«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 42%

3.Анненский

  Обычно Кеша сидел дома и делал распоряжения по телефону (он являлся владельцем сети магазинов бытовой химии), или играл в преферанс на небольшие ставки, в общем: вел устоявшийся образ жизни и попадал куда-нибудь исключительно в пьяном и бессознательном виде. На этот раз он попал на Московский вокзал Санкт-Петербурга, за шестьсот километров от своего города. Окончательно продрав глаза и придя в сознание, Кеша обнаружил: во рту суш, отсутствие даже самых мелких денег; а в голове навязчивый стук колес, мат, храп; а еще в ней пульсировало вот это:

  Ни зноя, ни гама, ни плеска,
  Но роща свежа и темна,
  От жидкого майского блеска
  Всё утро таится онаЕ

  Это было самое странное, потому что ни какого жидкого майского блеска не наблюдалось. Стояла зима и дул ледяной питерский ветер. Пряча лицо и шаря в карманах, Кеша обнаружил свой паспорт, на последних страницах которого он иногда записывал различные координаты. Здесь был адрес и телефон Эрика, друга детства и юности, который теперь был риэлтором и жил как раз здесь, на Мойке.
  - Улица Мойка, солнце русской поэзии - ПушкинЕ Ебануться! - пробормотал Кеша повертел головой, надеясь отыскать телефон, но вспомнил, что нет даже мелочи и поскакал по Невскому. Он натыкался на людей, спрашивал у них о Мойке; они вежливо показывали - где это; объясняли, что она - не улица, а набережнаяЕ От вежливости Кешу мутило, мостовая кружилась перед ногами, но ему каким-то чудом удалось добраться до нужного дома, подняться по нужной, непривычно широкой, лестнице, и позвониться в нужную дверь. Ее открыла рыжая старуха, без лишних вопросов пропустила внутрь и указала комнату Эрика. Пройдя по длинному сумрачному коридору, запнувшись о трехколесный велосипед, о раскладушку, Кеша добрался до указанного места, облегченно вздохнул и стукнул по косяку лбом. Потом еще раз. Через пару минут дверь комнаты тихонько отворилась, Кеша ввалился внутрь и обнаружил перед собой юношу в белой майке-сеточке. Пахло одеколоном и анашей, играла Наташа Атлас.
  - Есть вино? - с хриплым стоном спросил Кеша.
  Юноша мило улыбнулся, моргнул длинными ресницами и выудил из резного шкафчика пузатую коричневую бутылку
  - Вы угадали, вино совершенно случайно есть, - он наполнил большой стакан и протянул Кеше. - Вы - друг Эрика?
  Жадно выпив, Кеша утвердительно качнул головой.
  - А где он сам?
  - Разумеется, на работе. У него сегодня две важные сделки.
  - А ты значится, по хозяйству типа того - хлопочешь? - ехидно ухмыльнулся Кеша и сел на край незаправленной кровати.
  Юноша ничуть не смутился, ответил:
  - Ну да, того, хлопочу, - и достал папиросу. - Будете курить?
  - Анашу что ли? - Кеша отмахнулся и потянулся к бутылке с вином. - Ты лучше мне денег дай на билет.
  - Денег? - у юноши округлились глаза, - Но у меня нет денег. Лично я не могу дать. Это у Эрика.
  - Позвони ему.
  Юноша позвонил, и Эрик, услышав о появлении Кеши, посмеялся, велел нежданного гостя накормить, но не угощать спиртным и выдать деньги на обратный билет.
  - Эрик сказал, что вам пить не надо совсем. А денег я дам.
  - Ладно, тогда давай дунем, да я домой поеду.
  Они сели на кровать и молча выкурили папиросу. Потом еще одну. Кеша вдруг смутно вспомнил, что недавно вроде как встречал Новый год и уточнил у юноши сегодняшнее число. Оказалось пятое января.
  - Пятое!? Январь? Ни фигаЕ - Кеше стало не по себе от того, что он капитально потерялся во времени, а юноша вдруг звонко захохотал и воскликнул:
  - Ну, вы, даете! Просто писк! Значит, вы напились, уехали в Питер, и даже не в курсах какой день?! Прикольно!
  - Прикольно? - хриплым голосом спросил Кеша, размахнулся и шмякнул юношу по носу.
  - Вы что делаете!? У меня же кровь пошла! - закричал тот, зажал нос и вскочил на ноги.
  - Хуйня, - Кеша приподнялся и ударил его еще раз.
  - Уходите! - юноша забегал по комнате. - Забирайте свои деньги и уходите!
  Кеша подошел к туалетному столику, на котором были аккуратно разложены косметические принадлежности, и смахнул их на пол.
  - А это героин? - спросил он, показывая на рассыпавшуюся пудру.
  - Послушайте, заканчивайте быковать! - визгливо закричал юноша. - Вы что - дурак? Какой героин? ИдитеЕ идите на вокзал!
  - Жаль, я героина не пробовал. Ни-ког-да, - проговорил Кеша, поднял глаза к зеркалу и увидел свою опухшую, озверевшую физиономию. - Пожалуй, мне точно уже пора. Я пойду. Погуляю еще по Петербургу. Гоголя, бля, вспомню.
  Юноша сунул ему несколько купюр в руку и захлопнул за ним дверь.

  Нетвердой походкой Кеша вышел на улицу. Во дворе его поразил вид воткнутых в сугроб елок, на которых ветер трепал остатки слюдяного дождя.
  - Ебаный по голове! - вскричал Кеша.- Это ж, бля, правда, Новый год! Это зашибись!
  Он попрыгал около елок, изображая зайчика, потом купил бутылку водки в ближайшем кафе и, присасываясь к ней, пошел по Невскому проспекту, разглядывая вывески. Больше всего Кеше понравилась одна - "Театр Марионеток".
  В Театре Марионеток он зашел в бар, уселся за столик к двум испуганным девушкам, купил им мартини, пирожных и стал объяснять, что он как раз и есть здесь главный актер.
  - Да, я прима этого театра. Прима!
  - Простите, - морщась, сказала одна из девушек. - Какая ж вы - прима?
  - Нет! Вы не поняли! Я в этом театре главная марионетка! У меня главные роли. Я прима! Я играю всех! Все роли мои!
  Девушки переглянулись, встали и ушли. Вместо них появились милиционеры и попросили Кешу пройти с ними. Сначала он пытался сопротивляться - доказывал, что его ждут на сцене "деревянные человечки", его партнеры. Милиционерам пришлось вывести Кешу на улицу, где ему удалось сосредоточиться, предъявить паспорт и убедительно описать страстное свое желание очутиться поскорее дома, за шестьсот километров отсюда, чтобы спокойно заснуть рядом с женой. Милиционеры, - то ли утомленные праздниками, то ли просто миролюбивые по причине обитания в Санкт-Петербурге, - отпустили Кешу и посоветовали больше не пить. Он перебежал на другую сторону Невского, купил бутылку водки и решил пойти в Эрмитаж - посмотреть на статую Зевса; но, сделав глоток, вдруг понял, что у него кончились деньги. Пришлось идти обратно к Эрику. Но Мойку Кеше найти не удалось - он заплутал среди дворов похожих на загоны, запутался среди широких парадняков. На улице стемнело, фонари клонились к земле. Теряясь в толпе, Кеша вдруг обнаружил себя на Аничковом мосту. Глядя в блестящую холодом Фонтанку, он закричал, что зря его обидели - не дали сплясать на сцене с деревянными человечками; что прыгать он в речку не будет, а как благородный человек уедет домой - домой за шестьсот километров от этого болотистого места, уедет на электричках, раз денег нет. Потом Кеша обнаружил себя на железнодорожном перроне, потом на холодной жесткой скамейке электричкиЕ Под стук колес в голове возникло:

  Не знаю, о чем так унылы,
  Клубяся, мне дымы твердят,
  И день ли то пробует силы,
  Иль это уж тихий закатЕ

  Кеша очнулся от женских возмущенных криков - кондукторы выпроваживали его на улицу.
  - Сколько времени? - спросил Кеша.
  - Иди-иди, отсюда, синяк!
  Пришлось выйти.
  Кеша готов был упасть на землю, но его поддержал на ногах глоток водки, плескавшейся на дне бутылки. Кеша сделал несколько шагов, и в темноте появилось здание станции.
