Sponsor's links:
Sponsor's links:

Биографии : Детская литература : Классика : Практическая литература : Путешествия и приключения : Современная проза : Фантастика (переводы) : Фантастика (русская) : Философия : Эзотерика и религия : Юмор


«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

прочитаноне прочитано
Прочитано: 19%

ГЛАВА 3


  С некоторым удивлением разглядывал Илья Ильич незнакомую старушку, худенькую и такую эфемерную, что казалось, будто сейчас она рассыплется, обратившись в щепоть отработки. Память на лица у Ильи Ильича была отличная, однако он был вполне уверен, что никогда прежде не встречал этой женщины, которая называла его по имени, словно доброго знакомого.
  - Спасибо, Илюшенька, что не забыл старуху, - напевала бабулька, прикрываясь от небытия непрочной фанерной дверью.
  Илья Ильич прошёл на середину комнатёнки, огляделся. Давно уж, много лет не видал он таких комнат, словно выкраденных из коммунальной квартиры полувековой давности откуда-нибудь с Большой Пушкарской, Введенской или иной представительной улицы Петроградской стороны. В таких среди грома первых пятилеток доживали свой век интеллигентные старушки с дореволюционным прошлым, те, к кому в очередях полууважительно, полупрезрительно обращались устаревшим словом "дамочка".
  Комната, прежде бывшая кабинетом главы семьи или собственным уголком дочери-курсистки, а теперь оставшаяся единственным пристанищем, последним кусочком былой жизни среди нового коммунального хамства, отчаянно тщилась сохранить вид старорежимного благополучия. Книги, толстые тома с вензелями владельца, - обязательный Шекспир, Шиллер и Пушкин в марксовском издании, какие-то безделушки, пощажённые чередой погромов и реквизиций, предмет насмешек и тайной зависти горластых подселенокЕ И всё это в последней степени ветхости, кажется, коснись неловко пальцем - и в образовавшуюся дыру посыплется серый порошок отработки.
  - Вот видишь, как существую? - щебетала бабулька. - Хорошо хоть вообще жива, я уж полста лет как в трущобы скинута, а вот живу, твоими молитвами, Илюшенька, исключительно твоими молитвамиЕ
  - Простите, - неуверенно проговорил Илья Ильич, - дело в томЕ
  - Не припоминаешь, да? - Старушка понимающе улыбнулась. - Теперь, Илюшенька, это уже и не важно. А я вот тебя хорошо помню. Кудрявчик ты был, словно ангелок, а баловник - до ужаса! Не ребёнок, а малолетний Сергей Есенин. Всё на полку норовил забраться, на эту вот самуюЕ
  Взгляд Ильи Ильича и впрямь приковала полочка - единственный предмет, который среди общей обветшалости выглядел прочно и, казалось, излучал основательную антикварную добротность. На полке ровным строем вышагивала шеренга резных слоников - отголосок забытой моды на всё китайское.
  Впереди, задрав трубящий хобот, шествовал самый большой слон, нагруженный самыми объёмистыми тюками, за ним двигался слон поменьше, следом ещё меньшеЕ и так до самого крошечного слоника ростом едва в полсантиметра. Но и этот седьмой слон так же громко трубил, как и большие братья, и так же нёс хозяйке полные тюки лучшего китайского счастья.
  - Тётя Саша?.. - выговорил Илья Ильич имя, которое знал всю жизнь, но никогда прежде не произносил, поскольку в упор не помнил старуху, жившую лишь в семейных преданиях. Да и сейчас не вспомнил бы про неё, если бы не навязчивая картинка: слоники, нагруженные счастьем. Она приходила ему в голову всякий раз, когда речь заходила о раннем детстве, ведь это было первое осознанное воспоминание - резные безделушки, поразившие младенческое воображение, и имя, навеки привязанное к игрушечному каравану.
  - Вот видишь, Илюшенька, вспомнил, - закивала старушка.
  Она ещё что-то говорила, Илья Ильич не слышал. Удушающей волной накатило осознание, что происходящее - правда и, значит, он увидит всех, кого никогда не надеялся встретить. Какая глупость, стоило ждать бесконечную прорву летЕ Люда поступила гораздо умнее, когда проглотила свои таблетки и ушла навстречу сыну.
  - Они все здесь? - выдавил Илья Ильич сквозь перехваченное горло. - Сын у меня, тоже Ильёй зовутЕ
  - Здесь, - призналась тётя Саша. - Которые живы, те здесь.
  Она подняла прозрачные, вымытые временем глаза и спросила:
  - Странно слышать такое? А ведь в загробном царстве, Илюшенька, люди тоже умирают. Я бы уже давно порошком от клопов рассыпалась, пиретрумом, если бы не твои заботы. А сынок твой здесь. Повидаетесь.
