«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 28%

2

  Если выпарить всю соль океана, она покроет планету слоем в девяносто метров.
  Почему вода в морях соленая, не знает никто. Идут жаркие научные споры.
  У нас исчез запас соли в двух сутках от Ла-Манша. Нам было мало дела до научных споров: откуда берется соль в океане - из пресных рек выщелачиванием твердых пород земной коры или она разом выпала из атмосферы, когда миллиард лет назад Земля стала остывать.
  Нам морская соль вообще не годилась, ибо от нее слабит. Нас интересовало, как исчезла наша поваренная соль. Ответчик - директор ресторана Жора - утверждал, что соль была уничтожена рассолом. По его теории, бочка с солеными огурцами не выдержала шторма, раскололась. Рассол проник в ящики с солью, растворил ее, унес в шпигат кладовки, а затем в Атлантический океан. Таким образом, директор ресторана Жора внес свой вклад в девяностометровый солевой слой планеты.
  На борту больше четырехсот человек. Чтобы их кормить, надо пятнадцать килограммов соли в сутки. И вдруг оказалось, что без соли так же невозможно жить, как без пресной воды.
  Радисты застучали ключами. Радиоволны понесли над планетой необычный SOS. Пароходство метало громы и молнии. Нам давали координаты ближайших судов, и мы вертелись в океане, чтобы сблизиться с ними. Умора была сидеть в радиорубке и слушать разговоры с коллегами.
  - Теплоход лНевалес»! Я лВоровский»! Сообщите ваши запасы соли.
  - лВоровский»! Я лНевалес»! Имею на борту две тысячи тонн глауберовой соли, следую Геную, что вам нужно?
  - Срочно нуждаемся поваренной соли.
  - Повторите!
  - Срочно нуждаемся столовой соли!
  - Какой у вас груз?
  - Имеем на борту триста двадцать пассажиров.
  - Протухли они у вас, что ли?
  - Почему протухли?
  - Зачем вы собираетесь их солить?
  - В штормовых условиях потеряли запас своей соли. Сообщите, сколько можете дать?
  Откуда на обыкновенном грузовом судне может быть лишняя соль? Там экипаж максимум тридцать-сорок человек.
  Наши пассажиры привыкли питаться хорошо, и далее слабые попытки перевести их на сухой паек закончились скандалом.
  И мы начали благословлять директора Жору - в сложившейся ситуации пароходство должно было разрешить заход в Англию или Францию.
  Мы уже шесть раз пересекли Атлантический океан и имели моральное право передохнуть денек в симпатичном заграничном порту.
  Неуверенная мечта о таком заходе давно жила в экипаже. И к осуществлению мечты прилагались даже усилия. Например, в прошлом рейсе было отмечено, что вода, которую мы брали на промысле - канадская или американская вода, - имеет не наш вкус и цвет. Были высказаны предположения, что водяные танки водолея недостаточно чисты. Если бы нам удалось доказать дурное качество воды, заход в симпатичный заграничный порт стал бы неизбежной реальностью. Поэтому авторитетная комиссия в составе старпома, доктора и предсудкома нацедила воды в бутылку из-под рома, опечатала, составила акт и вручила бутыль капитану.
  Михаил Гансович принял от комиссии бутыль с водой и торжественно поставил ее в свой холодильник, чтобы в Мурманске сдать воду на анализ.
  Дней через пять старпома осенило.
  Мы играли в лкозла» спокойным вечером, когда он вдруг схватился за голову и застонал:
  - Пареньки, что мы сделали!
  - Что?!
  - Нельзя было в холодильник! Теперь от холода микробы сдохли!
  И все мы вспомнили, что питательный бульон для микробов специально подогревают, чтобы микробы лучше размножались.
  Спокойный, как катафалк, Михаил Гансович отправился в каюту, вытащил бутыль из холодильника и поставил ее за грелку отопления.
  Михаил Гансович был удивительно добрый и покладистый человек. Вот уж кто никогда не трепал нервы экипажу без нужды, так это он. За исключением английских команд, конечно. А получить разрешение на заход в загранпорт ему было важно, чтобы поупражняться в произношении с настоящими англичанами.
  Но, очевидно, было поздно. Очевидно, эти подлые микробы оказались нежизнестойкими и сдохли в холодильнике, потому что анализ ничего для нас положительного не дал.
  Теперь наш малосольный, многострадальный теплоход получил шанс передохнуть денек в Плимуте или Гавре.
  Встречный лРжев», который мог дать нам приличное количество соли, попал в туман на подходах к Зунду и застрял у Борнхольма.
  Оставался лСеверодвинск». Он шел в Кильский канал впереди. Капитан лСеверодвинска» оказался ворчливым и непокладистым. Он сообщил, что может дать любое количество соленой воды, но ему скоро направо, а нам налево и ждать он не будет, потому что торопится в Ригу на ремонт. Ясно было, что в Риге капитан собирается удрать в отпуск и ему важен каждый час. Но пароходство велело ворчливому капитану ждать нас у Булони.
  Была глухая ночь, кромешно черная. И глаза так привыкли к темноте, что слепил огонек сигареты. И слепил даже слабый отблеск палубных огней на пене волны, отброшенной носом судна. И слепили вспышки маяков на морском проспекте Па-де-Кале.
  В небе метались между Францией и Англией маленькие самолетики, неся на крыльях красные огоньки. И чего им не спалось? По-моему, это были частные самолетики и летали они из закрывшихся английских ресторанов в ночные французские. Летали пареньки, как у нас говорят, лдобавить».
  А по проспекту плыли бессонные трудяги корабли, цугом, как лошади в обозе.
  И Михаил Гансович не уходил спать, белел рубашкой у окна рубки.
  За восемнадцать миль Булонь появилась на экране радиолокатора сигналом, отраженным каменными молами.
  С запада в Булонь следуют створом городского собора и форта на горе Ламбер. Почти посредине этого прохода лежит затонувшее судно с опасной глубиной пять метров. Над судном горит вечный огонь, то есть оградительный буй. Называется буй лОфелия». Набережная в городе носит имя Гамбетты. Возле набережной толкутся борт к борту рыболовные суденышки.
  К востоку от Булони есть город с самым коротким названием - Э. К городу ведет канал Э. Дарю эти сведения составителям кроссвордов. В городе Э, конечно, есть церковь и замок, видные с моря.
  Боже мой, сколько построили люди церквей, соборов, часовен, кирх, костелов, мечетей, минаретов, колоколен! Неимоверное количество. И моряки это знают лучше других, потому что все эти церкви и соборы нанесены на карты и тянутся шпилями и крестами в небеса. Мне кажется, церкви в определенном смысле заменяли прежним людям кино. Они давали какое-то развлечение в средневековом вкусе. Правда, кинотеатры не тянутся в небеса, и я еще ни разу не видел кинотеатра на штурманской карте. А церкви и соборы до сих пор помогают водить вдоль берегов корабли.
  Но об этом не написано в лоциях, все это я сам придумал. А в лоции прочитал название местных, булонских ветров: лсюэ», лбиз», лвандуэз», лнароэ». Сюэ, конечно, теплый ветер, а нароэ - холодный. Это ощущается в их звучании.
  Я вышел на крыло мостика в ночь. Дул сюэ. Впереди видно уже было зарево огней Булони. Зарево мерцало, как теплое северное сияние. Сюэ тянул с берега, и казалось, я слышу запах Бретани - запах цемента, автомобилей, фруктов, овощей и вина. Берег не был виден. Там, за дюнами, спали в своих домишках французские крестьяне, среди весенних рощ и лугов, чередующихся мелкими возделанными участками земли. Такой пейзаж на полуострове Бретань называется лбокаж».
  И близок был Париж, праздник, который всегда с тобой, - часа два на автомобиле по пустынному ночному шоссе.
  Из открытой двери ходовой рубки доносился голос старпома, он пилил доктора Леву.
  - Не мог найти какой-нибудь аппендикс? - сетовал старпом. - Вот я чешусь весь рейс. Может, это опасное мозговое заболевание. Доложил бы Щуке (Щука - фамилия начальника санинспекции), что Самодергин чешется и ты ничего не можешь своими силамиЕ Викторыч, ты куда пропал?
  - Здесь я, Алексеич.
  - Пойдешь на вельботе?
  - Пойду.
  - Печать не забудь тогда. На накладной печать поставить надо будет. Эти волосаны с лСеверодвинска» без печати прошлогоднего снега не дадут.
  - Есть, понял.
  Он вышел на крыло и стал рядом со мной.
  Зарево Булони было уже близко, но зыбко, и на фоне его видны были огни лСеверодвинска», который ожидал нас на якоре.
  - И не надоело тебе быть писателем? - спросил Алексеич.
  - Надоело.
  Мне действительно надоело. Столько сил уходит, чтобы заставить людей позабыть, что ты их вдруг возьмешь да и опишешь. Будь оно неладно.
  - лСеверодвинск», я лВоровский», это вы стоите?
  - лВоровский», я лСеверодвинск», это вы идете?
  - Да, это мы подходим.
  - Понятно, это мы стоим.
  - Добрый вечер. Как слышите меня?
  - Доброй ночи. Отлично слышу. Кто у рации?
  - Старший помощник.
  - Капитана попросите.
  Тихий, как катафалк, Михаил Гансович взял микрофон и прокашлялся. Он не мог вспомнить имя и отчество своего коллеги с лСеверодвинска». Они были какие-то очень заковыристые, особенно отчество, вроде лСвятополковича».
  - Гм, кх, капитан у аппарата. лВоровский» говорит.
  - Михаил Гансович, доброй ночи, откуда идете?
  - Гм, кх, м-м-м-мЕ доброй ночи, СветЕ Митич, от Америки идем, от самого Нью-Йорка.
  - А как вас сюда занесло, Михаил Гансович? Чего южнее Англии идете?
  - Гм, кх, ФедЕ Митич, погоды, говорю, штормовые, три шпангоута треснулиЕ Треснули, говорю, три шпангоутаЕ Тут еще просьба. Директор ресторана просит семь палочек дрожжей, кроме, гм, кх, солиЕ Как у вас с дрожжами?
  - Да я, Михаил Гансович, дрожжами как-то не занимаюсь сам. Сейчас выяснимЕ У вас радиооператор Тютюлькин есть?
  - Есть у нас Тютюлькин? - спокойно спросил Михаил Гансович окружающую темноту и попутно приказал: - Слоу хид!
  - Есть Тютюлькин, - доложил я. - Первый рейс идет, из демобилизованных.
  - Гм, кх, ВовЕ Митич, есть Тютюлькин.
  - А у меня невеста его плавает буфетчицей. Вот она тут стоит, просит, чтобы Тютюлькина на вельбот взяли, когда к нам пойдете, целоваться хочет.
  - Это можно, гм, кх, можно. Пойдет Тютюлькин, поцелует.
  - Будут дрожжи, Михаил Гансович. Есть дрожжи. Как поняли?
  - Понятно, понятно. Спасибо. Ну, я в дрейф ложусь, вельбот будем спускать.
  Несколько секунд из микрофона слышался далекий английский разговор, потом эфир щелкнул и сочный бас спросил:
  - Это кто тут по-русски заливается?
  - А вы кто такой? - спросил лСеверодвинск».
  - лТижма», идем с Конакри на Ленинград.
  - Банановоз, что ли? - поинтересовался лСеверодвинск».
  - А вы кто?
  - Я лСеверодвинск», даю соль и перец теплоходу лВацлав Воровский».
  Сочный бас засмеялся и поправил, потому что, очевидно, уже давно подслушивал:
  - Соль и дрожжи, а про перец не было. Ну, счастливо вам!
  И проплыл где-то там в темноте, в обозе других судов по морскому проспекту Па-де-Кале.
  К рассвету дело было сделано, вельбот вернулся в привычные объятия шлюпбалок; Тютюлькин, нацеловавшись, спал; повара сыпали в котлы соль; пекариха-радистка радовалась свежим дрожжам, и все мы скользили по зеленой воде мимо Дувра, мимо мыса Дайджес. А потом, когда поисковые нефтяные вышки, похожие на марсианские сооружения, остались за кормой и берега Англии исчезли в легкой дымке, мы легли на чистый норд, увозя с собой голубя, голубку и маленького воробья.
  Голуби держались вместе. Они перелетали с носа на корму и садились где-нибудь под ветром, тесно прижавшись плечом к плечу. Голуби были розовато-голубые, очень чистые и изящные. Они не подпускали близко, взлетали, делали полукруг и опять садились. Они поехали с нами путешествовать из Франции в Норвегию бесплатно, как туристы с лавтостопом». Было приятно видеть этих молодых, путешествующих бесплатно влюбленных. У молодых влюбленных часто нет денег на билет.
  А француз-воробей был мал да удал. Он чихать хотел на семейную жизнь и ехал в одиночку. Шатался по теплоходу, совал нос даже в окно рулевой рубки, доклевывал остатки пшена, которое мы сыпали голубям, и чувствовал себя отлично. Очевидно, это был уже старый морской бродяга.
  Они переплыли с нами Северное море и высадились в Норвегии, чтобы посмотреть фиорды и горные водопады и потом вернуться во Францию на другом попутном судне.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»