«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 15%

***

Чем больше успехов делает философия, тем ревностней силится глупость установить всевластие предрассудков. Посмотрите, например, как поощряет правительство всяческие дворянские привилегии. Дело дошло до того, что женщинами у нас считают только знатных дам или девок, другие' в счет не идут. Никакие добродетели не могут возвысить женщину над ее положением в обществе; это в силах сделать лишь порок. - Выдвинуться и снискать уважение к себе, если у вас нет знатных предков и дорогу вам преграждает толпа людей, которые с колыбели обладают всеми благами жизни,-это все равно что выиграть или по крайней мере свести вничью шахматную партию, дав партнеру ладью вперед.
Когда же - что случается довольно часто-светские условности даруют вашим соперникам слишком большие преимущества, вам приходится и вовсе прекращать игру: фора ладьи-это еще куда ни шло, фора ферзяэто уж слишком.

***

Наставники юного принца, которые надеются дать ему хорошее воспитание, а сами примиряются с унизительным придворным этикетом и церемониями, похожи на учителя арифметики, который, вознамерившись сделать из своих питомцев отменных математиков, для начала согласился бы с ними в том, что дважды три-восемь.

***

Кто более чужд своему окружению-француз в Пекине или Макао, лапландец в Сенегале или, может быть, все-таки одаренный человек без денег и дворянских грамот, попавший в среду людей, которые обладают одним из этих преимуществ или обоими сразу? Общество как бы молчаливо условилось лишить всяких прав девятнадцать двадцатых своих сочленов. И такое общество тем не менее продолжает существовать. Чудеса, да и только!

***

Свет и общество в целом кажутся мне книжной полкой, где на первый взгляд все в образцовом порядке, поскольку книги расставлены на ней по формату и толщине, а на самом деле царит полная неразбериха, потому что при расстановке их не посчитались ни с областью знания, ни с предметом изложения, ни с именем автора.
Дружба с человеком значительным и даже прославленным давно уже не почитается достоинством в стране, где людей нередко ценят за их пороки, а знакомства/с ними ищут потому, что они смешны.

***

Бывают люди неприятные в обхождении, но не вынуждающие ближних вести себя так же, как они; поэтому мы подчас легко переносим их общество. Бывают и другие, не только нелюбезные сами по себе, но одним своим присутствием уже мешающие проявлять любезность всем остальным; такие люди совершенно невыносимы. Вот почему мы тak избегаем педантов.

***

Опыт наставляет частного человека, но, развращает государей и сановников.

***

Наша публика похожа на нынешнюю трагедию: она глупа, жестока и лишена вкуса.

***

Царедворство-это ремесло, которое пытаются возвести в ранг науки: всякому хочется занять место повыше.

***

Светские знакомства, приятельские отношения и т. д.-все это в большинстве случаев имеет такое же касательство к дружбе, как волокитство к любви.

***

Умение вскользь обронить фразу-один из важнейших секретов светского красноречия.
При дворе всяк придворный: и принц крови, и дежурный капеллана и очередной врач, и аптекарь.

***

Судьи по уголовным и гражданским делам, начальник полиции и многие другие должностные лица, чья обязанность-блюсти установленный порядок, почти всегда видят людей в самом мрачном свете. Они. полагают, что изучили общество, хотя знают только его подонки. Но разве можно судить о городе по сточным канавам, о доме - по нужнику? Такие чиновники обычно приводят мне на ум сторожей при коллеже, которым отводят жилье вблизи отхожих мест и о которых вспоминают, лишь когда надо кого-нибудь высечь.

***

Шутка призвана карать любые пороки человека и общества; она оберегает нас от постыдных поступков, помогает нам ставить каждого на его место и не поступаться собственным, утверждает наше превосходство над людьми, чье поведение мы осмеиваем, не давая при этом им повода сердиться на нас, если только они не совсем уж чужды юмора и учтивости. Люди, пусть даже незнатные, но ловко владеющие этим оружием, всегда стяжают себе в свете, в хорошем обществе такое же уважение. какое военные питают к искусным фехтовальщикам. Один неглупый человек - я сам это слышал-говаривал: оЗапретите шутку, и я завтра же перестану бывать в светеп. Обмен шутками-это поединок, правда бескровный; однако, подобно настоящей дуэли, он вынуждает нас быть сдержанней и учтивей.

