«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 44%

  Шестипалый посмотрел на довольно знакомую, хоть и не привлекавшую никогда его особого внимания деталь небесного свода.
  - Когда часть этих черных линий приходит в особое положение, о котором я расскажу тебе как-нибудь потом, свет гаснет, - сказал Затворник. - Это случится вот-вот. Считай до десяти.
  - Раз, два, - начал Шестипалый, и вдруг стало темно.
  - Не отставай от меня, - сказал Затворник, - потеряешься.
  Он мог бы этого не говорить - Шестипалый чуть не наступал ему на пятки. Единственным источником света во вселенной остался косой желтый луч, падавший из-под зеленых ворот Цеха номер один. Место, куда направлялись Затворник с Шестипалым, находилось совсем недалеко от этих ворот, но, по уверениям Затворника, было самым безопасным.
  Видно осталось только далекую желтую полосу под воротами да несколько плит вокруг. Шестипалый впал в странное состояние. Ему стало казаться, что темнота сжимает их с Затворником так же, как недавно сжимала толпа. Отовсюду исходила опасность, и Шестипалый ощущал ее всей кожей как дующий со всех сторон одновременно сквозняк. Когда становилось совсем невмоготу от страха, он поднимал взгляд с наплывающих кафельных плит на яркую полоску света впереди, и тогда вспоминался социум, который издалека выглядел почти так же. Ему представлялось, что они идут в царство каких-то огненных духов, и он уже собирался сказать об этом Затворнику, когда тот вдруг остановился и поднял руку.
  - Тихо, - сказал он, - крысы. Справа от нас.
  Бежать было некуда - вокруг во все стороны простиралось одинаковое кафельное пространство, а полоса впереди была еще слишком далеко. Затворник повернулся вправо и принял странную позу, велев Шестипалому спрятаться за его спиной, что тот и выполнил с удивительной скоростью и охотой.
  Сначала он ничего не замечал, а потом ощутил скорее, чем увидел, движение большого быстрого тела в темноте. Оно остановилось точно на границе видимости.
  - Она ждет, - тихо сказал Затворник, - как мы поступим дальше. Стоит нам сделать хоть шаг, и она кинется на нас.
  - Ага, кинусь, - сказала крыса, выходя из темноты. - Как комок зла и ярости. Как истинное порождение ночи.
  - Ух, - вздохнул Затворник. - Одноглазка. А я уж думал, что мы правда влипли. Знакомьтесь.
  Шестипалый недоверчиво поглядел на умную коническую морду с длинными усами и двумя черными бусинками глаз.
  - Одноглазка, - сказала крыса и вильнула неприлично голым хвостом.
  - Шестипалый, - представился Шестипалый и спросил: - А почему ты Одноглазка, если у тебя оба глаза в порядке?
  - А у меня третий глаз раскрыт, - сказала Одноглазка, - а он один. В каком-то смысле все, у кого третий глаз раскрыт, одноглазые.
  - А что такое... - начал Шестипалый, но Затворник не дал ему договорить.
  - Не пройтись ли нам, - галантно предложил он Одноглазке, - вон до тех ящиков? Ночная дорога скучна, если рядом нет собеседника.
  Шестипалый очень обиделся.
  - Пойдем, - согласилась Одноглазка и, повернувшись к Шестипалому боком (только теперь он разглядел ее огромное мускулистое тело), затрусила рядом с Затворником, которому, чтобы поспеть, приходилось идти очень быстро. Шестипалый бежал сзади, поглядывая на лапы Одноглазки и на перекатывающиеся под ее шкурой мышцы, думал о том, чем могла бы закончиться эта встреча, не окажись Одноглазка знакомой Затворника, и изо всех сил старался не наступить ей на хвост. Судя по тому, как быстро их беседа стала походить на продолжение какого-то давнего разговора, они были старыми приятелями.
  - Свобода? Господи, да что это такое? - спрашивала Одноглазка и смеялась. - Это когда ты в смятении и одиночестве бегаешь по всему комбинату, в десятый или в какой там уже раз увернувшись от ножа? Это и есть свобода?
  - Ты опять все подменяешь, - отвечал Затворник. - Это только поиски свободы. Я никогда не соглашусь с той инфернальной картиной мира, в которую ты веришь. Наверное, это у тебя оттого, что ты чувствуешь себя чужой в этой вселенной, созданной для нас.
  - А крысы верят, что она создана для нас. Я это не к тому, что я согласна с ними. Прав, конечно, ты, но только не до конца и не в самом главном. Ты говоришь, что эта вселенная создана для вас? Нет, она создана из-за вас, но не для вас. Понимаешь?
  Затворник опустил голову и некоторое время шел молча.
  - Ладно, - сказала Одноглазка. - Я ведь попрощаться. Правда, думала, что ты появишься чуть позже, - но все-таки встретились. Завтра я ухожу.
  - Куда?
  - За границы всего, о чем только можно говорить. Одна из старых нор вывела меня в пустую бетонную трубу, которая уходит так далеко, что об этом даже трудно подумать. Я встретила там несколько крыс - они говорят, что эта труба уходит все глубже и глубже и там, далеко внизу, выводит в другую вселенную, где живут только самцы богов в одинаковой зеленой одежде. Они совершают сложные манипуляции вокруг огромных идолов, стоящих в гигантских шахтах.
  Одноглазка притормозила.
  - Отсюда мне направо, - сказала она. - Так вот, еда там такая - не расскажешь. А эта вселенная могла бы поместиться в одной тамошней шахте. Слушай, а хочешь со мной?
  - Нет, - ответил Затворник, - вниз - это не наш путь.
  Кажется, в первый раз за все время разговора он вспомнил о Шестипалом.
  - Ну что ж, - сказала Одноглазка, - тогда я хочу пожелать тебе успеха на твоем пути, каким бы он ни был. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю.
  - Я тоже очень тебя люблю, Одноглазка, - сказал Затворник, - и надеюсь, что мысль о тебе поддержит меня. Удачи тебе.
  - Прощай, - сказала Одноглазка, кивнула Шестипалому и исчезла в темноте так же мгновенно, как раньше появилась.
  Остаток пути Затворник и Шестипалый прошли молча. Добравшись до ящиков, они пересекли несколько гор стружки и наконец достигли цели. Это была слабо озаренная светом из-под ворот Цеха номер один ямка в стружках, в которой лежала куча мягких и длинных тряпок. Рядом, у стены, возвышалась огромная ребристая конструкция, про которую Затворник сказал, что когда-то она излучала так много тепла, что к ней трудно было даже приблизиться. Затворник был в заметно плохом настроении. Он копошился в тряпках, устраиваясь на ночь, и Шестипалый решил не приставать к нему с разговорами, тем более что сам хотел спать. Кое-как завернувшись в тряпки, он забылся.
  Разбудил его далекий скрежет, стук стали по дереву и крики, полные такой невыразимой безнадежности, что он сразу кинулся к Затворнику.
  - Что это?
  - Твой мир проходит через решительный этап, - ответил Затворник.
  -???
  - Смерть пришла, - просто сказал Затворник, отвернулся, натянул на себя тряпку и уснул.

  Проснувшись, Затворник поглядел на трясущегося в углу заплаканного Шестипалого, хмыкнул и стал рыться в тряпках. Скоро он достал оттуда штук десять одинаковых железных предметов, похожих на обрезки толстой шестигранной трубы.
  - Гляди, - сказал он Шестипалому.
  - Что это? - спросил тот.
  - Боги называют их гайками.
  Шестипалый собирался было спросить что-то еще, но вдруг махнул рукой и опять заревел.
  - Да что с тобой? - спросил Затворник.
  - Все умерли, - бормотал Шестипалый, - все-все...
  - Ну и что, - сказал Затворник. - Ты тоже умрешь. И уж уверяю тебя, что ты и они будете мертвыми в течение одинакового срока.
  - Все равно жалко.
  - Кого именно? Старушку-мать, что ли? Или этого, из Двадцати Ближайших?
  - Помнишь, как нас сбрасывали со стены? - спросил Шестипалый. - Всем было велено зажмуриться. А я помахал им рукой, и тогда кто-то помахал мне в ответ. И вот когда я думаю, что он тоже умер... И что вместе с ним умерло то, что заставило его так поступить...
  - Да, - улыбаясь сказал Затворник, - это действительно очень печально.
  И наступила тишина, нарушаемая только механическими звуками из-за зеленых ворот, за которые уплыла родина Шестипалого.
  - Слушай, - спросил, наплакавшись, Шестипалый, - а что бывает после смерти?
  - Трудно сказать, - ответил Затворник. - У меня было множество видений на этот счет, но я не знаю, насколько на них можно полагаться.
  - Расскажи, а?
  - После смерти нас, как правило, ввергают в ад. Я насчитал не меньше пятидесяти разновидностей того, что там происходит. Иногда мертвых рассекают на части и жарят на огромных сковородах. Иногда запекают целиком в железных комнатах со стеклянной дверью, где пылает синее пламя или излучают жар добела раскаленные металлические столбы. Иногда нас варят в гигантских разноцветных кастрюлях. А иногда, наоборот, замораживают в кусок льда. В общем, мало утешительного.
  - А кто это делает, а?
  - Как кто? Боги.
  - Зачем им это?
  - Видишь ли, мы являемся их пищей.
  Шестипалый вздрогнул, а потом внимательно поглядел на свои дрожащие коленки.
  - Больше всего они любят именно ноги, - заметил Затворник. - Ну и руки тоже. Именно о руках я с тобой и собираюсь поговорить. Подними их.
  Шестипалый вытянул перед собой руки - тонкие, бессильные, они выглядели жалко.
  - Когда-то они служили нам для полета, - сказал Затворник, - но потом все изменилось.
  - А что такое полет?
  - Точно этого не знает никто. Единственное, что известно, - это то, что надо иметь сильные руки. Гораздо сильнее, чем у тебя или даже у меня. Поэтому я хочу научить тебя одному упражнению. Возьми две гайки.
  Шестипалый с трудом подтащил два тяжеленных предмета к ногам Затворника.
  - Вот так. Теперь просунь концы рук в отверстия.
  Шестипалый сделал и это.
  - А теперь поднимай и опускай руки вверх-вниз... Вот так.
  Через минуту Шестипалый устал до такой степени, что не мог сделать больше ни одного маха, как ни старался.
  - Все, - сказал он, опустил руки, и гайки повалились на пол.
  - Теперь посмотри, как делаю я, - сказал Затворник и надел на каждую руку по пять гаек. Несколько минут он продержал руки разведенными в стороны и, казалось, совершенно не устал.
  - Ну как?
  - Здорово, - выдохнул Шестипалый. - А почему ты держишь их неподвижно?
  - С какого-то момента в этом упражнении появляется одна трудность. Потом ты поймешь, что я имею в виду, - ответил Затворник.
  - А ты уверен, что так можно научиться летать?
  - Нет. Не уверен. Наоборот, я подозреваю, что это бесполезное занятие.
  - А зачем тогда оно нужно? Если ты сам знаешь, что это бесполезно?
  - Как тебе сказать. Потому что кроме этого я знаю много других вещей, и одна из них вот какая: если ты оказался в темноте и видишь хотя бы самый слабый луч света, ты должен идти к нему, вместо того чтобы рассуждать, имеет смысл это делать или нет. Может, это действительно не имеет смысла. Но просто сидеть в темноте не имеет смысла в любом случае. Понимаешь, в чем разница?
  Шестипалый промолчал.
  - Мы живы до тех пор, пока у нас есть надежда, - сказал Затворник. - А если ты ее потерял, ни в коем случае не позволяй себе догадаться об этом. И тогда что-то может измениться. Но всерьез надеяться на это ни в коем случае не надо.
  Шестипалый почувствовал некоторое раздражение.
  - Все это замечательно, - сказал он, - но что это значит реально?
  - Реально для тебя это значит, что ты каждый день будешь заниматься с этими гайками, пока не будешь делать так же, как я. А для меня это значит, что я буду следить за тобой так, будто для меня твои успехи и правда важны.
  - Неужели нет какого-нибудь другого занятия? - спросил Шестипалый.
  - Есть, - ответил Затворник. - Можно готовиться к решительному этапу. Но в этом случае тебе придется действовать одному.

  - Слушай, Затворник, ты все знаешь - что такое любовь?
  - Интересно, где ты услыхал это слово? - спросил Затворник.
  - Да когда меня выгоняли из социума, кто-то спросил, люблю ли я что положено. Я сказал, что не знаю. И потом, Одноглазка сказала, что очень тебя любит, а ты - что любишь ее.
  - Понятно. Знаешь, я тебе вряд ли объясню. Это можно только на примере. Вот представь себе, что ты упал в бочку с водой и тонешь. Представил?
  - Угу.
  - А теперь представь, что ты на секунду высунул голову, увидел свет, глотнул воздуха и что-то коснулось твоих рук. И ты за это схватился и держишься. Так вот, если считать, что всю жизнь тонешь (а так это и есть), то любовь - это то, что помогает тебе удерживать голову над водой.
  - Это ты про любовь к тому, что положено любить?
  - Не важно. Хотя, в общем, то, что положено, можно любить и под водой. Что угодно. Какая разница, за что хвататься, - лишь бы это выдержало. Хуже всего, если это кто-то другой, - он, видишь ли, всегда может отдернуть руку. А если сказать коротко, любовь - это то, из-за чего каждый находится там, где он находится. Исключая, пожалуй, мертвых... Хотя...
  - По-моему, я никогда ничего не любил, - перебил Шестипалый.
  - Нет, с тобой это тоже случалось. Помнишь, как ты проревел полдня, думая о том, кто помахал тебе в ответ, когда нас сбрасывали со стены? Вот это и была любовь. Ты ведь не знаешь, почему он это сделал. Может, он считал, что издевается над тобой куда тоньше других. Мне лично кажется, что так оно и было. Так что ты вел себя очень глупо, но совершенно правильно. Любовь придает смысл тому, что мы делаем, хотя на самом деле его нет.
  - Так что, любовь нас обманывает? Это что-то вроде сна?
  - Нет. Любовь - это что-то вроде любви, а сон - это сон. Все, что ты делаешь, ты делаешь только из-за любви. Иначе ты просто сидел бы на земле и выл от ужаса. Или отвращения.
  - Но ведь многие делают то, что делают, совсем не из-за любви.
  - Брось. Они ничего не делают.
  - А ты что-нибудь любишь, Затворник?
  - Люблю.
  - А что?
  - Не знаю. Что-то такое, что иногда приходит ко мне. Иногда это какая-нибудь мысль, иногда гайки, иногда ветер. Главное, что я всегда узнаю это, как бы оно ни наряжалось, и встречаю его тем лучшим, что во мне есть.
  - Чем?
  - Тем, что становлюсь спокоен.
  - А все остальное время ты беспокоишься?
  - Нет. Я всегда спокоен. Просто это лучшее, что во мне есть, и когда то, что я люблю, приходит ко мне, я встречаю его своим спокойствием.
  - А как ты думаешь, что лучшее во мне?
  - В тебе? Пожалуй, это когда ты молчишь где-нибудь в углу и тебя не видно.
  - Правда?
  - Не знаю. Если серьезно, ты можешь узнать, что лучшее в тебе, по тому, чем ты встречаешь то, что полюбил. Что ты чувствовал, думая о том, кто помахал тебе рукой?
  - Печаль.
  - Ну вот, значит, лучшее в тебе - твоя печаль, и ты всегда будешь встречать ею то, что любишь.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»