не смог использовать в его рассказе лХандра». Возможно, он был совсем невменяем, когда писал: лМы должны вернуться к прапрапрадедушкам. Нам хватит фантазии. Фантазия - это аккумулированное время. Люди заложат в электронные машины проблемы Трои, казнь Сократа, костры инквизиции. И это произойдет, если люди останутся жить. Все, что не решили люди в свое время на своих континентах, в своих государствах, - остается. Оно в несчастьях и глупостях сегодняшних людей и дней. Мы уходим дальше и дальше в века, не доискавшись истины в прошлом. Это от слабости. Мы предпочитаем лезть в новые проблемы, чтобы не сознаться в своей неспособности разрешить теперешние. Но бичи времени повернут стадо лицом к покойникам, от которых не осталось ничего, кроме перегноя. Нельзя забывать, что перегной - соль землиЕ»
  Давно известно, что сумасшедшие и гении сходятся на какой-то неуловимой границе. И вдруг действительно современный молодой человек, лечивший Геннадия Петровича, когда-нибудь отдаст мне все его записки и в них я найду интереснейший материал, создам единственный в своем роде роман и взойду на такой близкий - вон там, за полосой слабого дождя и испарений - Олимп?

08.01.69

  Через проливы проливаются друг в друга океаны и моря. И мы проливаемся вместе с ними.
  Проливы - как переулки между площадями. Площади могут быть огромны и роскошны, но переулки чаще всего узки и извилисты.
  В проливах смешиваются характеры океанов и морей. Труднее всего плавать среди смешения характеров. Всякое смешение несет каверзу.
  В Малаккском полосы сулоя кипят с таким мрачным шумом, что кажется, входишь в шквал, сорвавшийся с гор Суматры. Но воздух вокруг остается безмятежным, полный штиль и пенные волны, кипящие за бортом, рождены не ветром, а Индийским и Тихим океанами, их рукопожатием.
  Ледовитый с Тихим встречаются безмолвно под сенью самого величественного из виденных мною мысов - мыса Дежнева. В Беринговом проливе ощущаешь свое судно обыкновенным спичечным коробком.
  Прежде чем пролиться сквозь черноморские проливы, ты читаешь такую бумагу:
  "Уважаемый капитан!
  Как Вам, несомненно, известно, Дарданеллы и Босфор, через которые Вам предстоит пройти, являются узкими и сравнительно длинными проливами с оживленным морским движением, сильными течениями и многочисленными крутыми поворотами.
  Опыт многих лет показал, что общие меры предосторожности, обычно предпринимаемые капитанами судов при прохождении через проливы, являются далеко не достаточными для обеспечения полной безопасности людей и имущества и что необходимы некоторые дополнительные меры предосторожности.
  Ниже перечислены некоторые из наиболее крупных аварий, происшедших в проливах в течение последних нескольких лет, с целью подчеркнуть возможность серьезных морских аварий в случаях, когда суда следуют через проливы без соблюдения всех мер предосторожности. Нет необходимости говорить о том, что капитаны несут полную меру ответственности в судебном порядке, в то время как судовладельцы терпят убытки и к тому же должны платить большие суммы за причиненный ущерб.
  Ниже приводим перечень аварий:
  4 апреля 1953 г. шведское грузовое судно лНоболанд» столкнулось с турецкой подводной лодкой лДумлупинар». Погиб 81 человек из экипажа подводной лодки. Материальный ущерб составил миллионы лир.
  14 декабря 1960 г. греческий танкер лУорлд Гармони» столкнулся в проливе Босфор с югославским танкером лПетер Зоранич». Оба танкера были охвачены пламенем и взорвались, в результате чего погибло 20 человек, в том числе оба капитана. Кроме того, 20 человек получили увечья. На турецком лайнере лТарсум», ошвартованном недалеко от места происшествия, также возник пожар. Ущерб, причиненный этому судну, составил миллионы лир.
  В декабре того же года греческий танкер лПарос» разрушил два дома, расположенных на набережной пролива Босфор. В результате погиб один человек и получил увечья другой.
  19 сентября 1964 г. норвежский танкер лНорборн» наскочил в проливе Босфор на полузатонувшие обломки танкера лПетер Зоранич» (см. выше). Нефть из пробоины норвежского танкера распространилась по проливу, создав угрожающую обстановку в порту Стамбул.
  21 июня 1965 г. советское судно лСтепан Крашенинников» разрушило набережную в Босфоре.
  Уважаемый капитан!
  Мы уверены, что, после ознакомления с приведенными выше авариями, Вы поймете необходимость выполнения дополнительных мер предосторожности для предотвращения печального повторения подобных случаевЕ"
  Далее следуют специальные правила и лБлагодарю Вас. Счастливого плавания! Капитан Орхан Караман-оглы - Директор регионального управления портов и мореплавания в бассейне Мраморного моря».
  Прочитав такую инструкцию, хочется трижды плюнуть через левое плечо.
  В Дарданеллах было холодно, зябко, гриппозно, промозгло. Облетевшие пирамидальные тополя и снег на них. Снег на сопках дарданелльских берегов. Было плюс три градуса. Серые, свинцовые, тяжелые краски вокруг. И вода, и берега, и небо - все было серо-свинцовым. Дельфины мчались рядом, чихали от простуды. Стайки черных птиц стремительными неразрывными цепочками извивались над волнами. Большие черные птицы неподвижно сидели на швартовых бочках под берегом в Чанаккале.
  Здесь мы ложимся в дрейф, вернее, стопорим машину. Судно бесшумно скользит вперед. К штормтрапу подваливает карантинный катер. Флаг с полумесяцем на корме. Катер властей не один. Его прикрывает еще полицейский катер.
  Старпом с судовыми документами в зубах лезет по штормтрапу к туркам. Я в бинокль рассматриваю берега Чанаккале. На отвесной скале изображен солдат Первой мировой войны. Он нелепо бежит куда-то - или в атаку, или от атаки. Нечто вроде костра рядом - изображение вечного огня? ДатаЕ Крепости и форты на берегах такие тяжелые, массивные, что кажется, под ними должны прогнуться скалы. И очень плохие, малозаметные, неухоженные маяки.
  Возле отметки самых малых глубин л7,4» я путаю маяки, но все обходится благополучно. И вот уже Мраморное море, и опять встречаются чихающие дельфины - наши братья по классу млекопитающих.
  После вахты спустился в каюту, в ее тесный уют, с кактусом, с бельем, сохнущим над умывальником. И устроился на диванчике штопать шерстяные носки. Я начал эту штопку еще в Эгейском. Ботинки рваные, а в Керчи по прогнозу - минус восемь, и лед в Керченском проливе тяжелый. Штопал с удовольствием. В таких занятиях есть покой, домашнее нечто, отдых от официального, уход в себя.
  В час ночи - опять на моей вахте - легли в дрейф у Босфора.
  Был штиль. На банке Ахыркапы мигал буй. А за буем мерцали еще сто тысяч алмазов - мерцал Стамбул. Хорошо заметны были огненные реки центральных авеню.
  Предупреждение: лВ Среднем порту Стамбула нельзя ловить рыбу даже удочками!» Не собираемся мы ловить вашу рыбуЕ
  лВ центральной части пролива Босфор суда, идущие на юг, должны держаться азиатского берега, а суда, идущие на север, - европейского».
  Опять занесло на границу Европы и Азии. Последний раз я размышлял о границах между континентами у острова Вайгач. Сейчас там, в проливе Югорский Шар, полярная ночь, кромешная тьма, четырехметровый лед, бесшумные тени белых медведей, пурга метет между торосами. Привет вам, детишки из поселка бухты Варнека!..
  Через несколько минут мне предстояло встретить первого в жизни турка. Показывая вспышки белого огня, подходил лоцманский катер. У нас за бортом уже висел штормтрап, горела люстра, и, как положено, из фанового шпигата лилась грязная вода. Даже я бы сказал - хлестала. Куда ни повесь трап на лЧелюскинце», обязательно рядом оказывается шпигат, и из шпигата хлещет вода, и ветер несет брызги в подходящий лоцманский катер и физиономию лоцмана. Ты испытываешь смущение и страх, ибо лоцман в такой ситуации может отказаться от проводки и ты еще уплатишь неустойку.
  Стамбульский лоцман очень долго поднимался на борт. Обычно лоцмана делают это быстро, как обезьяны, - ведь они всю жизнь только и делают, что лазают вверх-вниз. Можно, кажется, натренироваться. За десятки лет средний лоцман, наверное, пробегает по отвесным, скользким, мокрым штормтрапам расстояние от Земли до Юпитера.
  Я, как положено, наступил ногой на ступеньку палубного трапа (такое правило ввели после того, как несколько лоцманов умудрились опрокинуть палубный трап на себя и сделали обратный кульбит в катер с летальным исходом) и протянул лоцману руку:
  - Гуд найт, мистер пайлот! Плиз!
  Турецкий мистер пайлот тяжело и неуклюже перелез через борт. Он был в длиннополом пальто и морской фуражке.
  - Плиз! - повторил я, показывая рукой путь.
  Турок не торопился. Он прислонился к борту и закрыл глаза.
  Обычно лоцмана галопом несутся в рубку. Они бывали на стольких судах, что нюхом чуют дорогу, они бегут впереди тебя по переходам, как у себя дома, им и показывать ничего не нужно. Они экономят минуты, потому что на море время - это действительно деньги.
  - Плиз! Кам ин! - еще раз повторил я.
  Он наконец оттолкнулся от фальшборта и побрел по палубе, загребая ногами и опираясь на мою руку.
  Зарево стамбульских алмазов осветило его лицо, оно показалось мне зеленым в зыбком свете. Ему было плохо, этому старому турку. Он ткнул пальцем в грудь, в сердце, сказал:
  - Мало-мало-помалу, мейт.
  А до рубки надо было подняться еще по трем трапам. И я полунес его, большого, старого, и нюхал турецкие запахи, которыми было пропитано его пальто, странные, азиатские, пряные, табачные запахи. Он все повторял:
  - Мало-мало-помалу, мейт!
  В рубке он шлепнулся на табуретку.
  Я доложил капитану, что лоцман режет дуба. И отправил матроса к старпому за валидолом.
  - Зачем ты его привел? - спросил капитан.
  Если на один только миг допустить, что капитан способен задавать в высшей степени странные вопросы, то этот вопрос был именно такого свойства. А куда мне было турка девать? И что я - доктор, чтобы по физиономии лоцмана увидеть состояние его здоровья?
  На такие капитанские вопросы лучше не отвечать.
  - Все будет олл райт, мастер, - слабым голосом сказал турок из темноты ходовой рубки. - Вперед мало-мало-помалу!
  - Вперед лсамый малый!» - сказал капитан.
  - Есть лсамый малый»! - сказал я и толкнул рукоять телеграфа.
  И мы пошли в Босфор на Леандрову башню.
  лГеро - жрица Афродиты в Сесте - любила Леандра, жившего на другом берегу Геллеспонта. Леандр переплывал к ней каждую ночь, руководимый светом фонарика, который Геро зажигала на своей башне. В одну бурную ночь свет погас, и Леандр погиб в волнах. Когда на другой день Геро увидела его труп, пригнанный к берегу, она в отчаянии кинулась в море с башни. Ее судьба многократно служила темой поэтам».
  Из всех поэтов, которых я знаю, ни один не способен проводить свою любимую дальше клетки лифта на лестнице. Потому судьба Геро и Леандра никого ныне и не волнует.
  Валидола у старпома не оказалось. Лоцману принесли кофе. Он немного отошел, но сидел сгорбившись, нахохлившись. Командовал по-русски, со смешным акцентом.
  В судовой журнал положено записывать имя и фамилию лоцмана. Я спросил его.
  - Мустафа, - сказал он, глядя вперед на тысячи и тысячи огней родного Стамбула. Среди этих тысяч он видел штуки три-четыре тех огней, которые были нужны. Мы шли в сплошную мерцающую стену. И казалось, там нет даже щелки, в которую можно просунуться судну. Но огни расступались перед нами, как удаляется и расступается мираж перед путником. И вот уже силуэт Леандровой башни. И рядом по набережной несутся автомашины, блестят лаком. Взвыли сирены, прижались к обочине набережной легковые машины, промчались, полыхая красными огнями на крышах, пожарные - целый отряд. Город еще не спал. Огромный город Стамбул.
  Дома проплывали мимо нас совсем рядом, в окнах светились домашние огни, там жили турецкие люди, всю жизнь смотрели на проплывающие мимо корабли, всю жизнь. И как у них голова не закружится?
  В два часа десять минут прошли траверз Кандыджа-Балта-лиманы. Здесь около пяти лет назад лАрхангельск» попал в аварию.
  - лАрхангельск»! - сказал Мустафа, кивая на руины дома. Существует легенда, что в этом доме жил турецкий писатель. Он сидел за своим турецким столом и писал турецкий роман. За окном плавал туман, и гудели в тумане корабли. Все турецкому писателю было привычно и мило. Вдруг стена перед ним раскололась. У письменного стола он увидел стальной форштевень, и огромный якорь заполнил всю его турецкую комнату. Жуткое зрелище травмировало его психику. Когда состоялся суд, к огромным убыткам пришлось прибавить еще удовлетворение иска писателя. Он требовал оплаты за те романы, которые он мог бы написать в будущем, если бы его психика не была травмирована в роковую ночь сентября шестьдесят третьего года. Согласно легенде, писательский иск был удовлетворен.
  Но не турецкому лоцману было напоминать нам об этой грустной истории. Вот напишем капитану Орхану Караман-оглы, что ты в тухлом виде ходишь на службу, вот сочиним, как говорится, телегу на тебя, накатим на тебя бочку, тогда не будешь тыкать пальцем в больное наше местоЕ
  Мы пролились сквозь Босфор спокойно. Встречных было мало, видимость хорошая.
  У мыса Теллитабья застопорили машины. Черное море было черным в глухой ночи. И уже позади полыхал маяк зеленым огнем.
  Дух моря каким-то таинственным образом отражается на морских картах. Есть карты живые, здоровые, веселые, зовущие к работе и радости здорового трудового рассвета. И есть карты скучные, мертвые. Черное море, к сожалению, имеет мертвые карты. Быть может, на них отражается сероводородная мертвенность его глубин? Нет ничего скучнее карт, по которым пересекаешь Черное море от Босфора на Керчь или Новороссийск.
  Лоцманский катер привидением возник из тьмы. Опять тихие струи воды вдоль борта, запутавшийся кабель люстры, желтый конус ее света и брызги из шпигата.
  У трапа мы попрощались с турком.
  - Все олл райт, мейт! - сказал пайлот.
  - Гуд бай! - сказал я.
  Мустафа перелез на штормтрап. Турецкий матрос тянул ему навстречу руку. Отвалился катер. И нет лоцмана, нет человеческой судьбы. Но вот почему-то запомнилось тихое и грустное: лмало-мало-помалу, мейтЕ»
  Латакия
  Из Керчи мы пошли в Сирию.
  В сирийском порту Латакия несколько суток ожидали постановки к причалу на внешнем рейде.
  Мои знания Ближнего Востока питались тремя источниками. Все они были сомнительного качества. Изучение Востока я, правда, начал еще в отрочестве при помощи Шахразады. Из тысячи и одной лекции обреченной на смерть прекрасной дочери визиря я отбирал только те, где говорилось о некоторых тайнах и странностях в отношениях мужчин и женщин. Любознательность и пытливость Синдбада-морехода, к сожалению, не остались в памяти.
  Вторым источником был библейский миф о пророке Ионе. Знакомству с ним я был обязан заметкам сумасшедшего.
  Третьим источником был кинофильм лБагдадский вор» и морская травля в кают-компании. Это был наиболее полезный вид информации.
  Свои знания я обязан был передавать матросу, с которым стоял якорную вахту.
  Якорную вахту в Латакии со мной делил занятный матрос. Он был высокий, бледный, имел оттопыренные, как у лемура, уши и глубоко заторможенную реакцию. Я бы даже назвал его реакцию на внешние раздражители глубоко замороженной. Иногда он напоминал мне Каренина в юные годы, иногда сжиженный гелий.
  Заторможенность можно считать врожденным спокойствием - и тогда это отличная штука. Но у Банова было другое. И когда старпом подсунул его мне на ходовую вахту, то с руля пришлось его снять.
  Я довольно быстро заметил, что Банов спокойным, но каким-то козьим взглядом шарит в компасе, когда задаешь курс в румбах, и спросил:
  - Банов, сколько градусов чистый норд?
  Он невозмутимо выждал минуты две и сказал:
  - Двести восемнадцать градусов.
  Я было подумал, он шутник, этот длинный и бледный Банов. Подумал, что под поволокой, под козьей пленкой в глазах - юмор. Ведь норд - ноль или триста шестьдесят градусов. И мальчишки это знают в пятом классе. А он только что закончил мореходную школу.
  Но Банов не шутил. И нам пришлось расстаться. И старпом записал еще один зуб против меня. И вот на якорной вахте опять соединил нас. Знать румбы на якоре матросу не обязательно.
  Было 00 ч 00 мин восьмого февраля 1969 года.
  Мы стояли на якоре милях в пяти от Латакии. Мерно вспыхивал входной маяк, и тогда в бинокль видно было, как вспыхивает белая ровная полоска прибойной пены вдоль мола. На рейде грустно и безнадежно мычали суда - звали катер с берега, звали подгулявших моряков.
  Левее входа в гавань еще виднелись какие-то огоньки в домах. Дома на берегу гавани в Латакии подножиями уходят прямо в воду. Венеция, да и только.
  За домами на горе угадывались на фоне звезд деревья, которые я считал оливковой рощей. Мечталось побывать в этой роще. Там поднимался минарет мечети. В момент зова к вечерней молитве записанные на магнитофонную ленту голоса муэдзинов славили Аллаха, господа миров, передавали привет и благословение господину посланных, господину и владыке МухаммедуЕ
  Вокруг судна и мористее была южная тьма, тьма преисподняя.
  Палубные огни горели, но из рубки я ровным счетом ничего не мог видеть ни в корме, ни в носу. Огромные бензовозы и суперогромные грузовики - наш палубный груз - закрывали обзор полностью.
  - Итак, Банов, мы опять вместе, - сказал я, начиная обязательный предвахтенный инструктаж.
  Он молчаливо согласился.
  - Банов, видите ли вы огоньки этого военного кораблика?
  Близко от нас крался в море лбольшой охотник».
  - Да, - ответил Банов после обычной паузы.
  Здесь кораблик исчез. Я знал, что он должен исчезнуть.
  - Банов, куда, как вы думаете, провалился этот кораблик?
  Он молчал.
  - Кораблик мог исчезнуть за горизонтом в полминуты?
  - Не-ет, - ответил он, подумав.
  - А утонуть так быстро мог?
  - Не-ет.
  - Что же с ним произошло?
  Он медленно пожал плечами.
  - В каком состоянии находится страна нашего с вами пребывания?
  Он молчал.
  - В состоянии войны. И вот кораблик исчез. Что он сделал?
  Банов молчал.
  - Кораблик погасил огни. Он ушел в патруль. Он начал нести охрану берегов родины. Смотрите карту. Любое судно, приближающееся к порту Латакия нерекомендованным курсом, будет обстреляно без предупреждения. Теперь смотрите газетуЕ
  Я специально приготовил для Банова наглядную агитацию. Крупным планом девять повешенных на площади Освобождения в Багдаде. Десятки тысяч людей наблюдают казнь. На груди повешенных плакаты: лС сегодняшнего дня - ни одного шпиона и агента на арабской земле!»
  Банов мельком глянул на жуткие фото и уставился ниже. Там была изображена соблазнительная француженка, которая провела в пещере на глубине восемьдесят метров несколько месяцев.
  Вот пещерная жительница только собирается улыбнуться, а через шесть кадров она улыбается в полный рот. Все фазы улыбкиЕ
  - Да, - сказал я тоном умудренного человека. - Мы, друг, живем в странном мире. Но слушайте о тех, кто висит. Вот Мухаммед Исмаил, он солдат. Вот Аль-Джинаби - рабочий. Аль-Джабури - студент. Хуршид - обратите внимание, как далеко у него вывалился язык, - офицерЕ Это все арабы, Банов. Их подкупили, охмурили, зашантажировали. И они стали предателямиЕ Но суть, к которой я гну, не только в этом. Скажите, была еще недавно Сирия угнетенной страной?
  - ДаЕ
  - Молодец. Скажите теперь, хорошо или плохо живется людям, если их угнетают?
  - Плохо.
  - Молодец. А там, где люди живут плохо, они много воруют. И такие пережитки прошлого глубже корней родимых пятен, если у этих проклятых пятен есть корни. Ясно?
  - Да, - сказал он, подумав.
  - Вы видели фильм лБагдадский вор»?
  - Не-ет.
  - Здешний морской вор средней квалификации дает сто очков вперед Кио. Вы видели в цирке Кио?
  - Д-да.
  - Морской вор будет стоять перед вами, глядеть вам в глаза и не будет шевелить ни единым мускулом. Когда он уйдет, в палубе, на том месте, где он стоял, окажется дыркаЕ Вам уже приходилось отворачивать пробки мерительных трубок?
  - Не-ет.
  - Так-так. Мерительную трубку отворачивают специальным ключом, у ключа приличный рычаг. Морской вор отворачивает пробку пяткой, глядя вам при этом в глаза. И потом уносит ее пальцами ноги. Пускай это сделает Кио - ему сразу дадут Нобелевскую премиюЕ Были случаи, Банов, что, пока вахтенный штурман инструктировал матроса, как сейчас делаю я, местные умельцы отправляли за борт к себе в лодку все швартовые концы. Итак, вы должны беспрерывно обходить палубу от носа до кормы. И обо всем подозрительном докладывать мне на мост. Хаттрак!
  лХаттрак» означает лдо свидания». Перед началом разгрузки я решил выучить несколько арабских слов.
  Между выдающимися государственными деятелями и грузовыми помощниками капитанов есть сходство. И те и другие знают, что в момент прибытия есть резон произнести на местном языке одну-две фразы. Например: лРуси и хинди бхай-бхай!», или лМердека!», или лГуд монинг, леди енд джентльмены!». Такое вступление облегчает контакт. Дальше можешь уже переходить на родной язык. И заявить, что солнце (которое испепеляет все живое вокруг) символизирует ясность ваших отношений. Или что дождь (который лупит как из ведра) не может омрачить вашей дружбы, а, наоборот, ее подчеркивает.
  Моряку полезно знать на местном языке: лСколько стоит шариковая авторучка, метр гипюра, кофточка?» Отцу нации соответственно: лСколько стоит пушка, пшеница, атомная электростанция?» Чтобы уловить ответ, надо знать числительные.
  И в тишине штилевой ночи на внешнем рейде Латакии я ломал голову над тем, почему наши числа называют арабскими, если они ничего общего с арабскими не имеют. Ни в написании, ни в звучании. Например, "5" пишется в Сирии "О" и произносится лхамси».
  Это рассказали мне советские инженеры накануне. Они сидели в каюте ласковые, как ягнята. Им срочно надо было получить 188 ящиков вибраторов для вспомогательной ЛЭП будущей Евфратской гидроэлектростанции. Вибраторы приплыли в первом трюме.
  От слова лЕвфрат» мне следовало вздрогнуть. Но я поймал себя на мысли, что на Евфрат мне так же наплевать, как на сто тысяч Тигров. Библейские звуки не действовали на мои барабанные перепонки. Я раздумывал о сугубой прозе. Над вибраторами на крышке твиндека были лВолги» в ящиках. лВолги» шли на Иорданию транзитом через Сирию. Выкинуть лВолги» можно было только плавкраном. Наши стрелы тут не годились. Плавкран в Латакии - сверхдефицит. И я знал, что девяносто девять шансов из ста - вибраторы выйдут из трюма последними. Но одному железному правилу я научился. Главное - не скупись на обещания. Если будешь резать правду-матку, тебе перегрызут шею приставаниями, жалобами, упрашиваниями.
  - Вибраторы гасят колебания проводов, понимаете? Провода рвутся, когда нет вибраторовЕ А ветры здесь отчаянныеЕ
  - Ребята, я отлично знаю, что Междуречье - кровавое место. Займусь вашим грузом сам.
  - Проблема выбора створа для перехода через Евфрат - интереснейшая в мировой политике, - разливались инженеры.
  - Ребята, все будет в порядке. Сам буду следить за выброской вибраторовЕ
  - Там скользящие грунты. Как два бутерброда, сложенные маслом на масло. И это на глубине в тридцать пять метровЕ
  - Понимаю, ребята! Масло масленое в квадрате, - говорил я. Мне надо было отвязаться от инженеров во что бы то ни стало.
  - Очевидно, придется шприцевать под фундаменты жидкое стекло - сложнейшая техническая задача. И вибраторыЕ
  - Ребята, а Библию вы почитываете? - спросил я, зная, что наши люди, работающие за границей, боятся религиозных тем как чумы.
  - Зачем? Почему? - насторожились инженеры.
  - О всемирном потопе слыхали? Ведь подтвердилось дело! Ной отсюда поплыл к Арарату.
  - Никакого Ноя не было, а потоп был, но подобные катаклизмы случаются раз в десять тысяч лет и инженерная мысль не можетЕ
  - А я утверждаю, ребята, что Ной был отличный моряк. И мало того - забулдыга-пьяницаЕ
  И наши бывалые строители сразу приняли мои слова за определенный намек. И стали уверять, что бутылка будет, если вибраторыЕ
  Я сказал, что обижусь на них за это. И пускай инженеры лучше объяснят мне десяток здешних числительных. Они рады были похвастаться знаниямиЕ
  И вот я изучал арабские числительные.
  Вокруг спало судно. И спала земля древнейших цивилизаций. И спало древнее море. И спали бензовозы на палубе, разрисованные камуфляжем.
  Только несколько судов на рейде все не теряли надежды выудить с берега загулявших моряков и время от времени жалобно и призывно гудели. Но или моряки решили отложить возвращение до утра, или команда портового катера-перевозчика давно и беспробудно отдыхала.
  Было холодновато. Сирия - север арабского мира. В древности холодный ветер назывался сирийским. И дурного человека сравнивали с таким ветром, ибо от дурного человека отворачивали лицо.
  И когда около часа ночи в рубке возник Банов и, ничего не доложив, стал у притолоки, я решил, что матросик зашел погреться - восьмое февраля есть восьмое февраля.
  - Салам алейкум, - сказал я. - Курите, Банов. Это еще ленинградские сигареты.
  - Нет. Не курю, - сказал он, поразмыслив.
  - Не замерзли?
  - Не-ет.
  Мы помолчали.
  - Они на трап лезут, - наконец выдавил он.
  - Кто лезет?
  Банов задумался.
  - Наверное, ворыЕ
  Трап, как всегда при стоянке на якоре ночью, был приподнят, но что это для опытного человека? Я отпихнул Банова и бросился вниз.
  Под площадкой трапа юлила лодка, новенькая, с мотором. Они уже чем-то зацепились за борт и прятались в тени. Что может быть нужно трем полуголым мужчинам с головами, закутанными куфией, глухой ночью под бортом чужого судна, в добрых пяти милях от берега, без фонаря? Об этом и Аллах не знает.
  Я грозно объяснил молчаливым теням, что требую от них хаттрак. И что чем позже состоится наш следующий хаттрак, тем это меня больше устроит.
  Они без звука гребнули несколько раз и исчезли. Но я чуял их присутствие. Они затарахтели бы моторчиком, если бы решили убраться восвояси.
  Двери во внутренние помещения на судне были закрыты, заперты. Ценный манильский трос на корме боцман принайтовал так, что и за сутки не распутаешь, - не первый раз в этих краях был старик лЧелюскинец». Однако было одно лно», и существенное: автомашины на палубе.
  - Банов, вы молодец, - сказал я. - Только если вы видите, что некто цепляется за пароход, то и сами проявляйте инициативу. Например, заорите или погрозите чем-нибудь увесистым сверху. Можно скобой.
  Банов вздохнул.
  - Вы велели докладыватьЕ Я доложил.
  - Банов, вы молодец, что доложили. Но запомните: для морского вора подняться по отвесному борту - раз чихнуть. Закидывается кошка с тросом, и через пять секунд он на палубе. Именно через пять секунд - здесь нет преувеличения. Они ходят по отвесным бортам, как мухи по потолку, - без всякого напряженияЕ Что у нас в кузовах автомашин на корме?
  Он, конечно, пожал плечами. Я, конечно, не дождался от него ответа.
  - ЗИП к грузовикам. Каждый ящик - пять тысяч новыми деньгами. И гости на лодочке не убрались. Арабская мудрость гласит: лЕсли бедуин узнал вход в твой дом, сделай другую дверь». Они крутятся здесь. Бегайте взад-вперед и держите глаза двумя руками.
  Бегать он органически не умел. Да это и невозможно было. Машины крепились к палубным рымам и между собой стальной проволокой, взятой лна закрутки». Концы проволоки торчали в самых неожиданных местах. Напороться на них можно было и при солнечном свете. Прибавьте к этой паутине деревянные распорки, талрепы и струбцины. А проходы между машинами - не шире плеч. Вот и бегай. Вот и уследи за судном.
  Не только инструмент мог привлечь вора к ящикам с ЗИПом. Детали из цветного металла. Это сотни Нефертити и сфинксов, цепочек и полумесяцев, крокодилов и запонок.
  Ближний Восток - вотчина ремесленников. Голь на выдумки хитра. Потому и научились люди отворачивать пяткой пробку мерительной трубки. Она бронзовая. Она пойдет в горн и превратится в чудесную Нефертити. Бутылки и банки из-под кабачковой икры переплавятся в египетские вазы, львов и пепельницы.
  И наивные туристы, и мы, грешные, отдаем кровную валюту за сувенир и привозим нашим замирающим от радости подругам из далеких восточных стран собственные поллитровки и мерительные пробки, но уже неузнаваемые. Круговорот вещей в природе. Тайны Востока.
  Я плюнул на арабские числительные, ходил с крыла на крыло, посматривал вокруг внимательно, думал о том, что земля пророка Ионы уже совсем рядом, древнейшая земля. Сколько поколений сменили здесь друг друга?
  ЕГоды, люди и народы
  Убегают навсегда,
  Как текучая вода.
  В гибком зеркале природы
  Звезды - невод, рыбы - мы,
  Боги - призраки из тьмыЕ
  Это стихи Хлебникова. Недавно поэта поэтов перезахоронили, как у нас принято говорить. До чего же мы не умеем хоронить! И вроде дело не такое уж технически сложное. Космос освоили, а закопать человека прилично так и не научилисьЕ
  Призраком из тьмы возник Банов. Он немного запыхался - значит, инструктаж помог. Глагол и наглядная агитация прожгли его сердце. И это меня порадовало - человек начинает шевелиться, бегать по трапам. Вероятно, такую радость и удивление испытывает молодая мать, впервые увидавшая, как пошел ее сын.
  - На ночную вахту берите фонарик, - сказал я доброжелательно. - С фонариком труднее выколоть себе глаза на судне.
  - Фонарик боцман не дает, - сказал Банов задумчиво.
  - Я вам куплю. Здесь они дешевые.
  - Он и ватникЕ не дает.
  - Ну, ватник здесь и не положен.
  - Он там ходит, - сказал Банов.
  - Чего ему не спится? - безмятежно спросил я.
  - На корме ходитЕ
  Было совершенно непонятно, зачем боцман ночью ходит на корме.
  - Семеныч ходит?
  - Не-ет, - протянул Банов и вздохнул.
  Не знаю другого человека в мире, способного так длинно произносить такое короткое слово.
  - А кто?
  - Вор.
  Я вышиб лбом рубочную дверь, а из лба искры и наярил в корму. Я перепрыгивал бензовозы и проскальзывал в игольные ушки, как безумный верблюд.
  Вырезать из сиденья автомашины кусок кожи, отвинтить зеркало заднего обзора, спустить за борт ящик с ЗИПомЕ - на все это надо несколько минут. И - груз не принимают, списки дефектов и рекламаций, ведомственные расследования, объяснительные запискиЕ
  Вот он - настоящий призрак из тьмы. Заметил меня и метнулся за надстройку румпельного отделения, на левый борт, а я бегу по правому и на левый смогу попасть, только обогнув вслед за призраком румпельное. Пока огибаю, его лбронзовое, мускулистое тело» уже полетит вниз лв бархатные, средиземноморские волны»Е Нет! Вот он мечетсяЕ
  Не получилось у него контакта с корешками в лодчонке - ее не видно, - и он побоялся прыгать. Бежит, ныряет под проволокуЕ Здесь ты не уйдешь! Здесь я знаю каждый шаг и метр, а ты ничего, ни хрена не знаешь, влип ты, парень, в паутину креплений и распорокЕ
  Он останавливается и делает шаг мне навстречу. Я хватаю его за грудки. Черт! Руки соскальзывают. Нет у него грудок. Гол до пояса. На шее платок, завязанный узлом. Белые порты чуть ниже коленЕ Все как на пиратских рисунках из детских книжекЕ
  Сгибается, закрывает лицо локтем - ждет удара. Нет человека, который не знал бы, что забраться на чужое судна ночью, тайком - преступление. Англичане без разговоров всадят пулю. А в близкой Аравии за воровство и сегодня отрубают руку, только нож палача стерилизуют и в больнице квалифицированный врач гуманно накладывает швы на рануЕ И парень все это отлично знает, молодой парень, здоровый. Он весь залоснился потом - испугался. Ну и запах у воровского пота!
  Бормочет:
  - Русски гуд! Русски гуд!
  Я охлопываю карманы его портов - может, успел сунуть туда мелочишку. Он быстро понимает, что бить не буду, пытается наладить дыхание. Я тоже пытаюсь. Он вытаскивает из кармана пук денег:
  - Руси гуд! Гив сигарет! Пай!
  Это он объясняет, что забрался ночным вором с кормы, чтобы контрабандой купить сигарет. Врет, сволочьЕ
  Лодчонка выныривает из тьмы, высматривает, что с их корешком будут делать. Та самая. Подошли к трапу, отвлекли внимание. Потом, мол, ушли. А сами во тьме - под навес кормы, крюк на борт - и все, как я только что объяснял. И на румпельном замка нет. Может, и оттуда что-нибудь уже в шлюпке качается?.. А Банов где? Нет Банова! Может, догадался за подмогой побежать? Нет, не догадался. Вот он, за стенкой надстройки прячется.
  И от злости я делаю глупость.
  Надо было задержать парня, акт составить, утром осмотреться на палубах, в грузе, убедиться, что цело все, или описать недостачи, потом власти вызвать. А я толкаю его в шею:
  - Пошел за борт! Тебе еще трап подавать?!
  И он сиганул с четырех метров, головой вперед, с зажатыми в руках деньгами. Шлюпчонка шастнула к нему в свете люстры. Она показалась мне пустой, не успели они еще нагрузиться. Затарахтел моторчик, и исчезло очередное приключение во тьме Средиземного моря.
  Я вылил ушат гнева на длинную голову Банова. Он, как всегда, когда на него гневались, как бы прижал уши к черепу. И молчал. Я объяснил ему, что тормоза, подобные тем, которые есть в нем, Банове, в добрые феодальные времена смазывались березовой кашей при помощи вымоченных в соленой воде линьков. А если этот ночной визит - провокация? Если кому-то надо ухудшить наши отношения с дружественным сирийским народом? Или кому-нибудь любопытно узнать марки машин на палубе советского судна, прибывшего в порт Латакию?
  - Что мы здесь, шутки играем? - спросил я Банова.
  - Не-ет.
  - Когда вы так говорите: лне-ет», мне, Банов, кажется, что в вас сидит нечто осиновое. Сколько вы закончили классов?
  Банов что-то прикинул в уме.
  - Десять.
  - Где?
  - В Ленинграде.
  - Когда будете на вечере-встрече учеников вашего выпуска через двадцать лет, передайте мой привет вашей любимой учительнице. Она выдающийся педагог.
  Но дело в том, что я отходчивый, и я постарался найти на дне ушата гнева несколько ложек теплой воды.
  - Ладно, все-таки вы его заметили. А это сложно и для старого матроса. И я буду просить капитана поощрить вас. Когда три десятка лет назад тонул лЧелюскин»Е Кстати говоря, в честь кого названо наше судно? Вы знаете?
  - Не-ет, - сказал Банов, подумав.
  Я взвыл и, чтобы успокоиться, пошел вымыл руки. От них пахло терпким восточным потом.
  Очередная вахта заканчивалась.
  К четырем часам суда на рейде уже потеряли надежду дозваться кого бы то ни было. Все застыло на тихой предутренней зыби.
  Течение разворачивало нас на якорях носом к востоку - все стадо ожидающих захода в порт судов. Так караван в прошлые времена ожидал утра у городских ворот. Лежали верблюды, жевали жвачку. Дремало все, и вдруг орал дурным голосом осел, будил караван, получал палкой по боку.
  И здесь нашелся какой-то дурной пароход, вдруг засипел, загудел, встревожил вахтенных штурманов. И штурмана повылезали из надышанного тепла рубок, ругнулись, потянулись и подумали о близком новом днеЕ
  С рассветом перешли в гавань, стали кормой к волнолому, носом на бочку. Волнолом штормовыми волнами кое-где превращен в лом. Огромные каменные кубы сдвинуты, обрушены. Весело здесь в хороший ветер.
  Два араба-швартовщика в хилой лодчонке завозили на берег шесть кормовых швартовых. Я подавал им сперва стальные с лпружинами», то есть тяжеленными скобами, огонами и куском каната.
  Швартовщики минут пять трясли кулаками, ругались, орали: лМанила!» Я привык к этим воплям. Неумолимо скрещивал над головой руки и подал мягкий трос последним, чтобы не баловать швартовщиков раньше времени.
  На большинстве иностранных судов швартовы сейчас из синтетики. Они легче, чище, плавают, а не провисают до грунта и не цепляются за него, как наши стальные.
  Арабы работали хорошо. Набирали в лодчонку точное количество шлагов, разгонялись на веслах, орали неизменное лдавай! давай!». Мы травили, они сбрасывали с лодчонки трос голыми руками. А нет такого стального швартова, на котором совсем не было бы заусениц.
  Толстяк в шароварах и турецкой чалме, подвижный, как мышонок, принимал концы на волноломе и один тащил к палу лпружины». Силенка у него была.
  Соседями у нас оказались итальянец и болгарин.
  По носу виднелись лФитяшты» - одесситы. В гавани было так набито судов, что берегов не разглядишь. Но наша радистка Людмила Ивановна здесь бывала. Поднялась на мостик, спросила у меня задумчиво:
  - Почему здесь леса нет? В каменных домах живут - подумать только! Камень же на солнце больше нагреваетсяЕ Надо им лес посадить. А они ленятсяЕ Детишки из фонтана воду пьют на площади, а в том фонтане ноги моют, лапти полощут и апельсины. А детишки пьют. Смертность получается высокая. Я читала, как один наш помещик в степи лес посадил. Выписал ящик сосновых семян. Крестьяне смеются, дурак, говорят, баринЕ А уже сто лет там грибы собирают. И здешние туземцы должны лес сажать и шведские домики строить. Как, например, под СтокгольмомЕ
  Убежденным мичуринцем была наша Людмила Ивановна.
  Я заметил, что у старых моряков климатические пояса превращаются в сплошную кашу. Исторические факты - тоже. Людмила Ивановна как-то вызвала в кают-компании приступ сардонического смеха. Оказалось, она не знает, что была война с Японией в сорок пятом годуЕ
  Такое, возможно, происходит от перегрузки впечатлениями. Они накатываются одно на другое и уничтожают друг друга, как интерферирующие волны. Я, например, не встречал моряка, который мог бы интересно рассказать об экзотических местах, хотя моряки славятся как рассказчики. И очень часто они действительно отменные, остроумные рассказчики, но только на внутрисудовом, житейском материале.
  - Ты был в Антарктиде?
  - Да.
  - Чего там интересного?
  - Мы пингвина в тельняшку оделиЕ

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»