  - Тётя Саша! - взмолился Илья Ильич. - Ради всего святого, как мне его увидеть? Я с вами потом поговорю, и всё остальное потом, а сейчас мне бы Илюшку повидать. Знаю я, что он изменился, за столько-то лет, что не таким стал, как помнитсяЕ И что все люди здесь меняются - тоже знаю. Не надо меня ни к чему готовить, я сам разберусь, только скажите, как к сыну попасть?
  - Не будет тебе никакого "потом", - вздохнула тётя Саша. - Я ведь последний день доживаю. Вот ты умирал в этомЕ как его?.. в доме призрения и знал, что умираешь. Так и я знаю, что мне небо коптить осталось часа два, не больше. Во мне и сути-то человеческой уже почти не сыскать.
  Илья Ильич вздрогнул и замолчал. Да и что можно сказать в такой ситуации: "Простите, я не знал"? Вот тебе и "тот свет"! Вот тебе и бессмертие души!
  - Брось, Илюшенька, не расстраивайся, - ласково, словно прежнего младенца, успокоила тётя Саша. - Я своё отжила ещё в прежней жизни, а это всего лишь довесок. О нём жалеть нечегоЕ Побудь со мной эти два часа, а там и пойдёшь к своему ненаглядному.
  Илья Ильич покорно кивнул, отодвинул гнутоногий венский стул и уселся.
  Стул беззвучно развалился, Илья Ильич, взметнув тучу серой пыли, упал на пол.
  - Осторожнее! - страдальчески вскричала тётя Саша. - Тут ничего нельзя трогать, видишь, одна отработка кругом, чуть коснёшься - всё в пыль рассыпается. Я уж который месяц сплю ровно собачонка на полу у двери.
  - Я сейчас поправлю! - Илья Ильич, даже не отряхнувши костюм, полез за висящим на шее кошельком, высыпал горсть монет. Он уже понял, что комната представляет собой такую же развалину, как встреченный в нихиле раёк, а с помощью пригоршни мнемонов можно вдохнуть в неё призрак жизни.
  - Не надо, - остановила его старуха. - На мой век хватит, давай уж поговорим стоя. Перипатетики, прогуливаясь, беседовали, а мы с тобой постоим. И тратиться ради меня не вздумай.
  - Да что вы все о деньгах? - не выдержал Илья Ильич. - У меня их труба нетолчёная.
  - Вот и побереги, - голос тёти Саши был по-учительски серьёзен, - потому что это не деньги. Давай, пока время есть, я тебе всё по порядку расскажу. Только не перебивай, а то так и будем бродить вокруг да около.
  - Хорошо, - согласился Илья Ильич, с удивлением заметив, что в его голосе звучат те же категоричные, видимо семейные, нотки. - Только сначалаЕ
  Призрачный стол налился сосновой твёрдостью, уцелевшим стульям вернулась ореховая фактура. даже скатерть, уже наполовину сползшая пыльной отработкой, вновь засияла крахмальной белизной. Чашки в посудной горке зазвенели чистым фарфоровым звоном, серебряный чайничек над призраком спиртовки засиял. Руке было жарко, и Илья Ильич старался не думать, сколько мнемонов и лямишек, которые, оказывается, вовсе не деньги, улетает сейчас. Илья Ильич боялся, что, когда он узнает правду, он уже не сможет вот так, безоглядно тратить эти мнемоны, а вернуть комнате былой вид казалось совершенно необходимым. Даже сейчас холодок предчувствия продрал по спине и стыдно обрадовала услужливо припомненная Афонина фраза: "Чинить в сто раз дешевле, чем новое создавать".
  Тётя Саша молчала, видимо, и она разобрала в голосе упрямое семейное "надо". Лишь когда Илья Ильич, словно проверяя на прочность, пристукнул ладонью по столешнице, старушка тихо посетовала:
  - Ну куда ж ты? Мнемона три истратил, не меньшеЕ
  Всего три мнемона? Илья Ильич перевёл дух.
  - Сделай уж тогда и чайку. Я-то тебя угостить не смогу, изнищала вконец.
  Илья Ильич разжал кулак, денег в котором и впрямь вроде не убавилось, и протянул старухе мнемон.
  - Куда столько? - замахала руками та. - Для этого дела пары грошиков хватит.
  Тётя Саша взяла с ладони две лямишки, зажала их в сухоньком кулачке, и тут же чайник закурился ароматным паром, а в сухарнице возникла горка яблочной пастилы.
  - Ты уж не серчай, я вместо сахара пастилку припомнила, люблю я её грешным делом. А сахар моим зубам не поддаётся. Зубы у меня по сей день свои, но тоже из отработки.
  Илья Ильич кивнул и стал разливать чай. Тётя Саша уселась напротив, взяла чашку. Всякое движение получалось у неё с простотой грации, как в более поздние годы умели лишь немногие особо одарённые актрисы. А если пытаться подражать подобным манерам, то ничего не получится у неумной дуры, кроме жеманно оттопыренного мизинца.
  - Так вот, Илюшенька, - промолвила тётя Саша, беззвучно отхлебнув горячего чая, - знаешь, как на поминках говорят о дорогом покойнике: "Он будет вечно жить в наших сердцах". Этакая самоуспокоительная фигура речиЕ А на деле получается самая что ни на есть истина. Мы все здесь существуем до той поры, пока живые нас помнят. Тебе потом всяких глупостей наговорят, вымыслов и домыслов, да и просто бредней - неумных людей всюду хватает, но доподлинно известно только одно: покуда нас вспоминают - мы есть. И монетки, что у тебя в кошельке звенят, - это не деньги вовсе, а людские воспоминания. Помянул тебя кто добрым словом, а хоть бы и злым, и сразу в твоём активе денежкой больше. Одно воспоминание - один мнемон. А если этот человек при твоей жизни тебя не знал, а только потом о тебе услышал, то и монетка тебе достаётся маленькая - грошик.
  - Лямишка? - переспросил Илья Ильич.
  - Ой, их как только не называют! Раньше грошиками и поминальничками называли, сейчас чаще копеечками и этимиЕ лямишками. Я жаргона не люблю, а молодые его легко принимают. А большая монета, настоящее воспоминание, она всегда называется "мнемон". Это от греческого мнемониконЕ
  Илья Ильич кивнул, показывая, что хотя классической гимназии на его долю не досталось, но настолько он языки знает, и тётя Саша, не вдаваясь в лишние объяснения, продолжила рассказ:
  - Так вот, кроме нихиля и человеческой памяти, здесь нет ничего. Хотя нихиль - это и есть самое настоящее "ничто". Конечно, люди и тут верят во всякое и думают, что, кроме прожитой, им ещё какая-то жизнь полагается, но уж прости старуху, я в эту ерунду и при жизни не больно верила, я же бесстужевка, в народ ходила по молодости лет. Потом перед смертью, в Гражданскую, насмотрелась я на русский народЕ Даже в церковь начала хаживать, чтобы хоть этим досадить торжествующему хаму. Но в бога верить всё равно не стала, в ком однажды разум проснулся, того эти глупости уже не прельстят.
  Вот, оказывается, из каких времён идёт его вольномыслие!
  - Тётя Саша! - воззвал Илья Ильич. - Я ведь тоже неверующий. Ни в молодости не верил, ни тем более перед смертью.
  - Вот и хорошо, - улыбнулась старуха, - а то говорят, сейчас снова стало модно молитвы гундосить. Так ты знай, если кто о божественном с тобой заговорит, то это или дурак, или мошенник. Вернее, что второе: говорит о душе, а прицеливается к деньгам. Память о тебе украсть хочет, чтобы самому послаще жить. Ведь у нас с помощью мнемонов можноЕ не всё, конечно, но очень-очень многое.
  - Это я уже знаю, - сказал Илья Ильич. - Зажимаешь деньги в кулаке, желаешь, и пожалуйста, получи - хоть пастилы к чаю, хоть вечную молодостьЕ
  - Вечной молодости как раз и не получишь. Получить можно только то, что у тебя при жизни было, что ты помнишь или можешь помнить. Вот пастилы я за одну лямишку полфунта придумала, а вздумала бы захотеть какой-нибудь олла-подриды, о которой кроме названия и знать ничего не знаю, то ничего путного у меня бы не получилось, только деньги бы извела. Конечно, здесь тоже можно кое-чему научиться, но всё равно получаться будет хуже и дороже, чем то, что знал при жизни.
  - А! - воскликнул Илья Ильич. - Афоня, тот сыщик, что меня нашёл, говорил, что ему четверть смирновской водки в три лямишки обходится, а молодые так не умеют. Теперь понимаю почему.
  - Значит, он её при жизни пил, - покривив губы, произнесла тётя Саша. - Что ж, тоже мастерство, сейчас таких уже немного осталось. По питухам память непрочная.
  - И куда деваются те, кто забыт всеми и навсегда?
  - А ты на меня взгляни, Илюшенька. Могила моя на Смоленском кладбище давно с землёй сровнялась, из живых людей, кто меня знал, ты был последним, и даже документов обо мне никаких не сохранилось после стольких-то войн. А время идёт, и каждый день просто за то, что дышишь, у тебя убывает по одной копеечке. И как последняя монетка уйдёт, то и сам рассыпаешься серой пылью. Нихиль - это же небытие, беспамятство этоЕ Некоторые, конечно, и здесь приспособились, зарабатывают, кормятся при тех, кто позже пришёл, вроде как Афоня твой. Но таких мало, и не потому, что желающих нет, а просто не всякому удаётся. Ведь даже у новоприбывших денег не так много, как кажется. Живые, они о живом думают, им дорогих покойников вспоминать некогда. Оно, конечно, обидно, но правильно. Живые и должны думать о живом.
  - ПонялЕ - протянул Илья Ильич. Теперь, когда несложная тайна серебристых монеток была произнесена вслух, ему казалось, что он с самого начала подозревал нечто похожее на истину. - А как же те, кого люди действительно помнят сотнями лет, какой-нибудь Александр Македонский?
  - Не встречаласьЕ - усмехнулась тётя Саша. - Те великие, кого помнят, отдельно от простых людей живут. Надоели мы им за тысячу лет хуже горькой редьки, и у них выстроено специальное место, которое называется Цитаделью. Что там внутри, я не знаю, и знать мне это отчего-то неинтересно. Охрана там на стенах стоит, и в ворота никого не пускают. Обидно, что те, перед кем в жизни преклонялась, после смерти от людей заперлись, ну да бог с ними, давай лучше о простых людях поговоримЕ
  - Как близких найти, - напомнил Илья Ильич.
  - Так вот, - словно не слыша, продолжила тётя Саша, - простые люди живут в Городе. Это и в самом деле город, дома там, улицы, парки есть, развлечения самые разные, на любой вкус. Всё людьми сделано, за всё мнемонами заплачено, и за всё нужно платить. Только по улице гулять можно бесплатно.
  - А мне Афанасий говорил, чтобы я в городе никаким коммунальным службам не платил, что всё это обман.
  - Обман и есть, - согласилась тётя Саша. - Свет и воду, захочешь, сам создашь, за свои кровные, безо всякого водопровода и электростанций, а канализация там и вовсе ни к чему. От неживых людей и отход один - нихиль. Город, по сути дела, и не нужен, просто люди жмутся один к другому. Хотя некоторые, пока память о них не простыла, создадут себе домик, устроятся в нём поуютнее и дрейфуют в нихиле сами по себе.
  - Вот так? - спросил Илья Ильич, поведя ладонью округ себя.
  - Не совсем. Таких, как я, город сам отторгает, и мы тут в нихиле потихоньку растворяемся.
  - Но, может быть, как-нибудь можно помочь?
  - Нет, Илюшенька, как тут поможешь, если я уже давно всеми забыта. Пока ты жив был, вспоминал иногда, не меня даже, а слоников этих, тем я и перебивалась. А теперь уже нечем, да и незачем. Будет с меня - собачонкой на коврике лежатьЕ Я ведь могла ещё с год протянуть, а то и больше, но я твои последние два мнемона разом потратила, чтобы тебя встретить. Кстати, и своих ты отыщешь почти таким же способомЕ компасок называется. Его можно на себя ставить или на другого, но только на знакомого человека, с кем при жизни встречался. На себя - один мнемон, на другого - парочка. Просто зажимаешь деньги в кулак и хочешь этого человека найти. Или чтобы он тебя нашёл. Только ведь он может и не захотеть встречи с тобой. Ты вот хотел найти хоть кого-нибудь и, покуда тебе не мешали, шёл прямиком к моему окошку. А если бы не искал меня или другого знакомого человека, то и знать бы не знал, что я тебе компас поставила.
  - А я думал, что вслепую в нихиле топчусь. Там ведь кругами пойти - самое простое дело.
  - Ко мне ты шёл, Илюшенька. Тут многие пытаются родных да знакомых встретить, но не у всех получается, хоть два компаска разом ставь - на себя и на того, кого ищешь. Пока компас к цели доведёт, бандиты тебя десять раз перехватить успеют.
  - Какие бандиты? - изумился Илья Ильич. - Мне говорили, что отнять чужие деньги, то есть мнемоны, невозможно, только если сам отдашь.
  - Вот сам и отдашь. Ты подумай хорошенько, человек испуганный, голый посреди этого нихиля, а тут появляются люди, эти самые вымогатели, так ты им за то, что они тебя пристроят, за всё стократ платить будешь. У них маяков этих наставлена целая сеть, я сама удивляюсь, что ты меня отыскал прежде, чем они тебя поймали. Так что ты теперь свои мнемоны сохранишь.