  - М-мЕ МыслиЕ Мыслино! - вслух прочитал он и коротко выматерился.
  В помещении мерцал сумрачный свет, окошко кассы было наглухо закрыто, на одной из крашеных грязно-желтым скамеек сидел толстый, с красным широким лицом, мужик и улыбался.
  Это был Учитель.
  Кеша присел рядом. Язык у него ворочался плохо и он жестами стал спрашивать о поездах; о том, как они тут ходят; пытался узнать, сколько сейчас времени - но получалось очень маловразумительно. Учитель, не переставая улыбаться, спросил:
  - Домой что ли хочешь?
  - Да! - отчаянно воскликнул Кеша и сделал экономный глоток водки.
  - Пошли тогда.
  - Куда это?
  - Пошли, выведу тебя, - Учитель живо поднялся и указал рукой на выход.
  Кеша вдруг понял, что часто видел его у музыкального магазина "Миньон", и сказал об этом вслух.
  - Многие меня знают, - лукаво ответил Учитель. - А я тебя тоже знаю, ты продаешь стиральный порошок и мыло.
  - Химия бытовая, да. А ты здесь как?
  - Как? А вот так! Понимаешь ли, я - Учитель.
  - Стеб такой? Шутка.
  - Нет не стеб. Не шутка, а правда. Я - Учитель и я вездесущ.
  Кеша понимающе покачал головой:
  - А вот оно значит чегоЕ - и внезапно осознал, что идет рядом с Учителем по белому полю, а впереди желтеет просвет, и в нем -силуэты, то ли разлапистых кустов, то ли небольшого леса.
  - Да вот так, оно, - хохотнул Учитель. - А хочешь быть моим учеником?
  - Зачем? Мне не надо.
  - Человек, будь он маленький, или большой, без Учителя - всего лишь бледное пятно. А с Учителем у него появляется цель, смысл существования, он начинает светиться изнутри. Хочешь изнутри светиться?
  - Я домой хочу! - вскричал Кеша и помахал бутылкой. - А там какие-то кусты, или, блядь, вообще - болото!
  - Правильно это ж Ленинградская область тут кругом болота. Топь, - спокойно ответил Учитель, поддержал Кешу под руку и повлек дальше.
  - Топь!? Просто, заебись! - завопил Кеша и остановился. - Какого хера мы туда идем!?
  - А ты посмотри вверх.
  Кеша машинально вскинул голову. В небе, как в бездонной яме, плавали ослепительные звезды. Ему показалось, что можно зачерпнуть их ладонью и проглотить. Вытянув руку вверх, он повернулся вокруг своей оси и вдруг рассмеялся.
  - Видишь? - спросил Учитель.
  - Вижу. Красиво.
  - Вот и пошли, только назад не оглядывайся, - он опустил Кешину руку, и они пошли дальше. - Вот ты говоришь, что, мол, тебе Учитель не нужен, что ты сам по себе. А как же ты в пустоте найдешь без твердой опоры на Учителя дорогу? Человек всегда болтается в пустоте, куда ветер подует туда он и летит. А я, тебе помогу, добрым словом, советом, ты главное почитай меня, уважай.
  Кеша сделал последний глоток водки и швырнул бутылку через плечо.
  - Подожди, это как это - почитать?
  - Очень просто. Ты же товары для быта продаешь - стиральные порошки, различные мыльные принадлежности, бритвенные станки - вот и дари их мне. А что я скажу, то - сделай.
  Кеша вновь, запрокинув голову, рассмеялся. Звезды в небе запрыгали перед его глазами. Кусты впереди расступились и появились светящиеся окна избы. Учитель приостановился, наклонился к Кешиному уху и вкрадчиво прошептал:
  - Там мужики бухают, забеги в избу и крикни: "всем еблища колочу".
  - Чево? - возмутился Кеша и отскочил в сторону.
  - Не "чевокай", ученик. Повесели Учителя, - требовательным тоном сказал Учитель.
  - Да ты охренел!
  - Ладно-ладно, можешь в более мягкой форме, забеги и крикни: "всем встать раком!". Иди.
  Учитель подтолкнул Кешу вперед, и он пошел - скрипнул калиткой, чуть не поскользнулся на ступенях крыльца, зашел в темные сени, нащупал обитую войлоком дверь, открыл и оказался в ярко освященной комнате. Посредине стоял стол, за ним сидели три небритых пьяных мужика в тельняшках и настороженно разглядывали гостя.
  - Всем еблища колочу, - тихо сказал Кеша.
  Мужики удивленно переглянулись.
  - Ты кто?
  - А вы кто? Митьки?
  - Нет, мы - трактористы.
  - Ленинградские трактористы! - Кеша не смог удержаться от хохота, схватился за живот и, вздрагивая, стал медленно сползать на пол.
  Немного поуспокоившись, он вытер слезы и, икая, крикнул:
  - Дык, это самое, ленинградские трактористы, вставайте раком!
  Мужики как по команде повскакивали с мест ринулись к Кеше и стали его бить. Он повалился на пол, от одного мощного пинка ударился головой об угол печки и увидел стоявшего в дверях Учителя.
  Учитель подло хихикал. Кеша, закрывая лицо от ударов, взмолился:
  - Мужики, заканчивайте! Мужики, я не хотел! Это все - он! Это все Учитель!
  - Какой на хер Учитель?! - вскричал самый крупный мужик схватил Кешу за ухо, резко дернул, так что у того хрустнуло в шее и злобно посмотрел ему в глаза. Кеша жалобно вскричал:
  - Да вот же он! Это он меня научил такую херню вам сказать! Я не хотел!
  Мужик отпустил Кешу, и он подполз к Учителю.
  - Его бейте, вот же он!
  Кеше удалось приподняться, он попытался схватить Учителя за пальто, но его рука поймала лишь воздух.
  Учителя больше не было. Был грязный пол, на который из разбитой брови капала кровь, были мужики. Они успокоились и решали, что же делать с Кешей.
  - Псих какой-то! Сектант что ли?
  - Может его ко врачу?
  - Какой сейчас, на хрен, врач?
  - Может, оставим его?
  - Какое, на хрен, оставим!
  Мужики подняли Кешу, вынесли из избы, вытащили за калитку, бросили и ушли. Постанывая, он пополз, и ему казалось, что снег походит на стиральный порошок:
  - Как АриэльЕ ТайдЕ

  Где грезы несбыточно-дальней
  Сквозь дымы златятся следы?..
  Как странноЕ ПросветЕ а печальней
  Сплошной и туманной гряды

  У Кеши стала дергаться нога, это вывело его из липких, плоских видений. Он лежал на жесткой кровати под белой простыней, а рядом стоял Эрик со своим юношей. Кеша почувствовал жуткую жажду и боль во всем теле:
  - Это ж сегодня седьмое, значит, - разомкнув запекшиеся губы, проговорил он.
  - Смотри, очнулся! Вовремя мы подъехали, - сказал юноша.
  - Вижу! - ответил ему Эрик и наклонился над Кешей. - Ну, ты и придурок, Иннокентий! Ты чего в Мыслино делал?
  Кеша удивленно моргнул и почувствовал резкую боль в районе брови.
  - МысльЕ Мыслино?
  - Тебя около станции избитым нашли. Хорошо, мой телефон в твоем паспорте был - сообразили позвонить.
  Кеша наклонил на бок голову и услышав как в шее что-то хрустнуло сказал:
  - Надо бы мне вина.
  - Это больница! - возмутился Эрик.
  - Больница в Волховстрое, - подсказал юноша.
  - Значит, вина нетуЕ Волховстрой значитЕ - грустно сказал Кеша и после паузы спросил. - Эрик, ты же артистом был, типа, не знаешь чье это: "Ни зноя, ни гама, ни плескаЕ"
  Эрик удивленно вскинул тонкие брови:
  - Это - Анненский, "Просвет". Я ж на вступительных во ВГИК читал. Не помнишь что ли?
  - Поступил?
  - Да мы ж вместе поступали! Ты чего, Кеша? Нет, конечно, провалились.
  - Жаль, что не поступили. Выходит мы с тобой Эрик - реальные лузера, - сказал Кеша и отвернулся к бледно-зеленой стене. - Точно - Анненский. Это ж был такой древний питерский поэт, черт меня подери.
  Кеша вспомнил, что Анненский его тезка, что многие стихи он написал в поезде, что курсировал тот поезд между Питером и Кешиным родным городом.
  - Такая хреньЕ Такие, блядь, Ариэли и ТайдыЕ - проговорил Кеша, криво улыбнулся и ойкнул от боли в разбитой брови.

  Покончив с критикой моих умственных способностей, Учитель переходит к возвеличиванию своих. Я стараюсь его слушать, но мне становится скучно, и чтобы Учитель не заметил этого, - отворачиваюсь и вижу, как по стеклу остановки стекают капли, где-то внизу соединяясь в одну, большую и темную. Я размышляю о том, что ничего и никогда не смогу написать об Учителе.
  Писать о нем мемуары - значит вспоминать и о Маше, а я даже лица ее не помнюЕ Помню только его отражение в зеркале над моей кроватью. Еще помню бордовую куртку, которую Маша часто забывала у меня, когда уходила. В карманах куртки хранилось множество замечательных вещей: круглый стеклянный кошачий глаз, (Маша рассказывала, что раньше он принадлежал кошке ее покойной бабушки) настоящее старинное нэцкэ депрессивного лысого мальчика с поросячьим хвостиком, серебряный кулон в виде лезвия для бритвенного станка (подарок матери на совершеннолетие), а еще - миниатюрная книжка величиной с ноготь. Эту книжку мне так и не удалось прочитать, потому что Маша не разрешала, говорила, что в ней - древний апокрифический текст, от которого может сорвать чердачину. Я особенно не настаивал, - чердачину мне было чем срывать и без апокрифов. Да и вообще, наверняка, это был просто БлейкЕ или ЙетсЕ Маша их любила. Я тоже. Мы и познакомились благодаря им.
  Однажды, я, накурившийся травы, ехал в автобусе и вдруг увидел прекрасную девушку. Девушка читала книгу. Словно боясь сглаза, она изящно прикрывала хрупкими пальцами обложку, поэтому различить название я не мог, но мне было совершенно ясно, что книга - Блейка или Йетса. Автобус вздрагивал, девушка перелистывала страницы. Я проехал лишние три остановки, потом решил, что все это галлюцинация и вышел.
  Конечно же, девушка не являлась ни галлюцинацией, ни видением, это была Маша. Позже мы встретились на пьянке то ли архитекторов, то ли художников-пейзажистов, где я ей сказал, что люблю девушек, которые читают поэтические произведения в автобусе, особенно такие.
  - Какие такие? - удивилась Маша.
  - Ну, такиеЕ Специфические, - ответил я.
  Она понятливо кивнула.
  - Как-то раз я читала книжку в автобусе. Только не помню чью.
  - Блейка, а может ЙетсаЕ
  - Точно-точно! - согласилась Маша и улыбнулась. - Я их люблю.
  - Я тоже.
  Еще мы любили ходить по старому кладбищу, пить красное вино, шуршать осенними листьями. Любили сидеть на почерневшей от времени, но крепкой скамейке, что стояла у могилы со стершимся именем на старинном кованом кресте, и играть в магнитные шахматы.
  Иногда на кладбище появлялись местные панки, устраивали возлияния: бренчали на гитаре, бегали по кладбищу без трусов, орали песни. Мы с ними переругивались, хоть и громко, но не так чтобы очень азартно. Когда красное вино кончалось, меня тянуло к панкам, мы скидывались на водку, пили ееЕ Порой я даже подпевал - "Но если есть в кармане пачка сигарет, то все не так уж плохо на сегодняшний день!", чем очень раздражал Машю. Приходилось ее успокаивать и идти домойЕ
  Рядом с Машей я испытывал острую грусть и опасный восторг. Особенно ночью, когда она засыпала, а я в темноте сидел на полу, курил, смотрел, как мигают цифры на дисплее плеера, и слушал очаровательную и страшную музыку. Вероятнее всего, мои грусть и восторг были связаны с алкогольной интоксикацией проявлявшейся при воздержании от спиртного, проще говоря - похмельем. Из-за того, что я превращался в животное, Маша не разрешала мне много пить, а мало - не удавалось. Выбор между Машейй и водкой был сложен, поэтому мы часто и жестоко ссорились: бились стекла, ломались ножки у мебели, стены сотрясались от крика и прочее. В конце-концов, вытирая слезы обиды и боли она сказала:
  - Пойми, мы же не призраки, что бы вот так вот жить. Вот здесь.
  Я, промокая исцарапанную щеку куском простыни, взглянул на осколки посуды и бутылок, перешагнул через ломаный шкаф, сел рядом, выпил и ответил:
  - Конечно, я понимаю, что мы не призраки. Дело в том, что просто это столкновение двух стихий и двух начал. Это все очень непризрачно. И мне кажется, Маша, что все нормально.
  - Вот это вот нормально? - она медленно обвела подрагивавшей рукой разгромленную квартиру. - Это в порядке вещей?
  - Хули - да. Нормально, в том плане, что без последствий столкновение двух начал не может обойтись, и это проявляется на материальном плане. Вот, бля, она, материя и рушится.
  Я выпил и пнул по табуретке.
  - Видишь?
  - Вижу, что ты - полная свинья
  - А мне, Маша, твое имя, между прочим, не нравится, мне кажется оно попсовым.

  - А вот мне давно уже ничего не кажется. Все. Это невозможно, - она поднялась и ушла.
  Я допил водку, вышел в коридор и обнаружил, что на этот раз, Маша одела свою куртку, ушла в нейЕ Меня вдруг охватило горькое сожаление из-за того, что в голову никогда не приходило порыться в ее карманах, наверняка там было множество замечательных вещей, которых я еще не видел.
  Маша не появлялась, не отзывалась на звонки, завидев меня, резко сворачивала в сторону. Я не знал, что делать и рассказал об этом Учителю. Тогда я его еще так не называл, мы просто с ним вместе пили водку и насмехались над окружающей действительностью. Сначала он мне посоветовал купить Маше шубу, потому что женщины любят мех, но, узнав, что средств для этого - нет, сказал:
  - Я тебя сейчас научу, что делать! - взял гитару и мы отправились под Машино окно петь песни.
  Была уже ночь, и когда Учитель, брякая на гитаре, громко и противно затянул серенаду Пресли, из окон Машиной пятиэтажки высунулись несколько жильцов и потребовали прекратить концерт. Я закричал на них, чтобы не мешали петь, - они перестали, и подъехала милиция. Мы с Учителем вовремя среагировали на ее появление, залезли на дерево и затихли. Милиционеры стали лениво прохаживаться по двору. Какая-то старуха истошно завопила из форточки: "Эти говнюки на березе! На березе!", они велели ей заткнуться и уехали.
  - В жизни нужно все, - сказал Учитель, - и сейчас я научу тебя, как петь на березе.
  Учитель заиграл, запел и ветки под его грузным телом задрожали, жильцы стали снова высовываться и кричать.
  На гитаре лопнула струна, возникла пауза, я посмотрел вниз и увидел Машу со скрещенными на груди руками.
  - Вы что одурели? - сердито спросила она. - Что за дела?
  - Сейчас объясню, - ответил Учитель. - Это проявление чувств.
  Я ему поддакнул, и мы слезли на землю, и отдуваясь предстали перед Машей. Она запахнула поплотнее халат и поморщилась:
  - Что? Очередная тупая пьчнкаЕ
  - Маша, мир - эклектичен, в нем столько всего намешано, что отличить настоящую любовь от пьянки практически невозможно, - возразил Учитель. - Вы оба еще так молоды и вам необходимо все объяснить и всему научить. Это сделаю я.
  Маша удивленно моргнула, а Учитель, помахав в мою сторону грифом гитары, продолжил:
  - Глядя на этого человека и на тебя, я понимаю, что у вас много не решенных вопросов, я научу, как их решить.
  - Зачем это мне?!
  - А вот это я сейчас объясню - зачем это тебе, Маша. Только объясню - лично. Вы сейчас переживаете кризис в отношениях, поэтому вас надо развести по разным углам ринга.
  - Какого еще ринга? Какие еще отношения! У нас нет больше с ним никаких отношений.
  - И это я тоже объясню. Все объясню, всему научу.
  Учитель ухватил Машю за локоть и азартно говоря, довел ее до подъезда. Все его бессодержательные речи я знал наперед и поэтому даже не старался прислушиваться. Учителю все равно, что было говорить, лишь бы завладеть вниманием слушателя и это у него получалось достаточно хорошо.
  Маша скрылась, Учитель подошел ко мне и удовлетворенным голосом заявил:
  - Ну что? Я все уладил!
  Я, щелкнул по струнам гитары, покачал головой и предложил еще выпить и попеть песен. This file was created for VaLib.ru library
  - Петь песни не будем, я лучше тебя научу, как правильно разбираться в гендерном вопросе, да и вообще как жить, - ответил Учитель и небрежно потрепал меня по плечу.
  - Да на хрена мне то это?! - возмутился я.
  - Как это на хрена? Ты же не умеешь!- хохотнув, ответил он, и мы пошли в магазин. - Но ты не расстраивайся, я тебя научу.
  Сначала я думал, что Маша придет, хотя бы для того, чтобы меня обругать за серенады, потом - попытался о ней не думать, а потом - обнаружил в почтовом ящике открытку, приглашение на свадьбу. Маша выходила замуж за Учителя.
  Из окна квартиры, в которой я тогда жил, открывался вид на Поле Дураков, - прозванную так в народе, пустынную заросшую сухой травой площадь. За ней находился Цыганский поселок, дальше столбы, а за ними наверное ничего и не былоЕ Держа приглашение в руках, я уставился на Поле Дураков, и дух мой начал метаться над ним. И я осознал, что, и вправду, не умею правильно разбираться в гендерном вопросе, не умею петь сидя на березе, да и жить как надо тоже - не умею. И я еще понял, что теперь у меня есть человек, который всему этому научит, понял, что у меня есть Учитель.

  Учитель меня учит - говорит, что для того чтобы написать хорошие мемуары, нужно хорошо питаться, как питается он; слушать хорошую музыку, такую, какую он слушает; и вообще - стараться дотянуться до его величия.
  - Как скажешь, Учитель, буду пытаться дотягиваться, - говорю я и снова отворачиваюсь к стеклу, по которому бегут дождевые капли.
  Через три месяца после свадьбы у Маши и Учителя был развод. В нашем кругу существовала традиция разводиться в полутрезвом состоянии, и Учитель ей не изменил, взял с собой меня, Вадика - своего любимого ученика, мы выпили и пошли в суд.
  Судья попалась терпеливая, и вместо того чтобы сразу нас выгнать, внимательно выслушала Учителя. Встав на трибуну, он гордо выпятил живот, выгнул спину, поплевывал на палец и, шурша записями в блокноте, стал перечислять покупки, которые сделал для Маши за время их совместного проживания; перечислять суммы, которые потратил на ее питание. Закончив с этим, - принялся напевать песни, которые заводил ей и сам пел по вечерам; рассказывать анекдоты, которые рассказывал за обедомЕ
  - Как видите, жена у меня не бедствовала!
  Судья утомленно вздохнула:
  - Ответчик, вы имеете намерение заявить о разделе совместно нажитого имущества?
  - Секундочку, Ваша честь! - азартно воскликнул Учитель. - Мои намерения - не просты! Я же, знаете ли, и сам не прост. Я глыба, я - Учитель! У меня - ученики и ученицы!
  Судья покачала головой, вздохнула, обратилась к покрасневшей, кусавшей от досады губы Маше и посочувствовала ей:
  - Истец, я вас понимаю. Очень хорошо понимаюЕ
  Машя еще сильней покраснела, опустила глаза, а Учитель, навалился на трибуну и закричал:
  - Подождите, Ваша честь! Как это - "вы понимаете"? Я сейчас вас научу, как надо правильно понимать. Вы вот так и не поняли, что я - Учитель! Я - учу!
  Судья возмущено стукнула молотком. Задремавший было, Вадик вздрогнул и громко заявил:
  - Простите, товарищ судья, а зачем это вы, вот так вот тут стучите? Учитель имеет право на слово. Ведь, имеет же?
  Судья нервно ударила молотком еще раз и язвительно сказала:
  - Ответчик имеет слово уже в течение получаса, только вот суду до сих пор не ясно: согласен ли он на развод?!
  Учитель поуспокоился и скрестил руки на животе.
  - Итак, Ваша честь, я заметил, что вы не обладаете должным терпением. Это досадное упущение со стороны нашего судопроизводства. Но об этом позже. Что ж, выходит - суд хочет знать, согласен ли я на развод или нет? Понимаете, Ваша честь, как я уже говорил - и как вы, надеюсь, поняли - я Учитель. У меня - ученики, ученицы, которых я учу всему. Призываю вас понять, что я - глыба, я - величайший человек, и вот как раз это-то моей жене и сложно осознать. Суть заключается в том, что ее психологияЕ
  - Так, ответчик, давайте без психологии! - теряя терпение, перебила его судья.
  - Как это - без психологии? - удивился Учитель. - С обычными людьми без психологии не обойтись. Если бы речь шла только обо мне, тогда - да. У меня нет никакой психологии. Более того, у меня даже нет никакого подсознательного и бессознательного, никакой корки и подкорки потому что я - глыба! Я цельная глыба!
  - Э, Учитель! Завязывай на хрен! - завопил вдруг Вадик. -Достала уже вся эта лабуда! Пошли курить, потом договоришь.
  - Нет-нет, мне нужно, нужно объяснить! - возразил Учитель, но, заметив, что от слов Вадика судья медленно приходит в бешенство и замахивается молотком, быстро поправился: - Но, в самом деле, чертовски хочется курить.
  Мы выскочили за дверь, выбежали на улицу, выпили, покурили, а когда вернулись, то в зале заседания сидела лишь секретарша. Нехорошо улыбаясь, она сказала, что суд расценил поведение Учителя, как оскорбительное, присудил ему штраф и закрыл дело в пользу истца.
  Учитель всплеснул руками и воскликнул:
  - Черт подери! как нехорошо получилось! Я так и не успел рассказать судье об ее ошибках!
  Вадик, вскочил на трибуну, вытянул руку и открыл рот, для прочтения стихов. Нам с Учителем пришлось его успокоить, вытащить наружу и на улице, на лоне природы, мы спокойно продолжили пить.
  Вадик с выражением прочел стихотворение:

  По небу гуси летели от боли громко крича,
  Яйцами огромными по крышам стуча и спросил:
  - Слушай, бля, Учитель, дак вот я тоже не понял, чего ты хотел? Разводиться, или не разводиться? Чего-то ты там такое мутное парил, что хрен разберешь.
  Учитель презрительно поглядел на нас, брезгливо бросил окурок в траву и ответил:
  - Насколько вы низки, ученики! Где же вам понять, что ваш Учитель выше всех этих примитивных социальных вопросов!
  - Да уж, конечно! Где же нам! - сплюнув, через зуб, сказал Вадик.
  - Ты, Вадик, не дерзи! Ты учись быть выше, пока я учу.
  Вадик уже был прилично пьян, пошатнулся и крикнул:
  - Да пошел ты, бля, Учитель в жопу!
  Учитель рассмеялся и поддержал Вадика чтобы тот не свалился.
  - А сейчас, ученики, в благодарность того, что вы меня сопроводили и поддержали морально в рутинном деле, я явлю вам чудо!
  Мы зааплодировали. Учитель скрестил руки, напрягся, покраснел и стал громко и протяжно пукать. Это, без перерыва, продолжалось четверть часа, не меньше. Пораженные, мы с Вадиком не могли вымолвить ни слова. Учитель чинно раскланялся и заявил:
  - Вадик сегодня себя проявил, - стишки нам свои декламировал, дерзил мне. Ну, а теперь, Махмуд, твоя очередь! Давай-ка, спляши нам!
  Каким бы сильным не было впечатление, оттого что проделал Учитель, как бы он меня не уговаривал, - плясать я наотрез отказался, потому что не мог. Внешне я был весел, но на душе скребли кошки - мне так и не удалось улучить момент, чтобы поговорить о чем-нибудь с Машей. Наверное, я бы ей сказал, что вовсе не считаю ее имя попсовым, или - еще что-нибудь хорошееЕ
  Больше я Машу не видел, - она переехала в другой город, вышла замуж повторно, и, наверное, на этот раз удачно. Правда, что такое - удача, мне неизвестно. У меня ее никогда не было, и судить о том, что удачно, а что не удачно - я не могу.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»