***

Трудно даже представить себе, сколько вреда может принести стремление заслужить столь банальную похвалу, как: оГосподин такой-то - очень приятный человекп. Не знаю уж почему, но получается так, что покладистость, беззаботность, слабодушие и ветреность, сдобренные известной долей остроумия, всегда по сердцу людям; что человек бесхарактерный и живущий сегодняшним днем кажется им привлекательнее, чем тот, кто последователен, тверд, верен своим правилам, кто не забывает отсутствующего или больного друга, готов покинуть веселую компанию, чтобы оказать ему услугу, и т. д. Но не стоит перечислять недостатки, пороки и дурные черты, на которые мы взираем с одобрением, - это слишком долго и скучно. Скажу только, что именно поэтому светские люди, размышляющие об искусстве нравиться, куда чаще, чем то предполагают другие да и они сами, так подвержены названным выше слабостям-они жаждут, чтобы о них отозвались: оГосподин такой-то-очень приятный человекп.

***

Есть вещи, о которых юноша из знатной семьи даже не догадывается.
Как, например, в двадцать лет заподозрить, что человек с красной лентой тоже может быть полицейским шпионом? И во Франции, и в других странах самые нелепые обычаи, самые смешные условности пребывают под защитой двух слов: оТак принятоп.
Именно этими словами отвечает готтентот на вопрос европейцев, зачем он ест саранчу и пожирает кишащих на нем паразитов. Он тоже говорит: оТак принятоп. Глупейшее и несправедливейшее имущественное притязание, -которое наверняка было бы осмеяно в собрании порядочных людей, может стать поводом для судебного иска и, следовательно, сделаться законным-ведь любую тяжбу можно и проиграть, и выиграть. Точно так же самое нелепое и смехотворное мнение торжествует в обществе или корпорации над мнением куда более разумным. Добиться этого нетрудно: стоит только представить это последнее как точку зрения противной партии - а почти всякая корпорация расколота на два враждебных лагеря, - и оно тотчас будет освистано и отвергнуто. Что останется от фата, если отнять у него самомнение? Оборвите бабочке крылья-получите безобразную гусеницу. Придворные-это нищие, которые сколотили состояние, выпрашивая милостыню.
Чего стоит слава-определить нетрудно: для этого достаточно самых простых понятий. Тот, кто стяжал себе ее с помощью таланта или добродетели, становится предметом равнодушного доброжелательства со стороны немногих порядочных людей и страстного недоброжелательства со стороны людей бесчестных. Подсчитайте, сколько на свете тех и других, и сравните их силы. Философ мало в ком вызывает любовь. Ведь он, живя среди людей и видя лживость их поступков, их непомерные притязания, говорит каждому: оЯ считаю тебя лишь тем, что ты есть на самом деле, и поступки твои оцениваю так, как они того заслуживаютп. Человек, столь решительный в суждениях, почти всегда всем враг,.и для него стяжать любовь о уважение к себе - дело очень нелегкое.
Когда душа ваша глубоко удручена бедствиями и ужасами, которые творятся в столице и прочих больших городах, скажите себе: оА ведь стечение обстоятельств, в силу которого двадцать пять миллионов человек оказались подвластны одному единственному и семьсот тысяч душ скучились на пространстве в два квадратных лье, могло привести к последствиям куда более страшным!п. Слишком большие достоинства подчас делают человека непригодным для общества: на рынок не ходят с золотыми слитками-там нужна разменная монета, в особенности мелочь. Кружки, гостиные, салоны - словом, все то, что именуют светом, - это дрянная пьеса, скверная и скучная опера, которая держится лишь благодаря машинам и декорациям. Если вы хотите составить себе верное представление обо всем, что творится в свете, вам надлежит употреблять слова в значении, прямо противоположном тому, какое им придается там. Например, очеловеконенавистникп на самом деле значит одруг человечествап, одурной французп - это очестный гражданин, который обличает безобразные злоупотребленияп, офилософп - оздравый человек, полагающий, что дважды два - четыреп, и т. д.
В наши дни портрет пишут за семь минут, рисовать обучают за три дня, английский язык втолковывают за сорок уроков, восемь языков одновременно преподают с помощью нескольких гравюр, где изображены различные предметы и названия их на этих восьми языках. Словом, если бы можно было собрать воедино все наслаждения, чувства и мысли, на которые пока что уходит целая жизнь, и вместить их в одни сутки, сделали бы, вероятно, и это. Вам сунули бы в рот пилюлю и объявили: оГлотайте и проваливайте!п. Не следует считать Бурра безусловно честным человеком: он кажется честным лишь по контрасту с Нарциссом. Сенека и Бурр-это порядочные люди того века, который не знал, что такое порядочность. Кто хочет нравиться в свете, тот должен заранее примириться с тем, что его станут там учить давно известным ему вещам люди, которые понятия о них не имеют. С теми, кого мы знаем лишь наполовину, мы все равно как незнакомы; то, что нам известно на три четверти, вовсе нам неизвестно. Этих двух положений вполне довольно для того, чтобы по достоинству оценить почти все светские разговоры.
В стране, где каждый силится чем-то казаться, многие должны считать и действительно считают, что лучше уж быть банкротом, нежели ничем. Страх перед запущенной простудой-такая же золотая жила-для врача, как страх перед чистилищем - для священника. Разговор подобен плаванию: вы даже не замечаете, что корабль отчалил, и, лишь выйдя в открытое море, убеждаетесь, что покинули сушу. Один умный человек в присутствии людей, наживших миллионы, стал доказывать, что счастливым можно быть и при ренте в две тысячи экю.
Собеседники резко и даже запальчиво утверждали противное. Расставшись с ними, он стал думать о причине такой резкости со стороны людей, обычно расположенных к нему, и наконец догадался: своим утверждением он дал им понять, что не зависит от них. Каждый, чьи потребности скромны, представляет собой как бы угрозу для богачей - он может ускользнуть от них, и тираны потеряют раба. Это наблюдение нетрудно применить к любой из страстей. Например, человек, подавивший в себе вожделение, проявляет к женщинам равнодушие, всегда им ненавистное, и они немедленно утрачивают всякий интерес к нему. Вероятно, по той же причине никто не станет помогать философу выдвинуться: он чужд всему, чем живет общество, и люди, видя, что почти ничем не могут способствовать его счастью, оставляют его в покое. Философу, который дружен с вельможей (если, конечно, в мире найдется вельможа, терпящий подле себя философа), опасно выказывать свое бескорыстие: его тут же поймают на слове. Вынужденный скрывать истинные свои чувства, он становится, так сказать, лицемером из самолюбия.

Глава IV

О ЛЮБВИ К УЕДИНЕНИЮ И ЧУВСТВЕ

СОБСТВЕННОГО ДОСТОИНСТВА

Философ смотрит на положение человека в светском обществе как кочевники-татары на города: для него это тюрьма, тесное пространство, где мысль сжата, сосредоточена на одном предмете, где душа и разум лишены широты и способности к развитию. Если человек занимает в свете высокое положение, камера у него попросторнее и побогаче обставлена; если низкое, у него уже не камера, а карцер. Свободен лишь человек без всякого положения, но и то при условии, что он живет в довольстве или, на худой конец, не нуждается в себе подобных. Даже самый скромный человек, если он беден, но не любит, чтобы с ним обходились свысока, вынужден держать себя в свете с известной твердостью и самоуверенностью. В этом случае надменность должна стать щитом скромности.
Слабость характера, отсутствие самобытных мыслей, словом любой недостаток, который препятствует нам довольствоваться своим собственным обществом, - вот что спасает многих из нас от мизантропии. В уединении мы счастливей, чем в обществе. И не потому ли, что наедине с собой мы думаем о предметах неодушевленных, а -среди людей - о людях?
Грош цена была бы мыслям человека, пусть даже посредственного, но разумного и живущего уединенно, если бы они не были значительнее того, что говорится, и делается в свете. Кто упрямо не желает изменять разуму, совести или хотя бы щепетильности в угоду нелепым и бесчестным условностям, которые тяготеют над обществом, кто не сгибается даже там, где согнуться выгодно, тот в конце концов остается один, без друга и опоры, если не считать некое бестелесное существо, именуемое добродетелью и отнюдь не препятствующее нам умирать с голоду. Не следует избегать общения с теми, кто неспособен оценить нас по достоинству: такое стремление свидетельствовало бы о чрезмерном и болезненном самолюбии. Однако свою частную жизнь следует проводить только с теми, кто знает нам истинную цену. Самолюбие такого рода не осудит даже философ. О людях, живущих уединенно, порою говорят: оОни не любят обществап. Во многих случаях это все равно, что сказать о ком-нибудь: оОн н? любит гулятьп - на том лишь основании, что человек не склонен бродить ночью по разбойничьим вертепам. Не думаю, чтобы у человека безупречно прямодушного и взыскательного достало сил ужиться с кем бы то ни было. оУжитьсяп, в моем понимании, значит не только общаться с ближним без применения кулаков, но и обоюдно стремиться к общению, находить в нем удовольствие, любить друг друга. Беда тому, кто умен, но не наделен при этом сильным характером.
Если уж вы взяли в руки фонарь Диогена, вам необходима и его клюка. Больше всего врагов наживает себе в свете человек, который прямодушен, горд, щепетилен и предпочитает принимать всех за то, что они есть, а не за то, чем они никогда не были. В большинстве случаев светское общество ожесточает человека; тот же, кто неспособен ожесточиться, вынужден приучать себя к напускной бесчувственности, иначе его непременно будут обманывать и мужчины и женщины. Даже краткое пребывание в свете оставляет в порядочном человеке горький и печальный осадок; оно хорошо лишь тем, что после него уединение кажется особенно приятным. Светская чернь почти всегда мыслит подло и низко. Ей по сердцу только мерзости и непотребства; поэтому она готова усматривать их в любом поступке, в любых словах, которые становятся ей известны. Как, например, толкует она дружбу, пусть даже самого бескорыстного свойства, между вельможей и талантливым человеком, между сановником и частным лицом? В первом случае-как отношения между патроном и клиентом; во втором - как плутовство и соглядатайство. В великодушии, проявленном при обстоятельствах самых возвышенных и волнующих, она чаще всего видит лишь ловкий ход, с помощью которого у простака выманили деньги. Стоит порядочной женщине и достойному любви мужчине случайно выдать связующее их и подчас глубоко трогательное чувство, как толпа объявляет любовников развратницей и распутником, и все потому, что суждения ее предвзяты, - она наблюдала слишком много случаев, где ее презрение и порицание были вполне заслужены. Из этого рассуждения следует, что честным людям лучше всего держаться подальше от толпы. Природа не говорит мне: оБудь беденп - и уж подавно: оБудь богатп, но она взывает: оБудь независим!п. Философ-это человек, который знает цену каждому; стоит ли удивляться, что его суждения не нравятся никому? Светский человек, баловень счастья и даже любимец славы - словом. всякий, кто дружен с фортуной, как бы идет по прямой, ведущей к неизвестному пределу. Философ, дружный лишь с собственной мудростью. движется
по окружности, неизменно возвращающей его к самому себе.
Этот путь-как у Горация:*' оTalus tores atque rotundusп.'' 'оКак шар, и круглыи, и гладкийп (лат.). Пер. М. Дмитриева. Не следует удивляться любви Ж.-Ж. Руссо к уединению: такие натуры, подобно орлам, обречены жить одиноко и вдали от себе подобных; но, как это происходит и с орлами, одиночество придает широту их взгляду и высоту полету. Человек бесхарактерный - это не человек, а неодушевленный предмет. Мы недаром восхищаемся ответом Медеи оЯ!п: '''* кто не в силах сказать то же самое при любой житейской превратности, тот немногого стоит, вернее, не стоит ничего. По-настоящему мы знаем лишь тех, кого хорошо изучили; людей же, достойных изучении, очень мало. Отсюда следует, что человеку подлинно выдающемуся не стоит, в общем, стремиться к тому, чтобы его узнали.
Он понимает, что опоишь его могут лишь немногие и что у каждого из этих немногих есть свои пристрастия, самолюбие, расчеты, мешающие им уделить его дарованиям столько внимания, сколько они заслуживают.
Что же касается избитых и банальных похвал, в которых не отказывают таланту, когда его, наконец, замечают, то в них он не найдет ничего для себя лестного. Когда у человека настолько незаурядный характер, что можно заранее предвидеть, с какой безупречной честностью поведет он себя в любом деле, от него отшатываются и на него ополчаются не только плуты, но и люди наполовину честные. Более того, им пренебрегают даже люди вполне честные: зная, что, верный своим правилам, он в случае необходимости всегда будет на их стороне, они обращают все свое внимание не на него, а на тех, в ком они сомневаются. Почти все люди - рабы, и это объясняется той же причиной, какой спартанцы объясняли приниженность персов: они не в силах произнести слово онетп. Умение произносить его и умение жить уединенно-вот способы, какими только и можно отстоять свою независимость и свою личность. Когда человек принимает решение вести дружбу лишь с теми людьми. которые хотят и могут общаться с ним в согласии с требованиями нравственности, добродетели, разума и правды, а приличия, уловки тщеславия и этикет рассматривают лишь как условности цивилизованного общества,-когда, повторяю, человек принимает такое решение (а это неизбежно, если только он не глуп, не слаб и не подл), он быстро убеждается, что остался почти в полном яднночестве.
Любой человек, способный испытывать возвышенные чувства, вправе требовать, чтобы его уважали не за положение в обществе, а за характер.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»