  - Я слышал, будто есть какие-то бригадникиЕ
  - Они самые и есть.
  - А я думал, они государственные служащие. Я уже знаю, что они обдирают как липку, но полагал, что в пользу государства.
  - Какое же государство в царстве мёртвых? Маркса читать нужноЕ - Старорежимная старуха, премного пострадавшая от доморощенных марксистов, улыбнулась неожиданно задорной улыбкой, лучащейся в углах рта и глаз. - Государство - аппарат принуждения, а к чему ты меня принудишь, если я уже померла? У нас тут анархия в чистом виде, мечта князя Кропоткина. А бригадники, как и все прочие, на свой карман работают.
  Илья Ильич отхлебнул жасминного чая, усваивая новую информацию.
  - Сыщик мне говорил, что тут штрафы в пользу государства, половина, мол, в казну идёт.
  - Куда она идёт - того никто не знает. Может быть, просто в пользу вселенского беспорядка. В городе даже храм есть "мировой энтропии". Но город существует просто потому, что люди даже после смерти жмутся друг к другу. В городе и зарабатывать легче - на таких, как ты, новичках, и на знаменитостях, Цитадель-то рядом стоит. Там охрана кормится, обслугаЕ ну и прочим перепадает, когда охранники в город развлекаться идут. От Цитадели держись подальше, ничего доброго там не получишь.
  - Там же вроде великие люди должны жить, - удивился Илья Ильич, - не только всякие диктаторы, но и учёные, гуманистыЕ Что же они от людей заперлись и охрану поставили?
  - Ой, - вздохнула старуха, - а ты поживи тут триста лет, посмотрю тогда, что от твоего гуманизма останетсяЕ Впрочем, с этим сам разберёшься, давай-ка научу, как тебе своих искатьЕ
  Сильный удар прервал последние слова. Ветхая дверь не слетела с петель, а просто рассыпалась пыльным облачком. В комнату ворвались шестеро человек. Вид их был дик и странен, лица украшали татуировки и глубокие шрамы, чёрные одежды напоминали скорее маскарадные костюмы: нечто не то средневековое, не то взятое напрокат из мистического триллера. Конкретной атрибутики не было, так что при желании можно было принять явившуюся публику за монахов, дьяволов, инквизиторов или служителей преисподней любой религии, где подобная вера культивируется.
  - Вот он! - хрипло взревел устрашающего вида негр, единственный, чьи ритуальные шрамы, возможно, появились при жизни, а не были результатом пластической операции за полмнемона. - Попался, грешник!
  - Ребята, вы опоздали. - Илья Ильич безжалостно улыбнулся. - Кыш отсюда!
  - Едумал скрытьсяЕ - по инерции проголосил чернокожий, затем взгляд его остановился на тёте Саше. - Ну, ведьма, - прохрипел неудачливый бес, - ты мне за это заплатишь!
  - И как вы это себе представляете, любезнейший? - язвительно поинтересовалась тётя Саша.
  - Да я тебя, стерву, с потрохами сожру! - Вошедший в раж громила саданул ногой по столу, видимо рассчитывая, что и он рассыплется пылью, однако свежепочиненная мебель с лёгкостью устояла. Бригадник взвыл, ухватившись за ушибленную ногу.
  - Ты ещё меня ударь, - язвительно посоветовала тётя Саша.
  - Вот что. - Илья Ильич шагнул вперёд. - Извинись перед женщиной, почини дверь и выматывайся вон.
  - Шо?! - Негритос явно говорил на каком-то своём наречии, но Илье Ильичу, ставшему день назад великим полиглотом, казалось, что перед ним обычный дворовый дебошир, который и говорит, как положено мелкому братку и дебоширу. - Да я тебя, козлаЕ
  Илья Ильич медленно и нехорошо улыбнулся, выволок из-за пазухи толстый, почти не траченный кошель, резким движением распустил завязку. В глазах застывших бригадников он видел испуг, смешанный с недоумением, и это доказывало, что он действует верно. Раз в этом мире нет ничего, кроме монет-памяток, то и счёты промеж себя люди сводят этой же универсальной валютой. Серебристые мнемоны звенящей струйкой потекли в ладонь. Сколько их там могло поместиться? Десятка два, но для людей, давно умерших и прочно забытых, это было целое состояние. Илья Ильич зажал монеты в кулаке, словно свинчатку, и занёс руку для удара.
  - Так кто здесь козёл?
  Противник, недавно такой грозный, посерел от ужаса и метнулся к дверному проёму. В этот момент в дверях возник ещё один человек, и беглец врезался в него со всего маху. Оба упали, негр вскочил первым и исчез среди нихиля быстрее, чем это мог заметить взгляд.
  - Что здесь, собственно, происходит? - громко спросил вошедший, поднимаясь и отряхивая костюм. В голосе его перекатывались нотки неудовольствия, что вполне можно было объяснить пинком, полученным при входе. У Ильи Ильича не было и тени сомнения, что вошедший имеет отношение к той же мошеннической банде, что и сбежавший негр, однако формального повода для расправы с вальяжным господином не было, да и самый его вид не предполагал кулачной над ним расправы. В конце концов, вид человека, который в подобной ситуации прежде всего заботится о чистоте костюма, способен остановить даже занесённый для удара кулак.
  - Ваши люди? - спросил Илья Ильич, указывая на пятерых жавшихся по углам бригадников.
  - Первый раз вижу, - словно на очной ставке, отозвался приличный. - Я, собственно говоря, представитель федеральных властей, а вы, насколько я понимаю, совсем недавно появились вЕ как бы это сказатьЕ короче, появились здесь и ещё не прошли регистрации.
  - Свидетельство о смерти, что ли, получать? - язвительно спросил Илья Ильич. - Так его там выдают, родственникам, а мне как бы и ни к чему.
  - Ошибаетесь, глубоко ошибаетесьЕ - проникновенно пропел самозваный чиновник.
  Илья Ильич краем глаза заметил, что недавние погромщики, пытавшиеся разыграть, казалось бы, беспроигрышную карту Страшного суда, один за другим по стеночке прокрались к вышибленной двери и немедля расплылись в полутьме. Мешать им Илья Ильич не стал, не сюда же они рвутся, а отсюдаЕ Илья Ильич продолжал разглядывать главаря, который уже привычно вещал, то нравоучительно, то с лёгкой укоризной, то переходя на стиль рекламного слогана:
  - Люди живут везде и всегда, даже, как видим, неживые люди тоже живут, а жить в обществе и быть свободным от общества - нельзя. Это не я придумал, а один мудрый человекЕ
  Случилось так, что в молодые годы Илья Ильич жил исключительно среди честных людей. В коммунальной квартире, где проходило его детство, можно было оставить на кухонном столе кошелёк и быть уверенным, что не пропадёт ни единой копейки. Мошенниками считались цыганки и безнадзорные мальчишки, шаставшие по рынку. И тех, и других можно было легко определить по внешнему виду, суетливым движениям и воровато бегающим глазам. Мошенник на доверии был редкой птицей, какую впору в "Красную книгу" заносить. И когда с приходом нового времени появились благообразные распространители фальшивых лотерей, респектабельные деятели финансовых пирамид, милые девушки, работающие на подхвате у уличных кидал, и прочий преступный люд, искренне считающий себя хорошими людьми, многие, и Илья Ильич в том числе, не могли этого понять. Везение - или чутьё - не дало Илье Ильичу вляпаться в мошеннические соблазны, он обходил стороной игроков в шарик и три листика, не брал билетов бесплатных лотерей и не вкладывал денег, которых у него и не было, в проекты, обещавшие слишком большие доходы. Но одно мучило его и не давало покоя. Мошенники почему-то были слишком похожи на людей. Это невозможно представить: стоит человек, смотрит на тебя честными глазами, а самЕ
  - Скажите, - перебил Илья Ильич монолог федерального чиновника, - вот вы мошенник, и, насколько я понимаю, мошенник-профессионал. А когда вы решили стать мошенником? Когда поняли, что обманывать хорошо и ни капли не стыдно?
  - По-вашему, я похож на мошенника? - оскорбился чиновник.
  - Ничуть, - заверил Илья Ильич. - Вы удивительно похожи на честного человека. Поэтому я и спрашиваю: вы нашли себя в этом ремесле? Получаете ли вы моральное удовлетворение, когда вам удаётся облапошить встречного? И ещёЕ вы потомственный мерзавец, или вас воспитывали как человека и ваша мама, которая, вероятно, тоже находится здесь, была бы огорчена, если бы узнала о вашем промысле?
  - Знаете, - оскорбился благообразный, - в таком тоне я разговаривать отказываюсь!
  - А вас сюда никто и не звал, - напомнил Илья Ильич.
  - У меня дело! Я официальное лицо. Или вы предпочитаете, чтобы вас вызвали повесткой и заставили платить штраф за отсутствие регистрации?
  - Идите отсюда, - ласково предложил Илья Ильич, - а повестку можете прислать по почте. Кстати, коммунальных сборов я тоже платить не собираюсь. Лямишка в день, насколько мне известно, взимается автоматически, а всё остальное - ваши придумки. Так что вы с вашей командой опоздали. Можете быть свободны. Жаль, что здесь нет тюрем и милиции, а то засадить бы вас лет эдак на пятьсот. А ещё лучше - повесить. В прежние годы умерших, случалось, выкапывали из могилы и вешали. Лично я повесил бы вас с большим удовольствием.
  - Мнемон в день, и я согласен сидеть в тюрьме, покуда у вас не кончатся деньги, - деловито предложило официальное лицо.
  - Оботрёшься, - вспомнив молодые годы, ответил Илья Ильич. - Катись колбасой вместе со своей гопой, а то ведь я не пожалею денег и узнаю, что тебе полагается за то, что ты сюда вломился.
  - За отработку-то?.. Ничего не полагается.
  - Вот теперь ты и заговорил как урка, - с удовлетворением констатировал Илья Ильич. - Сколько себя не лакируй, а гнилое нутро покажется.
  - Послушайте, - возмутился самозваный чиновник, - в конце концов, я вам не тыкал!
  - А я тебе сейчас так тыкну, что насквозь проткну, - пообещал Илья Ильич, продолжая сжимать в кулаке отсыпанные деньги.
  - Илюшенька! - воззвала из угла тётя Саша. - Успокойся. А вы, - повернулась она к бригаднику, - уходите, пожалуйста.
  - Минуты здесь не останусь! - продолжая разыгрывать оскорблённую невинность, бросило псевдоофициальное лицо и кануло в дверном проёме, бросив на прощание: - Ну, каков хам!
  - Забавные люди эти мертвяки, - заметил Илья Ильич, возвращаясь к прерванному чаепитию. - Вор на воре сидит и вором погоняет. Одно непонятно, где же честные-то люди?
  - Есть честные люди, естьЕ Только они в нихиль без дела не ходят, нечего тут честному человеку делать. Нормальные люди в городе живут, кто побогаче - в центре, кто похуже - на окраинах, в трущобах. Окраины так и называются - Отработка. Там - такие, как я, убогие, развоплощения ждут.
  - Честные люди, значит, в городе, а новичков этим шакалам на растерзание?
  - А ты что предлагаешь?
  - Организовать настоящие бригады для поиска новичков и не грабить их подчистую, а действительно помогать устроиться в новой жизни. Встречать, вот как ты меня встретилаЕ
  - У нынешних бригадников с этого всё и начиналось, Илюшенька, но ведь дорого это, новичков встречать, а работникам тоже жить надо, только опыт приобретёшь, научишься новому ремеслу, как тебя дома забывать начинают, развоплощение замаячитЕ Значит, нужно зарабатывать. Вот и появляются один побор за другим, все придуманные, а на самом деле, чтобы при свежих покойниках руки погреть, собственное существование продлить подольше. Есть и такие, что без сети маяков работают, на свой страх и риск. Но это таланты, потому они новичков как липку и не обдирают. Например, твой Афоня, ведь хороший человекЕ а что деньги у тебя выцыганивал, так ведь понемножку, только чтобы себе на прожитьё хватило. А тут - организация, им деньжищ всегда нужно больше, чем есть.
  - Хорошо, с этим я разберусь попозжеЕ
  - Ладно, - улыбнулась тётя Саша, - слушай, как тебе своих искатьЕ
  Из странной, стоящей посреди нихиля комнатёнки Илья Ильич ушёл через несколько часов. Перед уходом поправил что мог, вот только книги не сумел сделать вновь читаемыми. Библиотека у тёти Саши была своеобычная и, кроме обязательной классики, насчитывала множество каких-то странных сочинений, о которых Илья Ильич и не слыхивал. а потому и восстановить не сумел. А так - потратил сколько-то мнемонов, и комната стала жилой. Заодно оттренировал нехитрое умение - узнавать, за что именно получена та или иная монетка. Зажимал серебристый мнемон между ладонями и узнавал кое-что о той жизни, что продолжалась дома после его ухода, но каким-то боком касалась его. Скажем, шофёр, подвозивший его в Лахту, разменивая накалымленную сотню, подумал мельком: как там поживает щедрый стариканЕ небось подлатали доктора и теперь дедуля жалеет о раскиданных деньгах. Нет, парень, не жалеет. Сотенная банкнота оборотилась здесь серебристым мнемоном, а это куда как больше, чем просто деньги. Это немного жизни для того, кто уже умер.
  Тётя Саша не вмешивалась в хозяйничанье правнучатого племянника, понимала, что только раззадорит гостя. Лишь на прощание сказала:
  - Зря ты это, Илюшенька. Мне ведь не нужно. Знаешь, старики, бывает, уже сами не хотят жить. Устают от жизни. Для них даже царствие небесное хуже ада покажется. Вот и со мной та же историяЕ устала. Я ещё в той жизни устала. Потом, как тут очутилась да молодость вернула, так вроде интерес в жизни появился, а сейчас - опять разочарование. И дело даже не в старческой немощи, а простоЕ ну, это сам поймёшь, как поживёшь тут подольше. Есть в этой жизни фальшивинка, не все её замечают, а мне она очень заметна. А впрочем, не слушай старческого брюзжания, ступай, а я пойду чаи допивать, там ещё осталось на целую чашку.
  - Я обязательно зайду через пару дней, - обещал Илья Ильич, и тётя Саша кивала, улыбаясь. Потом повернулась к полочке, сняла самого маленького слоника:
  - На вот, возьми на память. Они тут одни только и оставались настоящими, когда ты пришёл. Только из-за них я и жива по эту пору. Их мне когда-то на счастье подарили, и видишь, как вышло, действительно они большую удачу принесли. Я тут всякое про здешнюю жизнь говорила, но ты не всё на веру бери, на самом деле мне тут вторая жизнь выпала и счастья в ней тоже было с достатком. Пусть и тебе будет не хуже.
  Илья Ильич ушёл недалеко. Остановила простая и страшная мысль. Ведь он позаботился обо всём: о вещах, об уюте, но забыл про саму тётю Сашу. А у старухи, по её собственным словам, не оставалось ни единой лямишкиЕ
  Илья Ильич развернулся и поспешил обратно.
  Комната, вынутая из старого петроградского дома и затерянная среди нихиля, встретила его светом, теплом и пустотой. Среди уютных стен никого не было, лишь тончайшая серебристая пыль покрывала новую, только что отреставрированную мебель. Недопитая чашка чая ещё курилась ароматным паром, а под серебряным чайничком мирно мерцал огонёк спиртовки.
  Вот так, был человек, а теперь его нету. Не осталось даже в памяти и, значит, нет нигде, лишь немые вещи некоторое время существуют сами по себе. Сыщик Афоня в своих странствиях набредёт на пустующую комнатёнку, снимет шляпу, задумчиво потрёт темя: с чего бы это, не раёк в нихиле дрейфует, а жилая комнатёнка. Видать, какой-то домосед скончался и, ослеплённый ужасом, создал не штампованный рай, а собственную норку, в которой так славно пряталось от превратностей судьбы. Но и в норке своей покойничек был сыскан жаждущими бригадниками, извлечён на свет, обобран до нитки (ведь оставалось что-то, комнатка - это не рай на полгектара, она всякому по карману!) и отпущен в новую жизнь. "Опоздал!" - вздохнёт Афоня и, если комната ещё не поветшает к тому времени, переночует на постели с пирамидой разнокалиберных подушек, попьёт чаю из фарфоровой чашки, а может быть, и заберёт себе что-нибудь на память. Только что пользы от мёртвой памяти давно скончавшегося человека? Творить может только память живых, об этом живым никогда не стоит забывать.
  Илья Ильич понуро постоял, привыкая к мысли, что уже ничего не исправишь, потом осторожно взял оставшихся шесть слоников, положил во внутренний карман пиджака, потёр темя, словно копируя будущий Афонин жест, и осторожно прикрыл за собой так недавно созданную, но уже никому не нужную дверь.
  Ориентируясь по неумело поставленному компасу, двинулся сквозь нихильную хлябь, надеясь, что Город, как было обещано тётей Сашей, появится не позже, чем через полчаса. Компасов было создано два, но один, тот, что ориентирован на Люду, угрюмо молчал, словно бывшая жена уже давно рассыпалась тончайшей отработкой.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»



- без автора - : Адамс Дуглас : Антуан Сен-Экзюпери : Басов Николай : Бегемот Кот : Булгаков : Бхайравананда : Воннегут Курт : Галь Нора : Гаура Деви : Горин Григорий : Данелия Георгий : Данченко В. : Дорошевич Влас Мих. : Дяченко Марина и Сергей : Каганов Леонид : Киз Даниэл : Кизи Кен : Кинг Стивен : Козлов Сергей : Конецкий Виктор : Кузьменко Владимир : Кучерская Майя : Лебедько Владислав : Лем Станислав : Логинов Святослав : Лондон Джек : Лукьяненко Сергей : Ма Прем Шуньо : Мейстер Максим : Моэм Сомерсет : Олейников Илья : Пелевин Виктор : Перри Стив : Пронин : Рязанов Эльдар : Стругацкие : Марк Твен : Тови Дорин : Уэлбек Мишель : Франкл Виктор : Хэрриот Джеймс : Шааранин : Шамфор : Шах Идрис : Шекли Роберт : Шефнер Вадим : Шопенгауэр

Sponsor's links: