«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки

Прочитано: 65%

  Опять на земле

  Очнулся я на скамейке в сквере возле Исаакия. Кругом гудела вьюга, а в голове у меня тоже гудело, как после большого перепоя. Я стал вспоминать, что со мной произошло, и вдруг в полной ясностью, как в кино, вспомнил подземный дворец, Лиду, Творителя и все, что там было. Но, как вы, уважаемый читатель, помните, пути туда я не знал, потому что не видел дороги из автофургона. А пути оттуда тоже знать не мог - ведь Творитель опоил меня каким-то зельем и доставил меня в город в бессознательном состоянии. И вот мне уже шестьдесят три года, а я до сих пор не знаю, где находился этот подземный дворец. И теперь не узнаю этого никогда.
  Итак, я сидел в сквере в центре Ленинграда и никак не мог собраться с силами встать со скамьи и отправиться к себе домой, на родную Лиговку. А между тем у меня начали мерзнуть ноги, в особенности та, которая была обморожена.
  Чтобы согреться, я стал бить ногу о ногу и при этом глянул вниз. С удивлением я заметил, что обут не в дешевенькие потертые пьексы, а в модные желтые ботинки типа "бульдог". Затем я обнаружил, что на мне дорогая бобровая шапка и роскошная шуба на норке, а под шубой - темно-синий бостоновый костюм.
  Ошеломленный этими открытиями, я машинально потянулся в карман за привычным жестяным портсигаром, чтобы несколькими затяжками прояснить свое самосознание. И что же: из кармана шубы я извлек массивный золотой портсигар, полный душистыми толстыми папиросами "Дюбек", и золотую зажигалку. Тогда я стал шарить по всем карманам - и убедился, что они набиты золотыми кольцами, браслетами, серьгами и прочими ювелирными изделиями. И я понял, что стал богатым человеком.
  Я не мог тогда догадаться, зачем это сделал Творитель. Может быть, он пожалел меня и захотел золотом залечить мою сердечную рану? Или просто решил напоследок показать мне, какой могучей силой он обладает?.. Но теперь я подозреваю, что обогатил меня он не от доброго сердца, а в порядке хитрой мести за мой отказ остаться в его подземном дворце. Да-да! Я подозреваю, что сделал он это для того, чтобы сшибить меня с трудового пути, превратить в бездельника и подтолкнуть к моральной и физической пропасти! Золото Творителя едва не привело меня к гибелиЕ
  Но тогда, по молодости лет, я не подозревал этой диверсии. И хоть сердце мое и было полно грустью по случаю разлуки с Лидой, но, скажу честно, богатству я обрадовался. Я встал со скамьи, отряхнул снег с шапки и пышного воротника и направился в Гостиный двор, уде тогда было много частных лавочек, принадлежавших нэпманам. Войдя в ювелирный магазин, я вынул из кармана одна кольцо, положил его на прилавок и сказал, что хочу его продать. Ювелир внимательно осмотрел его и предложил мне сумму, которой мне на своем номерном заводе было бы и за три месяца не заработать. Положив деньги в карман, я с гордым видом отправился в Елисеевский магазин. Там я купил две бутылки отборного коньяку "ласточка", бутылку шампанского, банку зернистой игры, кило черноморских устриц и еще много всякой богатой еды. Обвешанный свертками, я вышел на тротуар, подозвал частника-таксиста, сел в "рено" и поехал на Лиговку.
  Когда я вошел в нашу комнату, Гоша был дома. Он только что пришел с работы. В первый момент он даже испугался, так как не узнал меня в новом одеянии. Он почему-то подумал, что к нему заявился агент угрозыска на предмет изъятия духов и составлении протокола. Но когда он разглядел, что перед ним его старый друг, счастью его не было предела. Он обнял меня, и на глазах его блеснули слезы радости.
  - Я уж думал, что ты на чем-то засыпался! - воскликнул он. - Я уж хотел по тюрьмам наводить справки, чтобы знать, куда носить передачу!
  - Как видишь, я жив и здоров, - ответил я. - И с этими словами я стал выгребать из карманов драгоценности. Только часы оставил на руке, потому что они были подарком Лиды, а все остальное золото выложил на стол.
  - Мне пофартило, - сказал я Гоше. - Но так как ты мой личный друг, то будем считать, что все это - чур, на двоих. Ведь у нас с тобой давно такой порядок: что мое - то твое, а что твое - то мое.
  Гоша снова обнял меня со слезами на глазах и сказал:
  - Вася, не фарту, не добыче твоей радуюсь, а тому радуюсь, что, несмотря на все, ты жив и на свободе!
  - Гоша, друг, не тревожься за меня! - воскликнул я. - Это золото добыто хоть и нетрудовым, но честным путем. Мне его подарили добровольно. Плюнь мне на голову, если я вру!
  - Вася, я понимаю твою добрую душу, - мягко сказал Гоша. - Ты не хочешь мне ничего рассказывать, чтобы не делать меня вроде как бы соучастником в ограблении. Но знай: если тебя заберут, то я сам заявлю на себя и вместе с тобой сяду за решетку. Что твое - то мое, что тебе - то и мне!
  - Клянусь тебе, Я никого не грабил! - повторил я. - Сейчас мы сядем за стол и за бутылкой вина я расскажу тебе все, что со мной произошло. А прежде всего я сделаю тебе одно устное заявление. Знай, что я навеки отказываюсь от всякого ухаживания за Тосей. Моим сердцем завладела другая. Я выхожу из игры и теперь буду всячески помогать тебе, чтобы ты стал законным мужем Тоси. Что ты на это скажешь?
  - Чего ж тут говорить, - ответил мой друг. - Раз уж ты полюбил другую, то тут уж ничего не попишешь. Насильно навязывать Тосю я тебе не стану и со спокойной совестью удвою свои ухаживания за нейЕ А она тобой, между прочим, интересовалась. Спрашивала, куда это ты запропал. Я ей, конечно, не сказал того, что думал, я ей соврал, будто у тебя нашлась тетя в Москве и ты поехал ее навестить.
  - А сам-то ты что думал?
  - Сам-то я сразу догадался, что ты связался в уголовным миром, потому и не подаешь о себе вестей.
  - Ни с каким уголовным миром я не связывался, - воскликнул я. - Ты, Гоша, ерунду вбил себе в голову!
  - Ладно, ладно, будем считать, что ты святой, - засмеялся Гоша. - Все это золото боженька дал за святые дела. Так и запишем.
  Я не стал с ним спорить, а раскупорил бутылки, развернул пакеты, и мы приступили к пиру. Коньяк мы запивали шампанским и заедали зернистой икрой, сервелатом, пирожными безе и конфетами "Царица ночи". Как полагается есть устрицы, мы не знали, но вышли из положения: попросили у соседей щипцы для орехов и стали раскалывать ими раковины, в которых сидели эти хитрые моллюски. Вскоре мы были и сыты и пьяны. Но пьяны мы были в меру, так как богатая закуска не давала нам сильно хмелеть.
  Затем мы закурили, и я начал рассказывать Гоше о том, как замерзал в лесу, и как надо мной наклонилась Лида, и как она повела меня в подземный дворец, и как меня там встретили.
  - Заткнись, Вася! - обиженно прервал меня мой друг. - Если не хочешь говорить мне правды - молчи, я ведь ничего выпытывать из тебя не буду. Но не бреши мне про какие-то дурацкие золотые стены и подземные хоромы! Не симулируй из себя ненормального!
  И я замолчал. Я понял, что если мне не верит мой верный друг, то кто же еще на свете мне поверит! И молчал я об этом сорок четыре года.

  Опасное золото

  На следующий день, в воскресенье, мы с утра пошли по магазинам. Мы продали несколько золотых вещей, и Гоша приобрел себе костюм-тройку из лилового бостона, модные желтые ботинки, шубу с шалевым воротником, полубоярскую шапку и шикарные часы. Кроме того, мы выбрали отрез хорошего сукна на дамское пальто, чтобы Гоша от себя подарил его Тосе Табуретке.
  Вечером мы с другом, роскошно одетые, подъехали в такси к ресторану "Квисисана", где заказали котлеты по-гатчински, жареного фазана, бутылку импортного коньяка "Наполеон", бутылку ликера какао-шуа, дюжину пива и три десятка раков. Наш столик находился близко от эстрады, и я четыре раза подряд, не жалея денег, заказывал музыкантам "Рамону", мотив которой напоминал мне о Лиде.
  На следующий день кончался мой отпуск, но я проснулся с такой тяжелой головой, что решил отсрочить свой выход на работу. Вместо этого я пошел по комиссионным магазинам: я захотел хорошо обставить нашу комнату - на радость Гоше и на тот случай, если Лида вырвется из подземного дворца и явится ко мне. Я приобрел бюро красного дерева, ковер с изображением слона, "Рассвет на озере" - копию с картины неизвестного художника, бюст физика Лавуазье, дюжину бокалов, никелированный самовар и еще кое-какие предметы. Все это было срочно доставлено на Лиговку - и вот комната преобразилась. Гоша, придя с работы, был очень обрадован моей заботой о быте. В ближайшее воскресенье он с моего согласия позвал в гости Тосю Табуретку, и она явилась.
  На столе опять красовался коньяк, ликер, дорогие закуски. Богатый стол, стильная обстановка комнаты, шикарная одежда Гоши и его вежливое ухаживание - все это произвело на Тосю большое впечатление. Видя, что я к ней равнодушен, она поняла, что только Гоша может составить ее счастье, и была в этот вечер к нему очень внимательна. А через неделю Гоша радостно сообщил мне, что Тося согласна стать его женой, но просит подождать со свадьбой до следующей зимы: она должна окончательно убедиться в том, что у Гоши есть будущее.
  На радостях мы с другом целый месяц вместо чая пили по утрам шампанское. Но Гоша каждый день честно отправлялся на работу, меня же за систематические прогулы отчислили с производства. Однако золота у меня было еще много, и я не очень огорчился увольнением. Я, конечно, понимал, что постепенно превращаюсь в бездельника, проводящего время в ресторанах, пивных и даже игорных клубах. Но до меня тогда не доходило, что я сам, в сущности, помогаю осуществлению коварного и мстительного замысла Творителя, решившего сгубить меня своим золотом. Воспоминание о Лиде и надежда на встречу с ней поддерживали во мне уверенность, что когда-нибудь я начну новую жизнь и снова стану порядочным человеком.
  Однако время шло, а Лида не появлялась. Наступила туманная ленинградская весна, впереди было целое лето и долгая осеньЕ Далеко было до зимы. А ведь Лида могла прийти только во время вьюги.

  Силовая медицина

  Хотя я теперь вел нетрудовую жизнь, но в этой жизни тоже были свои затруднения и сложности. А вскоре эта жизнь еще больше усложнилась.
  Однажды я, в день своего дежурства по чистоте, подметая находившиеся на полу окурки и спички, вдруг заметил под кроватью у Гоши полуметровой кусок водопроводной трубы, обтянутый резиной. Там же стоял таз с водой, в которой плавали кусочки льда. Когда я спросил у своего друга, зачем он держит все это под кроватью, Гоша смутился и хотел замять разговор. Но я стал задавать наводящие вопросы, и тогда он раскрыл эту медицинскую тайну.
  - Лечить тебя буду, Вася, - строго сказал он. - Ты ведь, Вася, болен.
  - Чем я болен?! - удивился я.
  - Ты, Вася, болен психиатрически. Ты считаешь себя здоровым, а ты стряхнулся с ума.
  И далее Гоша поведал мне, что вначале он думал, будто я вру про подземный дворец, но теперь он услыхал, как я по ночам брежу этим самым подземным раем. Значит, это не ложь, а кое-что похуже, если я сам верю в это. И далее Гоша с уверенностью заявил, что я сошел с ума в результате мокрого дела: то есть я кого-то убил при ограблении и помешался на этой почве. Поэтому он не хочет отправлять меня в психолечебницу, потому что там вылечить-то меня вылечат, но попутно могут раскрыть причину умопомешательства и тогда отдадут под суд. И вот он посоветовался с одним опытным вахтером, понимающим толк в таких проблемах, и будет лечить меня сам.
  Я не стал убеждать Гошу в том, что никакого мокрого дела за мной не числится - я уже знал, что это бесполезно. Я только поинтересовался, при чем здесь водопроводная труба.
  - Трубой и буду лечить, - пояснил Гоша. - Когда на человека находит, полагается именно в этот момент ударить его тяжелым предметом по голове, а затем облить холодной водой. От удара в тебе должен произойти полный переверт мозга обратно к нормальному сознанию. Желательно, чтобы удар был не смертельным, но как можно более сильным. Иначе результата не будет.
  - Гоша, друг ситный, - сказал я, - а что, если мозг у меня от удара перетряхнется к нормальному сознанию, но сам я от такого медицинского вмешательства помру? Может такое случиться?
  - Лучше умереть здоровым, чем жить больным, - заверил меня Гоша. - Конечно, врачебная ошибка тут возможна, я могу и недоучесть силы удара. Но на этот случай труба обтянута толстой резиной, так что ты можешь не беспокоиться. Я все предусмотрел. Для здоровья друга мне ничего не жаль.
  Меня растрогали эти Гошины слова и его забота обо мне. Но, к стыду своему, я теперь стал бояться уснуть: вдруг начну бредить и Гоша приступит к курсу лечения? Тайком от своего друга, чтобы не огорчать его, я начал принимать меры против сна: стал жевать на ночь чай и грызть кофейные зерна, - это чтобы быть в кровати все время начеку. Но все средства помогали плохо, и когда мне невмоготу хотелось спать, я потихоньку вставал с постели, брал будильник и на цыпочках шел в ванную. Там я ложился на дно ванны, заводил будильник с упреждением на час, ставил его себе на живот и засыпал без боязни. Этот короткий сон немного укреплял мои нервы, и я тихо возвращался в комнату, тихонько ложился в кровать и бодрствовал в ней до утра, пока Гоша не уходил на работу. Тогда я уже засыпал спокойно.
  Плохо было только то, что жильцы заметили эти мои прогулки с будильником в ванную, и между ними пополз вредный слушок, что я не вполне нормален. Эта коммунальная сплетня дошла и до Гоши, и он еще крепче уверился в своем медицинском диагнозе да еще решил, что я вдобавок и лунатик. Теперь мой друг тоже стал на ночь пить крепкий кофе, чтобы не спать и поймать меня на бреде или на ночном хождении с будильником. Он удвоил свою бдительность, и я почувствовал, что час силового лечения близок. Чтобы отсрочить это дело, я стал днем запасать коньяк, а вечером склонял Гошу к выпивке. В итоге мы оба засыпали крепким алкогольным сном, и Гоше было уже не до меня, а мне не до него. Но скоро подошли такие события, что мой друг забыл о своем врачебном долге, и опасность лечения для меня отпала.
  А золотые запасы тем временем все сокращались и сокращались. Но я как-то не обращал на это внимания. Не о деньгах были мои мысли. Приближалась зима, а с ней и зимние вьюги. И с приближением поры метелей и вьюг росла моя тайная надежда на встречу с Лидой.

  Роковая свадьба

  Эту тринадцатую, чертоводюжинную главу своего правдивого повествования начну за здравие, а кончу за упокой. Начну со свадьбы, а кончуЕ но не буду огорчать вас заранее, дорогие читатели.
  В начале декабря Тося Табуретка назначила наконец точную дату своего бракосочетания с Гошей: 17 декабря. Не знаю, почему Тося выбрала именно это число. Может быть, просто потому, что оно приходилось на субботу; чтобы в воскресенье можно было отоспаться и опохмелиться после свадебного веселья. Но для меня эта дата стала роковой на всю жизнь.
  Свадьбу справлять решено было за счет жениха на жилплощади невесты. У Тоси с ее мамашей были две неплохие комнаты, и после свадьбы Гоша должен был переселиться к молодой жене. Уже за неделю до торжества мой друг, с моей помощью, начал закупать спиртные напитки, продукты, а также подарки для жены и тещи.
  Вот тут-то мы с печалью обнаружили, что наши золотые фонды исчерпаны. Мы уже привыкли жить на широкую ногу, нам почему-то казалось, что золота нам хватит чуть ли не на всю жизнь, ан не тут-то было! Хвать-похвать, а в наличии осталось два колечка и одна браслетка. Гоша даже с лица сменился, узнав об этом тревожном факте, и стал обвинять себя в транжирстве, стал обзывать себя растратчиком и живодером. Мне пришлось утешать его и доказывать, что это наше общее золото, что мы его вместе тратили и что Гошиной вины тут нет. Мой друг на несколько минут утешился, а потом вдруг кинулся на постель, уткнулся головой в подушку и зарыдал как ребенок.
  - Что с тобой, Гоша?! - испугался я.
  - Тося считает меня богатым человеком, - проговорил он сквозь слезы. - Она не пойдет за меня замуж, если узнает, что у меня ничего нетЕ Лучше уж было бы мне умереть в детстве!
  - У тебя есть талант! - строго сказал я Гоше. - Золото - прах и мура, а талант - твердая валюта! Тебе принадлежит золотое будущее.
  Гоша снова приободрился. Мы решили, что о своем материальном положении он сообщит Тосе на следующее утро после женитьбы. Он честно заявит жене и теще, что он беден, но талантлив и что они должны почитать в нем деятеля искусства, слава которого еще прогремит. Что же касается оставшихся у нас двух колец и браслета, то их мы решили немедленно продать, а на вырученные деньги произвести дополнительные закупки к брачному пиру, чтобы свадьба была еще пышнее и богаче.
  И свадьба состоялась.
  Никогда не забуду этого дня.
  Зима в том году наступила рано, морозы начались в конце ноября, но снегу было немного, а большого снегопада еще и вовсе не было. А я все ждал, когда же наконец загуляет первая настоящая вьюга. Вы, уважаемые читатели, понимаете, почему я так ждал этого явления природы. Но в день Гошиной женитьбы небо с утра не предвещало снегопада.
  Запись в загсе состоялась в три часа дня, а затем молодые супруги явились на квартиру Тоси, где уже был готов свадебный стол на двадцать шесть персон, густо уставленный бутылками и закусками. Гости - все Тосины родственники - уже сидели за столом, но есть и пить еще не решались. Наконец молодожены заняли места во главе стола. На Гоше был шикарный костюм, белая крахмальная сорочка и голубой с зеленым горошком галстук; на Тосе - белое шелковое платье, газовая косынка с лиловой искрой и прическа под Мери Пикфорд. Я, на правах старого друга, произнес краткий тост, в котором поздравил Тосю с талантливым мужем и затем, чтобы жизнь новобрачных была полной, налил себе бокал до краев и выпил за их счастье. Все горячо последовали моему примеру, и пир закипел.
  Не прошло и двух часов, как все были сильно под газом. Сам жених, без посторонних просьб, самостоятельно встал на стул и начал проявлять свой талант на радость окружающим. Никогда - ни до, ни после этого дня - Гоша не икал так громко и вдохновенно. Все были очень довольны и приветствовали артиста градом аплодисментов.
  Затем гости, кто как мог, стали громко подражать моему другу. Но где там! Смешны и жалки были их бесталанные потуги. Обиженный этим надругательством над искусством, я громко потребовал от самозванных исполнителей, чтобы они заткнулись, ибо то, что дозволено соловью, не дозволено свиньям. Тут некоторые обиделись и потребовали, чтобы я извинился. Но я повторил свой тезис, и тогда гости стали подступать ко мне с оскорблениями, так что мне пришлось перейти к физической обороне. Гоша с криками сочувствия кинулся мне на помощь, но на него навалилось несколько человек гостей, а меня выволокли в коридор, впихнули в кладовку и там заперли.
  В этом тесном чулане было свалено всякое старье - поломанное кресло, рваные валики от старого дивана, пустые посылочные ящики - все это чуть виднелось в слабом свете, проникавшем в узкое и грязное окно. И вдруг я заметил, что за оконными стеклами что-то как бы вьется и шевелится. Тогда я, разбрасывая всякий хлам, подобрался к окну и с силой распахнул раму. И сразу же в каморку ворвался снег: там, за стенами, шумела и гудела густая вьюгаЕ На темном дворе уже лежало много свежего снегу. Значит, метель началась давно, я просто не знал об этом, сидя на свадьбе спиной к окну. "А что если Лида сейчас в городе? - мелькнула у меня мысль. - Что если ей удалось покинуть подземный дворец и она идет ко мне? Я должен немедленно вернуться в свою квартиру, чтобы встретить ее!" Я стал колотить кулаками в дверь и кричать, чтобы меня выпустили. Но никто не торопился выполнить мое требование. Тогда я выхватил из хлама старый паровой утюг и начал бить им в стенку и в дверь. Но все равно никто не отзывался. Только минут через десять из коридора послышалась какая-то возня и крик. Дверь наконец открылась. Передо мной стоял Гоша с взъерошенной головой с синяком под глазом. Один рукав его модного пиджака был оторван, разодранная сорочка висела лентами. Это мой друг прорвался мне на помощь сквозь банду гостей и освободил меня. Но поздно, поздно.
  Очутившись на воле, я немедленно направился в свою квартиру. Здесь, в кухне, около примуса, стояла тетя Валя, пожилая жиличка.
  - Тетя Валя, ко мне никто не заходил? - с прерывающимся дыханием спросил я.
  - Заходили, заходили, - охотно ответила она. - Барышня в серой шубке заходила, красивая такая, аккуратненькая, дай бог на пасху.
  - Это Лида! - воскликнул я.
  - Во-во, именно Лида, она так и назвалась, - подтвердила тетя Валя.
  - Вы не провели ее ко мне в комнату? - с дрожью в голосе спросил я.
  - Где там! - ответила тетя Валя. - Она чудная какая-то, с норовом. Спрашивает: "Скажите, пожалуйста, где Василий Васильевич?" А я ей: "Известно где, на свадьбе. Тоську Табуретку из четырнадцатой квартиры знаете"? Тут эта твоя барышня с лица сменилась и да и выбежала на лестницу Я за ней, кричу ей:
  "Может, что передать ему?" А она мне: "Передайте, что Лиду он больше никогда не увидит".
  - Ах зачем вы тетя Валя, ей насчет свадьбы сказали? Что вы наделали!Е - почти выкрикнул я. - Когда это было? Когда?!
  - Сейчас скажу, дай бог памяти, - ответила тетя Валя. - Помню, как она вошла, я только что перловку вариться поставила а она, перловка-то, только сейчас готова будет. Значит, четверти часа не прошло.
  Я выбежал на лестницу и помчался вниз, прыгая через пять ступенек. Очутившись на улице, я побежал в сторону Невского, расспрашивая встречных, не видали ли они девушку в серой шубке. Но прохожие отвечали, что нет, не попадалась им такая. Некоторые же ничего не отвечали, а шарахались от меня в сторону, - хоть хмель у меня от этого события как ветром выдуло, но спиртным-то от меня все равно несло как из бочки, да и вид у меня был неподходящий: в растерзанном пиджаке, без пальто, без шапки - это в метель-то.
  "Только бы найти Лиду!.. Вот сейчас сквозь вьюгу я увижу ее - и все объяснится, и она сама будет смеяться над своей ошибкой, и мы обнимем друг друга, и потом всю жизнь будем вместеЕ Только бы отыскать ее!" С такими мыслями добежал я до Московского вокзала, а потом повернул обратно - помчался по Лиговке, миновал свой дом, побежал в сторону Обводного канала. Вьюга гудела вовсю, на голове моей наросла сырая снежная шапка, но я не чувствовал холода. На мосту через Обводный канал я заметил небольшую толпу, которая уже расходилась. Я хотел было пробежать мимо, но вдруг услыхал обрывок разговора и невольно остановился. Одна старушка жалостливо говорила другой: "И нашла она, бедняжка, место, где топиться! Ведь тут, в Обводке нашей, и воды, можно сказать нет, одна канализацияЕ" У меня мелькнула роковая догадка.
  - Что здесь случилось? - спросил я старушку.
  - Девушка тут одна с моста сиганула, видно, обманул ее субчик какой-нибудь, - строго посмотрев на меня, ответила она. - Я-то сама не видела, поздно подошла, а которые очевидцы, те говорят: красивая из себя такая да нарядная. Вбежала, говорят, на мост, шубку серенькую сняла, на перила повесила, а сама - сразу через перила, поминай как звали. Никто и задержать ее не успел.
  - А спасли ее? - с замиранием сердца спросил я. - Где она?
  - Там она теперь, где мы все будем, - ответила старушка и перекрестилась. - Нашлись добровольцы, полезли в Обводку, да не сыскали. Ее под мост затянуло, пожарных звать пришлось, с баграми шарили, еле нашли. Потом скорую помощь вызвали - та приехала и уехала: мы, мол, живых только возим. Ну, тогда милиционер ломовика остановил, погрузили ее на подводу, шубкой накрыли и в морг повезлиЕ
  От этих слов у меня потемнело в глазах. Я прислонился к перилам, чтобы не упасть. Не знаю, долго ли я простоял так, но когда малость очухался, никого вокруг не было. Только редкие прохожие, съежившись и не глядя по сторонам, торопливо проходили через мост. Было уже совсем темно, вьюга крутилась вокруг фонарей, будто хотела на них намотаться. Я перегнулся через перила и стал глядеть на воду. Вода была совсем черная, ни одной льдинки не было на ней. Ведь Обводный никогда не замерзает - в него стекает бытовая канализация и горячие сточные воды с предприятий. Я смотрел, как над черной водой подымается пар и смешивается с вьюгой. Тут опять на меня накатила такая тоска, что сердце вдруг больно сжалось и все вокруг качнулось, будто настал конец света. Я сделал несколько шагов, зашатался и брякнулся на мостовой настил.
  Пролежал я, наверно, долго, потому что упал на мосту. Упади я на улице, дворники бы подобрали меня быстро, но мосты не входят в их подчинение, а милиционера поблизости не было. Не знаю, кто обо мне позаботился, но факт тот, что я очутился в Обуховской больнице, в терапевтическом отделении.
  Целую неделю я находился в бесчувственном состоянии, в сильном жару. Иногда сознание ненадолго возвращалось ко мне, и тогда я видел, что лежу в большой палате и серыми стенами и что койка моя у самого окна.
  Однажды, не помню: на первый или второй день пребывания в больнице, в такую вот минуту просветления, я слегка приподнялся и посмотрел в окно. Среди больничного двора я увидал приземистое одноэтажное здание. Возле него стоял плачущий человек. Мне показалось, что где-то я его уже встречал.
  Мне даже почудилось, что человек этот - Творитель. У меня мелькнула мысль, что он вышел из своего подземного дворца, чтобы разыскать убежавшую дочь, и вот он нашел ее - в моргеЕ После этого я снова погрузился в забытье.
  Когда пошла вторая неделя, я почувствовал себя лучше, начал понемногу принимать пищу. Воспаление легких, которое я подхватил, лежа на мосту, шло на убыль. Вот только нога, которую, как вы помните, я обморозил в прошлом году в неизвестном лесу, теперь снова стала сильно болеть.
  Настал день, когда ко мне допустили посетителя, - это, конечно, был Гоша. Он рассказал мне, что первая его брачная ночь пошла насмарку. Это потому, что в тот роковой вечер он, узнав, со слов тети Вали, о моем исчезновении из дому без пальто и без шапки, бросился искать меня. Он обошел за ночь все психиатрические больницы, горько проклиная себя за то, что так долго медлил и не применял ко мне силового лечения. Ведь Гоша вообразил, что я убежал из дому в припадке буйного помешательства. Лишь после того как он убедился в том, что меня нет ни в одной психолечебнице, он стал наводить справки в обычных больницах и узнал, что я в Обуховской. Но сразу его ко мне не допустили, так как я лежал без сознания.
  А теперь вот он пришел, принес мне мои пальто и шапку, чтобы, когда поправлюсь, было в чем выйти из больницы. Принес и кое-какой еды и даже банку бычков в томате и четвертинку водки, но и водку, и бычки вручать мне медсестра строго запретила, так что Гоше пришлось с ними и уйти. А когда я начал ему рассказывать о том, что случилось со мной на мосту, о Лиде, он ласково положил мне на лоб ладонь и грустно сказал:
  - Эх, Вася, Вася, это все тебе мерещитсяЕ Эх, не лечил я тебя!
  И тогда я окончательно понял, что даже мой верный друг никогда не поймет моего горя.
  Но и у Гоши жизнь была теперь не сладкая. Медовый месяц проходил без должной радости и веселья. Друг поведал мне, что Тося, узнав о его бедности, грозит разводом и даже смеется над его талантом. Теща же его иначе как треплом с мыльного завода и не называет. Я стал утешать Гошу, и он ушел от меня немного успокоенным, и от этого и мне стало полегче на душе. Но время шло, и чем ближе был день выписки, тем мне становилось тоскливее. Мне часто снилась Лида, и я просыпался в слезах.

  Мокрое дело

  Выписали меня из Обуховской больницы через два месяца. В тот день мела февральская метель, и я, прежде чем вернуться домой на Лиговку, долго бродил по улицам. Я невольно ждал - вдруг из метели выйдет Лида и улыбнется мне, и у меня начнется новая светлая жизнь. Мне иногда даже начинало думаться, что с моста в Обводный бросилась не она, а какая-то другая девушка. Но это была ложная надежда.
  Дома меня ждал жироприказ на квартплату за два месяца. Гоша ведь выписался на жилплощадь жены, и теперь комната стала моей, но зато и платить надо было больше. Деньги не слишком большие, но у меня никаких уже не было. Поэтому я первым делом пошел к Гоше и занял у него червонец. Гоша, конечно, дал без разговоров. Но я заметил, как ядовито, в четыре глаза уставилась на меня Тося и теща, и понял, что больше занимать у друга деньги мне не придется. Он-то даст, да домашние загрызут его за такую доброту. И я постепенно стал продавать обстановку: продал бюро красного дерева, потом самовар - скоро комната опустела. И только "Закат на озере" - копия с картины неизвестного художника - висел на стене: никто не покупал.
  С Гошей я продолжал видеться почти каждый день. Не радовал меня мой друг. Вид у него стал малохольный, будто его пыльным мешком из-за угла тюкнули. Он по-прежнему честно и беспрогульно ходил на работу, но теперь стал выносить духи не только в грелке, а и в резиновом шланге, который обматывал под одеждой вокруг тела. На это повышение выноса продукции его настропалила Тося, которая через моего друга бурно рвалась к зажиточной и красивой жизни. Приходя домой, Гоша первым делом сливал духи в кастрюлю, а жена с тещей, взяв резиновые клизмы, разливали эти духи по флаконам, которые тишком покупали у утильщика. А потом Тося реализовывала товар через своих знакомых.
  - Смотри, Гоша, не погори на этом деле, - намекнул я однажды другу. - Эти духи плохо пахнут, они отсидкой пахнут. Надо бы тебе перестроить свою жизнь.
  - Сам чувствую, что-то не то с жизнью получается, - признался Гоша. - Я уже совсем было собрался бросить это дело, да Тоська пристает, ей все больше и больше нужно. Как не принесу - скандал, обманщиком меня ругает, очковтирателем. Хоть домой не приходиЕ И с талантом у меня что-то не ладится, - продолжал Гоша, вздохнув. - В публике уже нет этого энтузиазма. Третьего дня какие-то, с позволенья сказать, зрители даже с критикой выступили: вы, мол, не понимаете искусства!
  - Это просто шпана какая-нибудь, - утешал я Гошу. - Все великие люди страдали через свой талант, всех их сперва недооценивали и недопонимали. Плюй в глаза маловерам и верь в свою неугасимую звезду!
  - Нет, Вася, это не шпана, - печально сказал Гоша. - Даже коллеги по самодеятельности - и те недовольны. "Ты, - говорят, - своим иком все роли нам портишь". И режиссер ругает, что не расту. "С этим, - говорит, - репертуаром теперь далеко не ведешь".
  У друга дела шли шатко, а у меня - и того хуже: ведь на работу в те годы устроиться было не так просто. Пришлось мне загнать свою роскошную шубу и взамен ее купить на барахолке потертый пальтуган на рыбьем меху. Шапку я тоже продал, проел и костюм. Только часы я не продал бы ни за какие тысячи, скорей бы с голодухи помер. Ведь часы эти были памятью о Лиде.
  Но скоро Гошины дела стали похуже моих. Гоша попал под суд. Он подозревал меня в мокром деле, а вышло-то мокрое дело у него. Правда, об убийстве тут речи не было, но все-таки дело получилось мокрое.
  А произошло это так. Однажды, когда Гоша после смены шел через проходную, у него выпрыгнула пробка из того самого шланга с духами, который был обмотан вокруг тела. И тут все увидели и унюхали, что из-под моего друга течет ароматная струя. Тогда его немедленно обыскали, и открылась тайна безденежного выноса парфюмерной продукции. После этого произвели обыск на дому и взяли с Гоши подписку о невыезде. Тося Табуретка сумела увильнуть от ответственности, все свалила на моего многострадального друга и немедленно оформила развод. Гоша перебрался обратно в нашу комнату и стал ждать суда и возмездия. Вскоре пришла повестка.
  - Вся беда началась с этого золота, оно-то нас с тобой и погубило, - высказался Гоша, собираясь на суд. - Пусть меня судят и засудят, так мне, гаду, и надо! Польстился на то, что блестит!
  - Гоша! - сказал я другу. - Может, я должен тебя сейчас утешать, но никакие утешительные слова не идут мне на ум. Мне и тебя жалко, а еще больше таланта твоего жалко. Знаешь, что заявил о себе император Нерон, когда его вели на расстрел? "Какой великий артист погибает!" Но Гоша только махнул рукой в ответ на эти слова. Конечно, дали ему не расстрел, а два года, да и то условно, принимая во внимание искреннее раскаяние и тяжелое детство. Однако все эти уголовные события надломили его хрупкий талант. Перед широкой публикой он никогда больше не выступал. А вдобавок его уволили с работы.

  ***

  Теперь мы оба оказались у разбитого корыта, оба сидели без денег. Мы даже подушки, одеяла и все остальное снесли на толкучку и спали на панцирных сетках. В комнате остались две голые кровати, мы с Гошей да на стене картина "Рассвет на озере" - вот и вся меблировка. И тогда мы с другом созвали экстренное совещание, и оба приняли единогласное решение, что такое положение больше недопустимо. Мы постановили начать новую трудовую жизнь.
  Через день мы добровольно законтрактовались на Север, на лесозаготовки, и честно проработали там три года. Вернувшись в Ленинград, мы оба поступили в техникум и благополучно его окончили, а затем устроились на хорошую работу. О дальнейшей нашей жизни рассказывать много не буду, так как это не входит в тему моего повествования. Скажу только, что Гоша теперь тоже на пенсии. Живет он тоже в Ленинграде, только не на Петроградской, как я, а на Васильевском. О своем пропавшем таланте он вспоминает неохотно; он даже подозревает, что таланта у него не было. У него хорошая жена - не чета Тосе Табуретке - и есть дети и даже внуки. Вспоминать свою молодость он не любит и иногда крепко ругает детей за поступки, гораздо более извинительные, чем те, которые совершал в их годы сам. Это, конечно, и не удивительно, если сравнить, в каких условиях он рос и в каких - они.
  Что касается меня, то я так и не женился. Конечно, я не буду вам врать, что прожил жизнь монахом, у меня были всякие личные знакомства с женщинами, но я так и остался холостяком.

  Гибель дворца

  В этой последней главе вернусь к тому, с чего начал свое повествование. Я расскажу, как и почему исчезли те золотые часы, которые я сорок четыре года носил без ремонта.
  Две недели тому назад я, ложась спать, положил эти часы, как обычно, на ночной столик возле постели. А когда я уснул, мне приснился сон.
  Мне приснился Творитель. Он лежал в подземном дворце, в своем кабинете на диване, седой и небритый, старый-престарый. Возле него никого не было. В кабинете все было по-прежнему, только теперь портрет Елизаветы Петровны, жены Творителя, был не в светлой, а в траурной рамке. А с другой стороны улыбалась с портрета Лида, но и ее лицо было в черной рамке.
  Творитель был тяжело болен, он был при смерти. Сквозь сон я понимал, что сон мой непростой, что где-то действительно умирает человек и что его, быть может, можно еще спасти. Но как прийти к нему на помощь? Ведь я не знаю, где находится подземный дворец.
  Творитель еще дышал, но уже доходил. Его губы шевелились, и, прислушиваясь, я разобрал: "Не верь в миражиЕ Не зарывай талант в землюЕ" Я понял, что только теперь до сознания умирающего дошли советы, которые давал ему когда-то его отец.
  Со смертью Творителя все в подземном царстве сразу начало распадаться и разрушаться. Это происходило прямо передо мной - будто в кино. Я видел, как серой пылью стала опадать золотая облицовка колодца. Платиновая лестница, по которой я когда-то спускался с Лидой, теперь разрушалась у меня на глазах; ее ступеньки и поручни оплывали и падали вниз тусклыми холодными каплями. В парадном коридоре, где когда-то звучали легкие Лидины шаги, крошились и мелкими осколками осыпались стенные яшмовые плиты, мраморный пол ходил ходуном, коробился; из трещин в свод струйками била черная, смешанная с землей вода.
  В нарядных залах прогибались высокие лепные потолки, с них обрывались хрустальные люстры и шлепались на пол комками серой слизи. На моих глазах мутнели и слепли зеркала, их серебряная амальгама шелушилась как короста. Стекла зеркал, которые уже ничего не могли отражать, тихо отпадали от стен и без звона падали, не разбиваясь, а превращаясь в тусклую пыль. Стены залов оплывали, кирпичи снова становились глиной. Несущие бетонные конструкции теряли запас прочности, рушились и распадались. Двутавровые железные балки гнулись, скручивались в штопор, опадали мягкими рыжими хлопьями; их, будто холодный огонь, пожирала быстродействующая ржавчина.
  Творитель еще дышал, но глаза уже стекленели. В его кабинете тоже бушевало разрушение. Мебель оседала, становясь деревянной трухой, рухнул письменный стол. Диван, на котором лежал умирающий, накренился, будто плот, который вот-вот перевернет волна. Книжные полки гнулись, превращались в мягкие гнилушки. Книги выпали, они в беспорядке валялись на полу, но книгам ничего не делалось, разрушение их не касалось: ведь они были принесены сюда сверху, из наземного мира, они не были созданием Творителя.
  Внезапно пол в кабинете вспучился. Потом он лопнул, будто большой нарыв, и из него под большим давлением поползла толстая струя влажной и мягкой суглинистой земли и начала заполнять комнату. Стены качнулись, накренились и стали клониться; два портрета в траурных рамках упали в землю. Потом не стало ни стены, ни пола, ни потолка. Подземного дворца больше не было. Глубоко в земле лежал одинокий мертвый старик.

  ***

  Я проснулся в холодном поту, включил настольную лампу и закурил, чтобы немного очухаться после такого ночного кино. Потом я захотел узнать, который час, скоро ли утро - и слегка приподнялся, чтобы взглянуть на часы. Но часов на ночном столике не оказалось. Ремешок был в целости, а вместо часов на ремешке лежала серая щепотка пыли.
  На следующий день я пошел на Васильевский к Гоше, то есть извините, к Георгию Дмитриевичу. Я застал его в озелененном дворе и, оторвав от игры в домино, отвел в сторонку и рассказал про сон и пропажу часов.
  - Мало ли какая ерунда присниться может, - высказался мой друг. - А часы твои кто-нибудь из квартирных соседей спер. Подобрал ключ - и тихо смыл часы, пока ты дрых.
  - Нет, соседи у меня честные, ты уж на них не клепай, - возразил я ему. - И потом, если б часы украли, то украли бы с ремешком. Тут, я уверен, дело с подземным дворцом связано, с Творителем. Он умер - и все, что он сотворил, погибло с ним. Потому и часы пропали.
  - Опять в тебе старая дурь заиграла! - рассердился мой советчик. - Эх, не лечил я тебя тогда, не сделал медицинского переверта мозгов! До сих пор жалеюЕ Ты запомни: не было никакого подземного дворца, не было никакой такой Лиды!
  - Георгий Дмитрич! Новую начинаем, вас ждем! - закричали пенсионеры-доминошники, и друг мой наскоро простился со мной и поспешил к ним. А я пошел домой, в свое уютное, но одинокое жилье.
  Я шел и думал о прошлом.
  Пусть мне никто на свете не поверит, но я-то знаю: подземный дворец был. И Лида была. И каждый год 17 декабря иду я пешком через весь город на Лиговку и несу букет дорогих белых цветов. Я подхожу к берегу Обводного и бросаю цветы в воду, которая никогда не замерзает. Букет скромно плывет по черной воде и скрывается под мостом. Нет - но была! Нет - но была! Нет - но была! - вот что выстукивает мое сердце в эти минуты.
  А в дни, когда гудит вьюга, мне дома не сидится. Я выхожу из дому и все шляюсь, шляюсь по улицам, и все мне кажется, что кто-то меня должен окликнуть. Потом, когда совсем продрогну, возвращаюсь домой. В комнате у меня чисто и полный порядок. И я уже с удовольствием думаю, что вот сейчас буду пить крепкий чай. И я включаю красивый электрический чайник, его мне подарили сослуживцы, когда я уходил на пенсию.
  Но на следующий день, если вьюга не стихает, снова брожу по городу.

  1968 г.

  Вадим Шефнер. Сказки для умных: Повести и рассказы. - Л.: Художественная литература, 1987. С 234 - 289.

  OCR В. Кузьмин, окт. 2000.

This file was created for VaLib.ru library                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                        

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки