Sponsor's links:
Sponsor's links:

Биографии : Детская литература : Классика : Практическая литература : Путешествия и приключения : Современная проза : Фантастика (переводы) : Фантастика (русская) : Философия : Эзотерика и религия : Юмор


«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

прочитаноне прочитано
Прочитано: 33%

A ALEXANDRE HERZEN

MOSKOU 1812 - 1870 PARIS


  Особенно поразило: лМосква 1812».
  Мальчик Пушкин бежит за войсками, уходящими на Бонапарта.
  Сторож сказал, что является потомственным хранителем кладбища и что его дед погребал Герцена. Вероятно, сторож говорит это у всех могил, когда надо заменяя деда отцом или прадедом, но все равно получилось впечатляюще.
  Дама поправляла розы в вазе.
  Было очень тихо.
  Среди беломраморных надгробий фигура Герцена казалась особенно тяжелой, темной и массивной.
  Только кипарисы были еще так темны, и неподвижны, и тяжелы. Кипарисы росли за каменной стеной. А за кипарисами виднелось море.
  И тихо, как вода в сосуде,
  Стояла жизнь ее во сне.
  Мы помолчали.
  Потом сторож рассказал, что немцы шарили в период оккупации по кладбищам, снимали на переплавку бронзовые памятники.
  Французы скрыли Герцена от немцев. Вообще, бронзовые памятники здесь только у русскихЕ
  Когда мы уезжали, то хотели дать сторожу денег - он долго водил нас по уступам и аллеям пантеона. Сторож отказался от денег. Тогда я дал ему памятный рубль лXX лет Победы».
  Он схватил рубль и побежал хвастаться им перед коллегами. Он был рад.

3


  Если у причала Соловецких островов висит ржавый плакат: лЗа отпуск собак в лес - штраф», то у дверей Океанографического музея в Монако существует элегантное объявление: лСобак в музей не пропускают!»
  Смешно еще было, что переводчица обмолвилась от усталости, сказала: лне принимают».
  Но все-таки в Монако собакам живется спокойнее, чем в Ленинграде, например. Длинные потеки от тех мест, где собаки делают свои маленькие делишки, пересекают узкие улицы гористого Монте-Карло. И дворники относятся к этому без всякой ненависти, а полицейские, если они там есть, и ухом не ведутЕ
  Капитан Кусто написал о рыбе групере по кличке Улисс: лЭта рыба стоит того, чтобы ради встречи с ней объехать всю вселенную».
  И здесь капитан сомкнул ряды с лесным человеком Генри Торо.
  Крестьянские ребятишки любили свою буренку тысячи лет, хотя в конце концов и съедали ее.
  Мы тысячи лет ели коров, лошадей, овец.
  Но даже у самого хорошего профессионала на бойне сохраняется любовь к животным.
  Рыбы всегда жили в чужом нам мире, мы не встречались с ними, мы не слышали, как они там мычали или блеяли в разговорах друг с другом, мы не почесывали маленьких рыб, как почесывали за ухом теленка. И потому в нас не могла возникнуть любовь к ним - холодным и скользким. И потому сегодня мы косим рыбьи косяки тралами, как косим тростник, то есть не испытываем при этом никаких жалостных эмоций.
  Мы будем и дальше наращивать уловы - это необходимо и обязательно. Но нам следует вырастить в себе нравственное отношение к треске или пикше. Такое же нравственное отношение, какое существует к жеребенку.
  Жеребенок, бредущий рядом с телегой по обочине пыльной проселочной дороги или взбрыкивающий на лугу, родит в наших душах радость.
  И вот Кусто одним из первых заметил, что мы ослеплены заманчивым зрелищем подводных сокровищ, но главное богатство океана - не материальные ресурсы, а вдохновение и радость, которые можно черпать из него бесконечноЕ
  Написав эти слова, старый морской волк и ученый-океанограф стал поэтом.
  - Собак в музей не принимают! - сказала переводчица Ира. - Простите, не пропускают!
  Мы стояли у великолепного входа Океанографического музея в Монако. Мы стояли у подножия трона, на котором ныне царит капитан Кусто.
  Здание музея вздымается из скалы над морем, продолжает скалу, является как бы ее частью, символизирует соединение природы - гранита и творения человеческих рук - архитектурного творения.
  Но трон был пуст.
  Капитан качался на волнах где-то возле Мадагаскара.
  Хотя я знал, что пробиться к Кусто, повидать его было мало шансов, но все равно надеялся на чудо.
  На то, что Кусто стремительно сбежит мне навстречу по широким ступенькам шикарного подъезда Океанографического музея и повиснет у меня на шее. Скажет: лМожешь называть меня Паша, сынок! Пошли на ДКалипсоУ, там у меня раскреплена на палубе тонновая цистерна винца. Я, сынок, не считаю необходимым вводить здесь сухой закон. Пропустим по маленькой, сынокЕ А где Анчар? Куда ты задевал своего пса? Тащи его сюда, сынок!..»
  И я вспомню Анчара, заиндевелого от новогоднего мороза, тихо улегшегося возле паровой грелки. И вспомню утро после Нового года, очень раннее утро, собачьи следы на снегу палубы лНерея», пустынную набережную, потому что все отсыпались после праздника.
  Вспомню свою спокойную уверенность, что Анчар вернется. И ощущение морозного, чистого утра. И то, как я увидел вдруг внизу, на спуске набережной Лейтенанта Шмидта, девочку в валенках и шубке. Она не знала, что кто-то есть на замерзших кораблях, что кто-то видит ее. Она была совершенно одна на нетронутой белизне выпавшего за ночь снега. И кружилась сама с собой в вальсе, и смеялась. Я стоял на палубе, глядел на нее сверху и боялся спугнуть. А она, кружась в снежной пыли и хохоча, бежала куда-то к Горному институту, к устью Невы. И будь я проклят, если я сейчас соврал хоть одно слово. Была, была девочка или совсем молоденькая девушка, которая кружилась в вальсе ранним-ранним утром шестьдесят седьмого года. И она до сих пор не знает, что я ее виделЕ
  - Итак, собак сюда не пускают, а нам надо купить билеты, - сказала переводчица Ира.
  Билеты нам купила дама, которая купила розы Герцену.
  И все оказалось очень обыкновенным.
  Океанария никакого вообще не было, если я правильно понял, его еще и не начинали строить. А мы почему-то были убеждены, что океанарий есть и в нем плавают свободные, говорящие на всех языках дельфины.
  Скелеты китов и других морских животных были такими же нелепыми и величественными, как скелет мамонта в нашей Кунсткамере.
  Картины на стенах, изображающие флору и фауну морей, были написаны такими же бездарными, подрабатывающими себе на жизнь художниками, как и во всех естественных музеях мира. Ведь если пишешь флору и фауну для естественного музея, то тут, как говорит Твардовский, лни прибавить, ни убавить», а что тогда остается от живописи?..
  Старинные океанографические приборы на стеллажах были иногда трогательными, особенно если касались России: вертушка для измерения скорости морских течений адмирала МакароваЕ
  Рыбацкие сети, тралы, всякие снасти висели под высокими потолками великолепных залов и, будучи оторваны от морского песка морских берегов и ржавых бортов траулеров, выглядели бессмысленно.
  Знаменитый основоположник музея принц Альберт торчал всюду. Здесь явно был его культ. И этот культ, как всякий культ, только принижал свершения старого ученого.
  Короче, это, вероятно, образцовый музей науки, где есть наука, но без ее связи с человеческим духом.
  Движение мыслей, столкновение умов и страстей прятались от посетителей музея где-то за толстыми стенами, там, где работали сами ученые-подводники, куда обыкновенных посетителей не пускали.
  С большим трудом дама, которая купила цветы для Герцена, пробилась куда-то в святая святых и вернулась с еще одной дамой, очевидно администраторшей.
  - Ирочка! Дорогая! - сказал я переводчице. - Объясни, что нам необходимо увидеть настоящих сотрудников этого учреждения. Скажи ей, что мы не охотники за автографами. Что наш руководитель пишет романы об ученых, а я штурман и даже работал на океанографическом судне лНерей».
  - Господи, - сказала Ира. - Неужели ты не можешь говорить членораздельней?.. На каком судне ты работал?
  Администраторша, всплывшая из глубин Океанографического музея в Монако, хранила непроницаемый вид. Ей до черта надоели люди, которые пытались пробиться в святая святых капитана Кусто, - таких, вероятно, миллионы. Администраторша выслушала переводчицу и повела нас опять в первый зал музея. Там висели цветные фотографии, показывающие вредное действие нефти и мусора на фауну и флору морей. Администраторша стала объяснять, что рыбы дохнут, если им нечем дышать. Она вела себя как куропатка, которая отвлекает охотника от гнезда.
  - Ира! Дорогая! - сказал я. - Объясни ей, что я читал все, что написал Кусто, включая последнюю книгу, в которой он рассказал о загрязнении вод близ Монако капиталистами, которые ссыпают в море мусор, чтобы построить на нем еще один отельЕ Скажи ей, что нас интересует кто нибудь из близких сотрудников КустоЕ
  Администраторша выслушала Иру и перешла к другим фотографиям. Минут пять мы слушали о том, что на фото показан подводный дом, который в пятьдесят девятом годуЕ
  - Ира! Дорогая! - сказал я. - Объясни ей, что я знаю про Кусто даже такие интимные вещи, как его приказ сдать в утиль мягкие подушки с кресел в кабинетах этого величественного музея.
  - Какие подушки? - переспросила Ира, трогая пальцами виски.
  - Скажи ей, что, когда Кусто стал здесь директором, он сел в служебное кресло, оно оказалось мягким. И он велел служителю убрать подушки с креселЕ Этим он хотел показать, что остается моряком, а неЕ
  - Ты можешь говорить медленнее?..
  Ира перевела мою тираду о подушках. Я был убежден, что теперь администраторша прозреет. Наоборот. Она посмотрела на меня с плохо скрытым презрением и ответила, что никаких подушек здесь не было.
  - Как не было! - взвыл я. - Он сам пишет, чтоЕ
  Руководитель дернул меня за рукав и сказал:
  - Хватит! Вероятно, ты что-нибудь спуталЕ Подушки, стульяЕ Хватит! Надо смыватьсяЕ
  - Ира! - заорал я. - Возьми себя в руки и постарайся перевести ей следующее: русский моряк и писатель является специалистом по навигационному обеспечению глубоководных погружений. Его еще интересуют вопросы постановки на якорь судна среднего тоннажа при глубинах большее пяти тысяч метров.
  Мне было жалко Ирину, но что оставалось делать? Я, конечно, выдумал такую длинную специальность, а ей надо было перевести все это на французский язык.
  Когда Ирина смолкла, администраторша покорилась и пригласила пройти за ней.
  Узкими коридорами, в которых пахло тюленями, мы прошли в святая святых - маленький холл, где одну стену занимала суперувеличенная фотография волнующегося моря; на другой висел неизменный принц Альберт с супругой, а на третьей - картина маслом - китобойный вельбот на зыби - опять в посредственном исполнении.
  Здесь мы сели. Администраторша села с нами, сказав несколько слов молоденькой девице, вероятно секретарше. Секретарша ушла дальше в дебри Океанографического музея.
  Да-с, и тут мне стало жутко. А чего я добиваюсь? - спросил я себя. Ну, явится сейчас сподвижник Кусто, а зачем он мне? Что я у него спрошу? Мне нужен был капитан. И говорить с ним мне хотелось о вещах, далеких от навигационного обеспечения глубоководных погружений, хотя это тоже интересно.
  Ирина разговаривала с администрацией. Руководитель мрачно молчал - ему надоела бесполезная трата времени, его не интересовали сподвижники Кусто. Он хотел в казино, хотел проиграть пять франков.
  Дама, которая купила цветы для Герцена, объяснила, что нас сюда пустили только потому, что мы советские, русские люди. Другие люди сюда пройти никогда бы не смогли. Ира перевела нам это и спросила:
  - Как называется книга, где ты читал про подушки?
  - Ее написали Кусто, Даген и Дюма, - сказал я уже безразлично и обреченно. - А название меняет каждый переводчик по своему вкусу. Ты этого не знаешь? У нас она лФакел свободы», у автора лСвобода факела» или наоборотЕ
  Ира долго и устало говорила по-французски.
  И тут наступила реабилитация. Во всем оказалась виновата какая-то игра слов в переводе: лподушка на сиденье кресла», или лвойлочная подушка», или еще что-тоЕ Администраторша наконец улыбнулась:
  - А знает ли месье, что мистер Даген недавно умер?
  Нет, месье этого не знал. Месье, болтаясь на белоснежном лайнере лВацлав Воровский» у острова Нантакет, несколько месяцев назад как раз вспоминал Дагена.
  Джеймс Даген - американский журналист и отчаянный паренек - давно стал соавтором Кусто и его сподвижником. У острова Нантакет, где сытые чайки презирают камбузные отбросы, где зеленые волны слышали когда-то отчаянную песню китобоев лВеселей, молодцы, подналяжем - эхой!» и где рвется сейчас из репродукторов наших траулеров лСоленые волны, соленые льды!», больше десяти лет назад потонул итальянский лайнер лАндреа Дориа». На глубине около шестидесяти метров.
  Даген в осенние шторма организовал киноэкспедицию к месту гибели лайнера.
  Другой соавтор Кусто - Дюма - рассказывал: лТам голова совсем не варит от глубинного опьянения. Соображаешь ровно столько, чтобы не утонуть. Глубина больше, чем кажется по эхограммеЕ»
  Но они нашли лАндреа Дорна». И сняли фильм. Правда, он идет восемнадцать секунд, этот фильмЕ
  И когда я болтался у Нантакета, недалеко от места гибели лАндреа Дориа», то вспоминал Дагена. И еще раньше я вспоминал его, когда на лНерее» мы обсуждали его утверждение о том, что есть одно обстоятельство, отличающее животных подводного мира от всех других.
  Есть рыбы, которые могут расти без предела. Если им повезет прожить достаточно долго, они могут достичь сказочных размеров тех китов, которые в наших народных сказках превращаются в острова, на которых мужички в лаптях строят пятистенки, сажают картошку, и вдруг - бульк! - кит наконец перестал терпеть издевательства и нырнул. И нет островаЕ
  Странная особенность роста рыб заключается, очевидно, в том, что они находятся в состоянии невесомости большую часть жизниЕ
  - О! Он умер! Неужели! О мадам, вероятно, вы знали его?!
  Да, мадам знала Джеймса Дагена. Мадам вообще не была администраторшей. Мадам оказалась научной сотрудницей Океанографического института.
  Вернулась девушка-секретарша, сказала, что ближайший сподвижник Кусто через несколько минут примет нас. Она произнесла фамилию сподвижника: Алина. Ударение было на каком-то совершенно непонятном месте.
  Девушка села за столик под картиной китобойного вельбота и углубилась в свои занятия.
  Сперва смутно вспомнилось, как я злился на издателя книги лВ мире безмолвия», который поленился перевести футы в метры. Отвлекаешься каждую минуту на то, чтобы мысленно делить и множить расстояния на коэффициенты. Еще меня всегда бесят римские цифры глав в многоглавных книгах. Вероятно, это потому, что я не римлянин.
  Затем я вспомнил, что Алина был лейтенантом и конструировал подводные сани, - все это еще в конце сороковых годов. Тогда же он исследовал подземный источник Витарель. Они должны были найти сифоны, через которые подземные воды подаются на поверхность земли. И они ныряли в черную подземную воду с фонарями, компасами, глубиномерами и составляли картуЕ
  - Месье, месье Алина ждет вас!
  И я переступил порог святилища.
  В огромное окно вливалось и море света, и настоящее синее море, и доброе бормотание прибоя.
  Так вот как выглядит штаб гуманистов в их борьбе с технократами. Кусто основал здесь этот штаб, когда Евратом в шестидесятом году санкционировал сброс отходов атомной промышленности в Средиземное море. Здесь он метался из угла в угол, когда технократы, послушные тупым лбам политиков, наступали на море.
  - Вы узнаете это? - спросил меня Алина.
  За огромным столом на полке книжного шкафа стояла модель судна. Щегольской, зализанный кораблик, игрушка. Я не узнавал.
  - Ваш лНерей», - сказал Алина.
  Черт знает что! Это действительно был лНерей», но такой лНерей», на котором никогда не лопались паровые магистрали, который не вмерзал в лед возле набережной Лейтенанта Шмидта, на палубе которого никогда не оставлял следов старый пес Анчар, прозванный так потому, что в молодости кусал всех без разбору.
  В каком позорно благополучном, детском виде приплыл сюда наш буксир, опережая себя. Я, конечно, вспомнил, что среди начальства ходили разговоры о том, чтобы заказать модель и подарить ее Кусто. Но вручать подарок надо было, когда лНерей» бросит якорь на рейде за окном. Не следовало, черт возьми, торопиться. Судно еще не совершило ничего, что давало ему право находиться рядом с моделью лКалипсо», за креслом Кусто.
  лЯ правильно сделал, что в свое время ушел из этой конторы», - подумал я, хотя глупое честолюбие было все-таки удовлетворено. Я принимал лНерей», считал спасательные жилеты, копался в промерзшем трюме и встречал на нем Новый год. А на каждом судне, хотя это и тривиальное заверение, оставляешь частицу души.
  Алина подошел к модели последнего подводного дома и стал рассказывать об его устройстве.
  Несчастная Ира, прижимая пальцы к вискам, переводила. Откуда она могла знать все смыслы слова лрегенерация», например? Откуда она могла знать, что этот не первой молодости человек с не совсем белыми зубами - обычный след, который оставляет море на водолазах, - нырял в подземной реке на глубине сто двадцать метров? Что он одним из первых ввел в обиход слова лтаблица компрессии»?
  Я же, пусть простит меня месье Алина, кивал на его рассказ, но не слушал перевода. Об устройстве дома я рано-поздно прочитаю.
  Мне интереснее было осмотреться в кабинете капитана Кусто.
  Разобрать иностранные названия книг на их корешках в шкафах.
  Определить чувства, которые я здесь испытывал.
  Запомнить необычный, странный с такой высоты, подножный шум прибоя - шум, поднимавшийся сюда с далекой-далекой обрывной глубины.
  Узнать откуда, и как, и когда на стену попал старинный гарпун и какая история связана с ним.
  - Ев отсеке второго этажа этого дома находились душевыеЕ - переводила Ира слова Алина.
  А я думал о том, что сын Кусто, который мылся в этой душевой, мальчишкой катался на ките.
  Китобоец тащил под бортом ошвартованного убитого кита, а на болтающемся мертвом ките стоял маленький тогда Кусто и, конечно, захлебывался от счастья, а мать и отец взирали на происходящее безмятежно, без страха и даже с гордостью. Это, наверное, было так, как на далеком, немыслимо далеком отсюда острове Вайгач, когда маленький ненец волок в тундру полярного орла. Но там был маленький ненец, а здесь было возвращение цивилизованного европейского интеллигента обратно к началу начал, было соединение настоящего, первобытного мужества с современной физикой и биохимией.
  Первая семья в мире, которую не можешь назвать жителями Земли. Как неудобно так назвать, например, карася или акулу.
  Больше всего мне хотелось бы остаться здесь одному и внимательно рассмотреть разные мелочи на стенах и за стеклами шкафов. Известно, что окурок для следователя важнее автобиографии преступника.
  Но Алина уже все объяснил про глубоководный дом. Следовало, очевидно, уходить.
  Мы глянули еще только на стенд с фотографиями и карикатурами на Кусто слева от дверей.
  Удачнее всего получаются карикатуры на людей с костистыми или очень толстыми лицами. Резкие черты Кусто так и просятся на карандаш. Но это, конечно, были не карикатуры все-таки, а шаржи. Чаще всего в профиль. И фото, приколотые к материи стенда без всякого ранжира и порядка, - подводные дома, дельфины, выпрыгивающие из воды в Сант-Яго, Кусто и Кеннеди на групповом снимке, Кусто, готовящийся надеть маску, и вдруг - Гагарин, смонтированный на одной карточке с Моной Лизой, Гагарин справа, Джоконда слеваЕ
  Опять это соединение науки, космоса, мужества с красотой и таинственностью искусства, загадочностью женской улыбкиЕ
  Не может не существовать в душе многих сегодняшних людей безмолвное и не выражаемое словами ощущение тоскливо-безвозвратного сожаления: лДа, действительно, люди полетят на Луну. Уже скоро. И на Марс. Но я не полечу. Сердце. Желудок. Амортизация души. Виза на полет к ЛунеЕ Да, полетят, а я никогда, никогда туда не полечу».
  Это тоскливо.
  Одно утешает - так случалось всегда. И будет. И я никогда не увижу Космос и глубины Океана. Никогда.
  Когда проводился первый опыт недельного пребывания людей под водой, у аса подводников Фалька стали пошаливать нервы. Быть может, это были и не нервы, а воображение. Оно и помогает, и иногда губит людей, особенно художников. Другой акванавт чувствовал себя отлично. О нем записано в журнале: лНикаких жалоб нет, спокойная уверенность, как в отчетах советских космонавтов».
  Вот откуда на стенде в кабинете Кусто Гагарин с его улыбкой и Джоконда с ее улыбкойЕ
  - Испытатели сперва не выключали приемник, слушали популярную музыку и листали детективы, потом забросили детективы и выключили приемник, смотрели развлекательную программу - телерекламу - с хорошенькими хористками. Потом послали к черту и хористок, и даже лпоследние известия», попросили проигрыватель. И до конца опыта слушали симфонии и камерную музыку. Причем оба подводника были не из тех ребят, которые ходят в филармонию.
  Это говорит мне бывший лейтенант французского флота месье Алина, или мне это кажется, потому что я это уже где-то читал?
  - С большой глубины, как вам известно, нельзя выйти немедленно, если провел там известный срок. Именно эта мысль ввергала мужественного Фалька в ужас и кошмары. Ничего лучшего для тренировки космонавтов не придумаешь. Американцы это поняли и используют. Чувства одиночества в глубине океана и в космосе приблизительно одинаковы по силе и качествуЕ Неизбежность, неизведанность среды, и ее очевидная враждебность, и ее громадность, и ее завлекающая гармония, толкающая на безрассудные поступки, растворяющая вдруг страх в чем-то непонятном, но, поверьте, месье Виктор, приятном, и рождающая вместо него ощущение бессмертияЕ
  Это переводит мне уставшая переводчица Ира, или это говорит Алина, или все это мне кажется?
  - Так передайте своим друзьям, что мы, как и договорились, ждем лНерей», - говорит Алина.
  - Обязательно, - сказал я, хотя знал, что у лНерея» осталось немного шансов приплыть в Монако.
  - А вы навсегда ушли с этого судна? - спросил Алина.
  - Навсегда, - признался я. - Люди, которые стояли во главе дела, отличные подводники, но в них, пожалуй, не было и грана поэзии. Потому лНерей» еще не скоро бросит якорь на рейде под окном этой комнаты.
  - Что передать Паша? - спросил Алина. Так называют Кусто друзья. Это означает лСтарик».
  - Пожелайте ему, мсье, еще много лет готовиться к погружениям без посторонней помощи.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»



- без автора - : Адамс Дуглас : Антуан Сен-Экзюпери : Басов Николай : Бегемот Кот : Булгаков : Бхайравананда : Воннегут Курт : Галь Нора : Гаура Деви : Горин Григорий : Данелия Георгий : Данченко В. : Дорошевич Влас Мих. : Дяченко Марина и Сергей : Каганов Леонид : Киз Даниэл : Кизи Кен : Кинг Стивен : Козлов Сергей : Конецкий Виктор : Кузьменко Владимир : Кучерская Майя : Лебедько Владислав : Лем Станислав : Логинов Святослав : Лондон Джек : Лукьяненко Сергей : Ма Прем Шуньо : Мейстер Максим : Моэм Сомерсет : Олейников Илья : Пелевин Виктор : Перри Стив : Пронин : Рязанов Эльдар : Стругацкие : Марк Твен : Тови Дорин : Уэлбек Мишель : Франкл Виктор : Хэрриот Джеймс : Шааранин : Шамфор : Шах Идрис : Шекли Роберт : Шефнер Вадим : Шопенгауэр

Sponsor's links: