«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 54%

***

  Нет, переводчик отвечает и перед автором, которого переводит, и перед читателем отнюдь не только за отдельное слово.
  Настоящий переводчик сначала осмыслит и прочувствует всю книгу. Это - не общие фразы, это - прямая практическая необходимость. Иначе не найдешь нужный тон, не подберешь нужные слова - и перевод окажется кривым зеркалом. Надо знать и понимать все творчество автора, место, которое тот занимает в литературе своей страны, время, когда он писал, время и события, о которых написана книга (особенно если это классика или книга историческая)Е надо очень, очень много.
  И, уж конечно, надо проникнуться замыслом и настроением именно этой книги, понять характеры этих героев. Осмыслить и ощутить, чем живет и дышит, чем движим каждый из них, в каком ключе думает, чувствует, говорит и действует - в соответствии со своей эпохой, обществом, обстановкой, настроением. Только тогда для каждого из них, в каждом случае и повороте можно найти верные слова, верную интонацию, передать мысль, чувство и стиль - короче, передать то, что сказал писатель, и то, как он это сказал. Ибо словом неверным, случайным очень легко смазать, а порой и вовсе исказить то, что хотел выразить автор.
  Переводной рассказ. На фабрике взрыв, чудом уцелевшая девушка рассказывает матери о гибели своих подруг: лРазве приятно быть на их месте?» Между тем тут единственно верная интонация: а вдруг бы (а если бы) я оказалась на их месте?
  А пока еще не известно, что дочь спаслась, о матери сказано: лОна была теперь все равно что вдова. Нелегкое положение».
  Мягко говоря, странный выбор слов, фальшивая и развязная интонация. Не хватило такта, сказалась душевная глухота. Но, быть может, так бы не случилось, сумей переводчик понять то, что переводит, вдуматься в смысл рассказа и в то, что представляют собой народ и литература страны, с которой он знакомит читателя.
  Порой верность образу, характеру, настроению зависит от самых малых мелочей.
  В повести о детском доме мальчишка, обозлившись, что приходится мыть пол, рывком погрузил тряпку в ведро. Редактор исправил было: лрывком начал погружатьЕ» Не сразу удалось доказать ему, что так рывка не получится.
  Перевод: женщина лбыстро протягивает руку» - тоже получается не быстро, а замедленно, тягуче. Тут вернее иное время, иная форма глагола: протянула руку.
  Человеку лхотелось положить голову на колени, на мягкие, ласковые колени и заплакать. Ему хотелось, чтобы кто-то нежно утешил его. Но рядом с ним сидел (полицейский)». И ему, и с ним здесь лишние, зато нужно: хотелось положить голову на чьи-то колени! Ведь сперва думаешь, что в унынии человеку хочется опустить, спрятать голову в свои же колени. И несколько удивляешься мягким ласковым коленям, пока из следующей фразы не поймешь, что он хотел уткнуться головой в колени утешителя.
  Что видел, что представлял себе переводчик, когда описывал внешность и мимику людей такими словами: лЕдлинная и извилистая, очень гибкая и вместе с тем неподвижная щель рта»? Или: лЕглаза ее лукаво скосились, и золотая искорка пробежала по бахроме ресниц»? Так было напечатано в 30-х годах и так же в 50-х, и новый редактор тоже не всмотрелся в странный образ, не догадался, что у рта не щель, а на крайний случай разрез, а вернее круто изогнуты и плотно сомкнуты губы. И золотая искорка лукавого взгляда пробегает не снаружи по бахроме ресниц, а может блеснуть только из-под ресниц! Или уж сквозь ресницы.
  А вот из другого хорошего романа, который тоже, скажем так, отчасти пострадал в переводе:
  Что значит лшишковатое лицо»? Да еще у мальчика - не урода, не калеки? А лбелое узловатое лицо»? Попробуйте догадайтесь! А что такое узкая улыбка? Может быть, она скупая, сдержанная, едва трогает губы? Или у человека тонкие губы? Но опять и опять читаем: лузкие губы», лпрекрасная, узкая улыбка отблеском мелькнула на его губах» (что это и как сочетается одно с другим?), он лсжал когтями (!) свое узкое горло» (тощую шею?), лон ощущал нажим ее узких упругих грудей»Е Как улыбаться лс водянистой горечью»? Как говорить лс нервным мерцанием губ»? А что значит - лона бесформенно улыбнулась»? Может быть, неопределенно, слабо, туманно?
  И каков, по-вашему, с виду жених, если он лвысокий, элегантный, диспептический»? Всякий ли поймет, что жених страдает несварением желудка? И как это связано с элегантностью? Но может быть, dyspeptic здесь просто худощавый? Какова сестра сего загадочного персонажа, если она лбылаЕ тощей, как ее брат, диспептичной и крайне элегантной»! И как соотносится все это с лжелчным диспептическим взглядом» еще одного персонажа - лмаленького профессора»?
  Героиня нашумевшего отечественного романа лрастопыренными пальцами попробовала оживить тучную копну волос, крашенных под каштан». Что представит себе читатель? Только не лэлегантную молодую даму», какую думал изобразить автор, красавицу, чье ллицо, осененное глазами счастливицы, становилось враз одухотворенным»!
  Всем знакомы белоголовые деревенские ребятишки, о таких светлых волосах издавна говорилось - льняные или о чуть золотистых - соломенные. У героинь А. Н. Толстого нередко волосы пепельные. Можно себе представить, что очень светлые волосы серебрятся, хотя это напоминает скорее о седине. Но при словах серые волосы видишь старуху. А один автор многократно уверяет, что у молодой чудесной девушки волосы серые! Да еще рядом серые зимние улицы, серые доски, бревна, а позже и героиня тяжко больна - и лицо у нее землисто-серое. Автор одаренный, книга интересная - тем обидней, что неверное слово разрушает образ.
  лНе струсил» - говорит о себе герой старого приключенческого романа, облизывая губы. Но ведь облизывает губы чаще всего лакомка в предвкушении любимого блюда. А здесь юноша волнуется, храбрится и, значит, проводит языком по пересохшим губам.
  В переводе герой лЕбыл весел, буквально места себе не находил, шутил, сыпал остротами». Нет, если человек весел, ему, возможно, не сидится на месте, не находит же себе места тот, кому тревожно, тоскливо, кого что-то мучает.
  Если в подлиннике человек сухой, неизменно сдержанный вдруг expands, опытный переводчик пишет: он слегка оттаял. А о непосредственном юнце в таком случае можно бы сказать - он расцвел, весь просиял.
  Хороший перевод хорошего рассказа. Человек лподошел к обрыву и стал на самом краю дамбы, так что кончики пальцев ощущалиЕ пустоту».
  Это бы хорошо, да толькоЕ весь рассказ ведется хотя и не прямо от первого лица, но дан глазами и в ощущении одного героя, и уже неверно было бы нарушить эту интонацию и на время влезть в чью-то другую лшкуру», передавать изнутри ощущения другого героя - того, на кого смотрит первый. Переводчик ошибку уловил и исправил: лстал на краю дамбы - кончики пальцев над пустотойЕ» Это уже действительно - глазами рассказчика.
  А в другом переводе напечатано: лЯ, крадучись, с алчно горящим взором бродил вокруг». Ни переводчик, ни редактор не почувствовали, что о себе так сказать нельзя, это взгляд со стороны.
  Еще случай: лЯ вошел в избу бледныйЕ», лЕя весь белый, как будто обескровленный, стоял у комода». Это интересный роман нашего современного автора, но опять же писатель не заметил, что не может рассказчик сам так себя увидеть, ведь он не смотрится в зеркало.
  Даже очень хорошее слово, выразительный оборот подчас недопустимы по самым неожиданным причинам. Все зависит от того, в чьи уста они вложены, в какое окружение попали и какой образ рождают.
  Странно было бы в фантастическом рассказе о роботе, чье сходство с человеком весьма условно, сказать: он смотрит набычившись или молчит, будто воды в рот набрал.
  Странно, описывая загородную прогулку богатой светской молодежи, говорить: лличный скарб участников экспедиции». И, право же, странно сказать о девушке: лбросилась в сторону, как испуганный конь».
  Во время пожара, когда решается судьба - жить или погибнуть, человек вдруг смекнул, что перед ним лестница, путь к спасению. Здесь больше подходит - сообразил, понял.
  Хорошее слово помешкал, но мешкают обычно по лени, рассеянности, а в раздумье, от озабоченности человек медлит. Хорошее, нестандартное слово промашка, но когда речь идет о событиях серьезных, о грозной опасности, вернее сказать, что человек не дал маху, совершил не промашку, а промах, ошибку.
  Он смылся - выразительно, но если смылся в ванную, это уже смешно, лучше удрал, сбежал.
  Он раскусил их намерения - неплохо, но опять же смешно и не годится, если чьи-то намерения раскусил пес.
  В английском тексте рядом стоят слова как будто несочетаемые, буквально: я закричал на него шепотом. Герой потрясен, зол - и переводчик передает это иначе, но верно: яростно прошептал емуЕ
  По-английски the barren desolation очень выразительно: уныние, пустынность, безысходность, и вот она-то была бы лучше всего, но нельзя, потому что речь тут о безысходности улиц.
  И как ни хорош оборот лбыл не в своей тарелке», не годится он, если человек при этом стоит на пороге столовой.
  Отличное слово душегрейка, и хорошо, что прелесть его ощущает молодой переводчик, ноЕ лтам русский дух, там Русью пахнет» - и французскому автору естественней своего аббата облачить все же в теплый жилет.
  Скольких соблазнов приходится избегать переводчику, от скольких находок отказываться, если в нем настороже чуткий, зоркий и неумолимый лсаморедактор»!
  Детская книжка. В сущности, научно-популярная, из тех, что в живых образах раскрывают перед ребятами мир природы. лГероиня» - черепаха, и хотя рассказ ведется не от первого лица, все же это своего рода косвенный монолог. Читатель должен увидеть и понять не только внешние события, поступки, но как бы и мысли и чувства живого существа, смотреть на все его глазами.
  Маленькая черепаха ползет по песку к воде, нелегкое путешествие подходит к концу - хорошо бы сказать: лдо моря уже рукой подать», ан нельзя: у морской черепахи не руки и даже не лапы, а ласты!
  Или о неожиданной встрече: героиня очутилась нос к носу с другой черепахой - ибо нельзя же сказать о черепахах (да и о любых зверях) лицом к лицу! Ну, может быть, еще в сказке - и то вопрос, а уж в научно-популярной, познавательной книжке, право, ни к чему. И точно так же странно было бы рыбке или черепахе от акулы или зайцу от волка удирать на всех парах, естественней во всю прыть (или во всю мочь, а четвероногому или, допустим, страусу - со всех ног).
  Впрочем, и в человеческих устах или мыслях оборот с парами возможен не всегда. Не может сказать герой какого-нибудь средневекового романа: ля мчался на всех парах» или лменя словно током ударило»: он еще не знает обузданного человеком электричества, не видел паровоза и парохода.
  Ползают по дну лагуны крабы и обдают себя мокрым песком. Хотя и жаль, пришлось переводчику удержаться от соблазна прибавить лс головы до пят» - ведь так можно сказать только о тех, кто стоит вертикально: если не о человеке, то, допустим, о том же страусе.
  И хоть звучало бы недурно, нельзя сказать о черепахе лона и ухом не ведет», потому что у черепах нет ушей. И не стоит говорить, что она ли в ус не дует», хотя о человеке, пусть безусом, это сказать всегда можно. А тут все же лучше: лей все нипочем».
  Или о попытке куснуть твердую ракушку - так и просится: лне по зубам ей эта пища», ноЕ у черепахи нет зубов! Приходится сказать проще: раскусить ракушку ей не под силу.
  А вот у другого переводчика: лпрофессор заморгал по-рыбьи». Но моргают ли рыбы? Ведь у них веки недоразвиты. Очевидно, образ вывихнут, спутан. Пойманная рыба трепыхается, бьется, трепещет, но взгляд у нее как раз немигающий, неподвижный, у нее круглые, часто выпуклые, ничего не выражающие глаза.
  Да, всякому, кто пишет, надо быть повнимательней, чтобы не разводить в книге такую вот лразвесистую клюкву». И тут тоже необходим зоркий, приметливый и памятливый редактор.
  А без лклюквы» порой не обходится. Человек за обедом лловко разнимал утиную заднюю ножку»! Мы-то в простоте душевной и не подозревали, что у птиц (тогда, может быть, и у нас, двуногих млекопитающих?) ноги делятся на задние и передние! Забавно, что эта утиная задняя ножка уцелела и при переиздании романа через двадцать лет: нового редактора она ничуть не смутила.
  А вот в переводе чудесных миниатюр Ренара сказано было когда-то: сухой осенний лист, гонимый ветром, - одноногая, однокрылая птица; потом стало, пожалуй, еще выразительней: птица об одном крыле и об одной лапкеЕ Но такой образ может создать лишь тот, кто не путается в лпередних» и лзадних» птичьих ногах!
  И необходимо чутье к оттенкам слов и сочетаний.
  лМало комуЕ приходила охота нападать на существо, закованное в такие непробиваемые латы». Тут тоже есть маленькая тонкость, оттенок и практический, и даже психологический. Мало кому придет охота - подразумевается, что это небезопасно, тебе могут дать сдачи; меж тем латы - это только оборона, и вернее сказать, что на столь надежно защищенное существо не нападают, чувствуя, что не стоит попусту время терять, даром, понапрасну, без толку тратить силы.
  Люди едва не погубили живое существо - просто так, от нечего делать - и пошли прочь легким шагом. По букве подлинника так было бы верно: у автора ambled. Но переводчик, наделенный чутьем и слухом, правильно пишет: беспечно пошли прочь. Ведь важна здесь не легкая походка, а беззаботность, легкомыслие, люди и не думают о том, что зря сделали злое дело.
  Вот из таких оттенков и рождается образ.
  Речь о покое, об уюте. И вдруг: это было лвсе равно, что нежиться у камина, поселиться в мурлыканье спящего кота, в теплой воде ручья, стремящегося через ночь к морюЕ»
  Две небольшие неточности - и образ распался. Если чуть вдуматься, поймешь: воплощение уюта - спящая кошка, кот же - скорее непоседа, бродяга, а может быть, и драчун. Английское the cat не имеет рода, тут надо было выбирать. И теплому ручью стремиться не надо, течение, которое куда-то стремится, быстрей, резче, холодней, а здесь весь образ полон неторопливой мягкости, мирного тепла - и ручей, пожалуй, в ночи струится к морю.
  Такие оттенки надо не только понимать, осмысливать, но ощущать всей кожей, всеми пятью чувствами.
  Важно услышать, уловить разницу между лицом морщинистым - и изрезанным, изборожденным морщинами (когда нужно нарисовать не просто старость, а умудренность горем, жизненным опытом).
  И если человек лпошел бродить по улицам, измученный и несчастный», нельзя прибавить: больше делать было нечего, ибо это уже о шатанье по улицам от безделья. Надо немного иначе: что еще оставалось делать?
  Женщина неожиданно узнала, что ей грозит несчастье, тяжкая разлука, - и вцепилась зубами себе в руку, чтобы не вырвался крик отчаяния. Но вцепилась - получается злобно, как о собаке, а жест душевной боли верней передать близким словом: впиласьЕ
  А подчас малые оттенки смысла и окраска слова ускользают от пишущего - и неточность его подводит.
  В фантастическом рассказе космонавты приземлились после долгого и опасного полета, перед ними - чудесный вид, все дышит благодатным покоем. Среди прочего сказано: лНеспешные ручьи мирно извивались среди зеленых лугов». Одно слово разрушает мирную картину - оно неспокойное, недоброе: извивается змея, демоническая Саломея в танце, извиваются лианы в непроходимых джунглях, раненое животное - от боли.
  А мирный, неспешный ручей среди лугов - вьется.

4. Буква или дух?

  Мадам де Займи и другие
  Как часто встречается и как несуразно звучит в переводе: лЯ повернул на двадцатую стрит»! Нам уже хорошо знакомо, насыщено очень точным смыслом сочетание Уолл-стрит, мы привыкаем к названиям вроде Мэдисон-авеню, Лестер-сквер: это именно названия, сочетания нераздельные, да и то подчас верней перевести не лсквер», а лплощадь». Но ведь лстрит» - просто улица, и так бы и надо называть многочисленные нью-йоркские нумерованные лстриты»: Сороковая, Пятая, Сотая улица. А нередко название еще и рисует облик городка, селения, и тогда лучше не безликие лМэйпл-стрит» и лрю Делорм», а Кленовая улица, улица Вязов.
  Русский читатель не знал, что такое парижская Конкорд и как выглядит площадь Этуаль. Куда понятней площадь Согласия, и очень ясно, воочию представляешь себе, как лучами расходятся улицы от площади Звезды.
  Тому, кто не знает английского, не понять, почему человек считает Мейплдерхем красивым названием: для русского уха это ничуть не музыкально, с непривычки не выговорить. Совсем иначе воспринималось бы, если перевести главное - Maple - и назвать имение Клены (или Кленовое, Кленовая роща).
  Переводить ли иностранные названия? И, что еще сложнее, переводить ли осмысленные, многозначительные имена?
  Задача непростая, об этом немало спорили, и не раз ломались копья.
  В XVIII веке и даже в XIX переводчики, нимало не смущаясь, Мэри превращали в Машеньку, а Жана в Ванюшу. Теперь у нас, пожалуй, крен в обратную сторону.
  В мировой литературе, особенно в сатире, существует давняя и сильная традиция - давать имена со значением. Были и у нас Стародумы и Скалозубы, недаром и у Шиллера злодей именовался Вурм - червяк! Смешным анахронизмом было бы сейчас переводить такие имена лв лоб», разводить на страницах западного романа Скотининых или Смердяковых. Но и отнимать у нашего читателя то, в чем находит еще новые краски, дополнительную прелесть и остроту читатель подлинника, - обидно и несправедливо.
  Наш читатель не обязан понимать, что в блистательной, беспощадной лЯрмарке тщеславия» хитроумная Бекки недаром носит фамилию Шарп. А тем самым облик героини утратил некую черточку, и читатель, как ни говорите, отчасти обокраден. Значит, нужно искать какие-то другие пути, более современно передавать словесную игру автора.
  А как прикажете поступать? Дать нашей мисс Бекки фамилию Проныра?
  Нет, конечно, нет. Но нельзя ли сочинить что-то такое, что звучит более или менее по-английски и в то же время таит некий намек? Нельзя ли переименовать героинюЕ ну, скажем, в мисс Бекки Востр?
  С трепетом сознает автор этих строк, какие громы и молнии обрушатся на его крамольную голову. Говорят, ересь. Говорят, традиция. Говорят, нельзя.
  Ну, может быть, в данном случае и нельзя - сильна традиция. А в иных случаях все-таки надо! Необходимо!
  Ведь вот (об этом хорошо писал А. Арго) назвали же в переводе старую ростовщицу лмадам де Займи» - как хорошо и выразительно!
  И разве плохо, как предлагал Арго, девицу, чья фамилия по-английски означает лтомность», назвать в переводе мисс Томнэй, субъекта по фамилии Снэйк (змея) - мистер Гад, а наушника - мистер Клеветаун?
  В новом переводе диккенсовых лТяжелых времен» мучитель детей назван мистер Чадомор. Другой мучитель (и названный его именем роман Генриха Манна) полвека существовал в русском переводе как лУчитель Унрат», и читателю это ничего не говорило. Новый перевод сломал традицию, и появилось беспощадное, очень точное: лУчитель Гнус»!
  Неожиданными находками такого рода блеснул большой наш мастер Н. Любимов в новом переводе Рабле.
  Ломать традиции порой необходимо. Даже очень старые. Чуть не сто лет у нас широко известны были лБольшие ожидания» Диккенса, а в новом переводе выбран менее признанный прежде, но более правильный вариант: лБольшие надежды». Тем нужней исправлять ошибки не столь давние. К примеру, известный роман Митчела Уилсона сперва назван был по смыслу как раз наоборот: лЖизнь во мгле»! Позже исправили на лЖиви с молнией», а верней было бы, пожалуй, лЖиви среди молний». А может быть, и совсем по-иному: лНе тлей, но гори!».
  Давным-давно и не один раз переводили у нас роман Дж. Лондона под разными названиями: лДень пламенеет» и даже (не в честь ли киевского князя Владимира?) лКрасное Солнышко».Так прозвали героя, то было его любимое присловье. И никто не задумывался, как странно звучат эти слова в краю долгой полярной ночи. А когда впервые задумались, стало ясно, что смысл присловья совсем иной: burning daylight по-английски значит лвремя не ждет»; герой жаден к жизни, нетерпелив, силы в нем бурлят, отсюда и присловье, и прозвище. Но только в новом переводе настоящий мастер донес это до читателя.
  Наши критики и литературоведы называли, а некоторые и до сих пор называют роман А. Камю лЧужой». Между тем по смыслу и философии этой книги герой ее не столько чужой людям (с их точки зрения), сколько посторонний им (его точка зрения на мир: меня все это не касается, я вас знать не хочу). Французское lТetranger включает оба эти значения. Но вот переводчик на английский сперва назвал эту книгу лStranger», а через годы, в новом издании, исправил лOutsider». И так же, ломая ллитературоведческую» традицию, сделали оба переводчика по-русски (в журнале лИностранная литература» и в однотомнике).
  К сожалению, до последнего времени наши редакции и редакторы опасались перемен, а если что-нибудь меняли, то как раз уходя от игры слов. Вот давний случай с одним из наших мастеров. В пьесе-сатире Шоу тупица полковник спрашивает умницу солдата, как его фамилия. Ответ: Миик, сэр. Полковник брезгливо переспрашивает. В этом имени, в столкновении героев - большой смысл, злая насмешка, терять ее жаль. По-английски meek - слабый, кроткий, даже размазня. Сделать Мягок, Слаб? Похоже, но не очень убедительно. В редакции запротестовали, переводчик не настаивал. Потом однажды в случайном разговоре возникло: конечно же, Миик - Мякиш! Подходит по звучанию (ср. Кавендиш!), верно по смыслу. лЭх, додуматься бы раньше»! Но книга уже вышлаЕ
  Современная пьеса.
  Героя зовут Чанс, героиню Хэвенли - что это для русского уха? Тяжело, неблагозвучно - и только. Но в изданном у нас словаре английских личных имен мы ни того, ни другого не находим. А в пьесе и то и другое неспроста. Хэвенли (т. е. неземная, небесная) - имя-символ, имя-ключ, девушка эта воплощение чистоты, а ее втоптали в грязь. Чанс (буквально - счастливый случай, удача) - счастливчик, с юности словно лобреченный» на удачу своей красотой, но тоже горько обманутый судьбою.
  Как тут перевести, можно ли чем-то заменить? Конечно, это нелегко. Но до чего же обидно смысл и, если угодно, эмоциональный заряд, заключенный в этих именах, терять!
  Помнится, такое случилось еще в 40-х годах в переводе большого романа: женщину называли Бьюти. По-русски звучит так, что поневоле вспоминаешь оЕ битье. А она была сама Красота, немало говорилось о ее портрете и о художнике, который его написал. Опять задача труднейшая, тогда ее так и не решили, но, быть может, кто-нибудь когда-нибудь и решит?
  Пустячок, но показательный: в новом издании хорошо известной книги имя подвижной собачонки, выразительное лБлошка» заменили непереведенным, несклоняемым и не слишком благозвучным лПюс». Зачем, почему - непонятно.
  Если одну лошадь в переводе называют лПринц», то почему рядом другая осталась лКвини»? Конечно же, она - лКоролевна».
  А вот, думается, случай не пустячный и потому более огорчительный. Переводился заново роман Твена, почти памфлет, где остро и зло высмеяна американская выборная система, парламентские нравы, сенат и сенаторы. В море продажности и демагогии Твен воздвиг один островок - это сенатор по имени Нобл. Но ведь не всякий русский читатель знает, что Noble по-английски значит благородный, честный. Нельзя ли этого сенатора окрестить так, чтобы звучало по-английски и все же просвечивал бы смысл? Почему нельзя хотя бы - сенатор по фамилии Честен! Ведь существуют фамилии Честер, Честертон, Честерфилд.
  Долго доказывал, убеждал, умолял переводчик. Ссылался на Свифта, на ДиккенсаЕ Не вышло. Ни один редактор не опроверг его по существу, но все наложили вето.
  А ведь у Твена Noble не случайность! Вдвойне необходимо переводить имена и названия, когда они важны по существу. Читатель не так много потеряет, не узнав, что селение Хоукай - это Ястребиный глаз: ну, еще одна живописная черточка, не более того. Но вот городок называется Мирная обитель или Коррупция - это уже не пустяк. Оставить Сент-Рест или Корапшен вместо хотя бы Корыстенвил - значит обокрасть читателя. Забавно, конечно, что три мельком упомянутых халтурщика от медицины именуются: доктора Пшик, Пляс и Дуб - тут редакция согласилась, но это как раз пустяк. А вот раскрыть смысл имени Нобл - имени единственного порядочного человека среди печатно высеченных Твеном ханжей и рвачей от политики - было по-настоящему важно!
  Вспомним вновь лЗакон Паркинсона». Будь редакторы в журнале настроены так же, как редакторы Твена, лЗакон» этот в переводе проиграл бы непоправимо. Ибо автор смешно и ловко оттенил здесь пародийный канцелярит тем же хитрым приемом - именами и названиями лсо значением», и переводчики сумели этим воспользоваться.
  Конечно, сегодняшний западный памфлетист - не Фонвизин и не Грибоедов, Простаковых и Молчалиных в его текст не вставишь. Но и терять такую игру было бы непростительно - слишком многое пропадет для читателя, который не знает языка и не в силах уловить едкую осмысленность имен и фамилий. И переводчики лПаркинсона» их обыгрывают. Появляются мистеры Макцап, Стопбинг и Дуропейн или какой-нибудь епископ Неразберийский.
  Депутат парламента, центрист из категории нерешительных - мистер Уэверли. Буквально - колеблющийся, в переводе - мистер Ваш де Наш.
  Казначей Макфэйл - в переводе (почти буквально) мистер Макпромах. Профессор Макфишн (буквально Взрыв) - в переводе Мактрах. Подрядчики мистеры Макнаб и Макхаш - в переводе (почти буквально) мистеры Мактяп и Макляп. Мистер Вудворм (древоточец) - в переводе мистер Сгрызли (звучит тоже вполне по-английски, вспомните хотя бы Пристли!)
  И еще, и еще, вполне в духе и стиле памфлета: мистеры Буйвелл, Крепчи, Напролэм, доктор Маккоекак, инженер-консультант Макхап (в подлиннике Макфи: гонорар, а может быть, и взятка!) И наконец, нефтяной трест с выразительным наименованием: лТек Ойл Да Вытек» (лThe Trickle and Dried Up Oil Corporation»). Одни находки были отличные, другие не столь ярки. Но все это звучит по-английски, осмысляется по-русски, и, право, бьет без промаха. Нет никаких сомнений: без этих веселых колючих искр лЗакон Паркинсона» изрядно бы померк.
  На рубеже века писатель, самые серьезные свои романы любивший сдабривать крупицей юмора, в одной книге отвел немалую роль собачонке. Собачонка была ревнивая, капризная и не всегда доброжелательно смотрела на мир и на людей из-под густой, косматой шерсти, падающей на глаза, словно челка у модной девицы.
  Звали собачонку - Блинк.
  По-английски blink - мигать, щуриться. По-русски это на глаз и на слух прежде всего напоминает о блинах и масленице. Кроме того, Блинк звучит в мужском роде, а тут важно, что четвероногая героиня - женского рода и нрав у нее самый дамский. Редактор предложил обозвать собачонку Моргалкой или короче, звучней, ближе к русской Жучке - Жмуркой. Переводчик не согласился. Редактор не настаивал. Собачонка осталась Блинк, а в проигрыше остался читатель.
  Когда-то, не подумав, ввели у нас без перевода Микки Мауса (верней бы мышонок Микки). Теперь малыши видят на экранах Майти Мауса - все ли знают, что mighty по-английски могучий? И чем плохо было бы - Храбрый мышонок, силач?
  В романе французского автора осталось без перевода название модного дамского магазина лПрентан», а почему бы не лВесна»?
  Западный фильм критики сперва так и называли лДжавз» - и неблагозвучно, и непонятно. Потом пошли в ход лЧелюсти». А это, конечно, (акулья) лПасть».
  Настоящий литератор отлично понимает, как обидно читателю терять эту самую лнепереводимость», как важно донести до него оттенки, скрытые в значимых именах и названиях. И не показательно ли, что интереснейший американский писатель Томас Вулф в одном из своих романов, рассказывая о Германии, перевел на английский название Шварцвальд и написал Black forest - чтобы читатель увидел и воспринял еще и образ черного леса!
  И когда (еще в 1901 году!) горьковскую лПесню о Соколе» перевел поэт Ян Райнис, недаром он заменил Ужа - Гадюкой. Ведь в латышском фольклоре Уж - добрый! Правда, гадюка не только ползучая тварь, но еще и ядовитая. И все же один учитель из Латвии рассказывал: когда он говорил ребятам об этой замене, в каждом классе кто-нибудь находил верный ответ: почему нельзя было перевести буквально и оставить Ужа. До школьников - доходит. Отчего же так часто не доходит до литераторов, до переводчиков и ученых мужей?
  лИгра» на именах и названиях - лишь один вид игры слов, с которой так часто сталкивается переводчик. К примеру, без игры слов и Диккенс не Диккенс! Но как трудно порой передать даже малый его каламбурЕ
  Вот каверзные случаи из небольшой его повести.
  Мальчишка продает на улицах газеты. Продрог ли, проголодался ли, устал - но держится молодцом. И чтобы как-то развлечься, скоротать время, выкликает свою газету по-разному: с утра, как полагается, Paper, а затем - Pepper (перец), Piper (дудочник) и так далее, меняя гласные.
  Как быть переводчику? Писать лпейпер», лпеппер», лпайпер» и так далее? Скучно, непонятно. Переводить? Получится длинно, разнозвучно, неубедительно. Притом иногда в этих выкриках и смысла нет, они только созвучны слову лгазета».
  И вот в переводе мальчишка выкликает лУтренний листок», затем лУтренний блисток, кусток, свисток» и под вечер, когда работа кончается, - лВечерний хвосток». Наверное, решение не идеальное, а все же решение.
  Фамилия героини Свиджер, многие зовут ее для краткости Свидж. Ни она сама, добрая душа, ни муж ее не в обиде - пускай, мол, прозвали хоть Свидж, хоть Видж, хоть БриджЕ И дальше в подлиннике обыгрывается уже слово лбридж», которое ведь не только рифма к Свидж, но еще и означает лмост». Пускай, мол, ее зовут как угодно - и следует перечень лондонских мостовЕ Для русского уха диковато, что женщину называют Вестминстерским и иными мостами, да и громоздко, непонятно. И пришлось обыграть второе значение слова лбридж»: пусть, мол, зовут хоть бридж, хоть покер, преферанс, пасьянс, я даже не против подкидного, если им так больше нравится!
  Горький, трудный, психологически сложный рассказ современного писателя о тяжелых судьбах, об одиночестве называется в подлиннике лMaster Misery». Так зовется и действующее лицо. Сами по себе эти два слова верней всего было бы передать нашим лГоре-Злосчастье». Пусть это из старинной повести и стало детской сказкой - у автора тоже притча. И, к примеру, в другой притче, у другого современного автора, вполне уместен оказался наш сказочный оборот лЖила-была старушка». (Впрочем, иные фольклорные зачины и речения, пожалуй, международны.)
  Но в русской сказке Горе-Злосчастье все-таки малость смешное, солдат под конец его перехитрил. Да и средний род для имени этого героя не годится. И переводчик находит иное решение: Злой рок. Это беспощадно, как весь рассказ, очень точно выражает роль героя, звучит кратко, тяжко, словно два роковых удара, словно стучит в дверь сама судьба.
  Другой случай. Человек пришел посмотреть на торжественную и скорбную процессию - хоронят королеву.
  - IТm late? - говорит он.
  И ему возражают:
  - Not you, sir. She is.
  У английского слова late два значения. Герой спрашивает, имея в виду первое значение: Я не опоздал? И слышит в ответ второе значение: Вы не покойник, сэр. Покойница (или - скончалась) она.
  Как быть? Переводчику пришлось отказаться от игры буквальной, на двойном смысле именно этого слова, и обыграть нечто соседнее.
  - Все кончено?
  - Не для вас, сэр. Для нее.
  Слово обыграно другое, а смысл и настроение сохранились - ничего не отнято у автора, не прогадал и читатель.
  Да, это всякий раз сложно и подчас спорно. Бесспорно одно: необходимо искать какие-то замены, чтобы не тускнели краски автора и ничего не терял читатель. Что-то выйдет удачно, что-то похуже. Одно плохо всегда - обычное оправдание, сноска: лнепереводимая игра слов». Это - расписка переводчика в собственном бессилии. Конечно, порой ты и впрямь бессилен перед какой-то уж очень головоломной задачей. Тогда вернее совсем пожертвовать игрою слов здесь и, может быть, взамен сыграть в другом месте, где у автора ничего такого и нет, а переводчику что-то придумалось. Но чем меньше потерь, тем, понятно, лучше, и отступать без боя стыдно.
  А редактору в таких случаях не надо быть педантом и придирой, возвращать переводчика к букве подлинника, упрекать в отсебятине. Ведь это как раз не отсебятина, не произвол, а та необходимая свобода, которая помогает полнее передать стиль и замысел автора.
  Вспоминается: один наш математик переводил специальный труд и вдруг застрял - не удавалось проникнуть в суть мысли автора. И какой-то весельчак, видимо начитавшийся романов с этими самыми сносками, присоветовал:
  - А ты напиши: дальше следуют пятьдесят страниц непереводимой игры словЕ
  БукваЕ
  В переводах с английского то и дело встречаешь оборот все в порядке. Даже и не в переводе кое-кто пишет: лУ меня все oл paйm»!!! А уж если формалисты это All right переводят, то буквально, совсем не в духе русской речи. У меня (со мной) все в порядке там, где вернее: все хорошо (благополучно). лВсе в порядке» пишут всюду, без разбору: и в утешение плачущему ребенку (вместо ну, ничего, ничего, успокойся, пройдет, все обойдется), и о человеке - вместо он жив и здоров, и о машине - вместо она в исправности (работает как нельзя лучше).
  Так сохраняется буква подлинника, но искажается его дух, нарушается искренность речи, верность образа. А ведь нетрудно все это сохранить.
  В фантастическом рассказе зверек или птица научились говорить по-человечески. Говорят поначалу не совсем чисто и правильно. Допустим, не Hello, a Сello. Англичанину такая ошибка в произношении скажет много, а русскому читателю - ровным счетом ничего. Но можно передать это самое Hello обычным русским здравствуй, а в наивной, еще неумелой речи Сello - хотя бы как драстуй или здТаствуй. И все станет понятно.
  В иных случаях, в книгах современных лHello» отлично передается нашим лЗдорово» или лПpuвem». Это тоже естественней и выразительней в книге, написанной - или воссозданной - по-русски.
  Все это отдельные мимолетные возгласы. Но есть один отличный, психологически насыщенный рассказ, где это самое Hello (переводчик ради фонетической точности пишет лхеллоу») играет совсем особую роль, на нем лежит важнейшая смысловая и эмоциональная нагрузка. И вот что получается:
  лДиалог внезапной любви один и тот же всюду, во всех странах мира. На всех языках (!!!) мы кричим друг другу из-за подушки: лХеллоу-хеллоу-хеллоу-хеллоу!», словно ведем какой-то нескончаемый телефонный разговор через моря и океаныЕ»
  Так еще в нескольких местах, по три, четыре, пять хеллоу кряду. То, что должно звучать воплем отчаяния и одиночества, оборачивается нелепостью, пародией. Надо думать, не этого добивался одаренный переводчик, но его подвело увлечение экзотикой заемного слова. Право же, стоило отказаться от буквы подлинника. Ибо лна всех языках», каждый на своем языке, любя и тоскуя, мы кричим друг другу все же не лхеллоу», а примерно - слушай! выслушай! Ты слышишь? Услышь меня! Правда, в рассказе упомянут телефонный разговор. И все-таки жаль, что не выбрано такое слово, которое годилось бы не только для телефона, но выдерживало бы всю психологическую нагрузку, передавало бы ощущение неизбывного одиночества. Да, рассказ во многом пародиен, но только не здесь.
  Это - случай крайний. Но как часто наталкиваешься на никому не нужное: лОТкей, сказал он» вместо - ладно, согласен, идет.
  Как часто в переводах встречаешь оборот высокие скулы (high). Изредка это скуластое, широкоскулое лицо (восточного типа). А чаще - выступающие или обтянутые скулы на худом лице (вспомните лдве косточки, две точки под глазами», которые поразили князя Мышкина на портрете Настасьи Филипповны). Тогда вернее сказать лот противного»: глубоко посаженные (или даже запавшие) глаза.
  Допустим, можно сказать песочного или морковного цвета волосы, хотя верней либо светло-рыжие, золотистые, либо яркие, медно-рыжие: так мы говорим по-русски, именно это означают английские sandy и red или французское carotte. Недаром роман Жюля Ренара лPoil de carotte» в переводе совершенно правильно назван лРыжик».
  Но вот женщина влюблена, во всяком случае ведет себя как влюбленная. лОна восхищалась его волосами, его шеей, изгибом его позвоночника». Неужто и вправду - позвоночника?! Конечно, по словарю это первое значение слова spine. Но пусть даже автор говорит не совсем всерьез, пусть он подтрунивает над внезапным увлечением героини, все же вряд ли она восхищается позвоночником! Скорее - прямой, ничуть не сутулой спиной мужчины, иначе говоря, его осанкой, тем, как прямо он, человек уже в годах, держится. И однако это не описка. Чуть дальше герой размышляет: лНеужели ее восторги по поводу изгиба его позвоночника были всего лишь коварной и бессовестной игрой на ненасытномЕ мужском тщеславии?»
  И в другом рассказе, о другой женщине, пусть тоже не без иронии: лОна шла, выставив свой плоский живот далеко вперед, что придавало ее позвоночнику какой-то фантастический изгиб». Не стоило ли перевести это на язык и образы более понятные? К примеру: она выпятила живот и как-то неестественно, неправдоподобно изогнула спину. Право, читатель легче бы себе это представил!
  Здесь переводчик, видимо, считал буквальность остроумной. Чаще она бывает бездумной и бессмысленной.
  К пословице mettre la main a la pate дали сноску: опустить руки в тесто! А смысл - вмешаться!
  Непонятно, почему логромный клан, сгрудившийся в блокгаузе», может затравить и убить человека. А тут никакой не блокгауз, просто (на жаргоне) тюрьма.
  Бездумная передача иноязычного слова первым же его значением по словарю породила немало ошибок. Иные укоренились за десятилетия. Так, даже нынешние газеты и справочники упорно делят территорию США на графства. Иной раз читаешь: республиканское графство! Чистейшая бессмыслица. Люди привыкли, не ощущают нелепости таких сочетаний, хотя, как известно, никаких графов и графств в Америке нет. County там означает просто округ - второе значение слова черным по белому указано в англо-русском словаре.
  Еще важнее отходить от буквы подлинника в художественной литературе, где надо передать не только суть, смысл, но и множество оттенков.
  В подлиннике: лПлохое зрение не мешало (не препятствовало) акулам чуять жертву». Дословный перевод прозвучал бы странно и не слишком логично. И переводчик думающий, наделенный верным слухом, отходит от буквы, чтобы прояснить мысль: Акулы плохо видят, зато отлично чуют жертву.
  Просто и ясно. И плох был бы тот редактор, который стал бы здесь возражать против лотсебятины», потому что у автора, мол, нет никакого лзато».
  Самолет потерпел аварию, два человека затеряны в сердце пустыни, им грозит смерть от жажды. Но среди обломков самолета чудом отыскался апельсин, они по-братски разделили его, и вот у ночного костра выдалась счастливая минута. В подлиннике дословно: лЛожусь на спину, сосу фрукт и считаю падающие звезды». Рассказано о событии трагическом, о раздумьях глубоких и человечных (мы обреченыЕ но это не мешает мне радоваться), а по-русски сосу фрукт прозвучало бы попросту смешно. И приходится расшифровать лфрукт», отойти от буквы подлинника, чтобы передать дух, ощущение, настроение: лОткидываюсь на спину, высасываю дольку за долькой, считаю падающие звезды».
  Раз в год в домашней утке просыпается душа перелетной птицы, древний инстинкт зовет ее прочь со двора, ей мерещится ширь материков, очертанья морейЕ Все это странным образом умещается лв маленькой глупой голове» - вот мысль автора (есть такой французский идиом - la dure tete), и, право, странно было бы слово dure перевести здесь первым значением по словарю: в твердой голове.
  Старушка втайне чувствует себя одинокой, ей не хватает ласки, тепла. Она хочет завести собаку - и объясняет с запинкой: лI want something human». Надо ли переводить дословно: лчтобы рядом было что-то человеческое»! Пожалуй, и вернее, и яснее, к примеру: Хочу, чтоб рядом была живая душаЕ
  Еще любопытный и очень показательный случай.
  Младшая сестренка жаловалась на брата: лС ним стало трудно ужиться, то он злился, то дулся, настроение у него менялось пятнадцать раз на день. Ел так много и жадно, даже смотреть было страшно, и все огрызался - не приставай ко мне». (Вподлиннике: лНе was difficult to live with, inconsistent, moody. His appetite was appalling, and he told me so many times to stop pestering him».)
  Однажды весьма авторитетный критик привел эти строки как пример чрезмерной вольности - тут еще можно спорить. Но позднее они же приведены уже как грубая ошибка, перевод обратный по смыслу, дескать: 1) выражение appalling appetite значит лскверный, плохой аппетит», так как лглагол appal значит пугать, страшить» и 2) лнужно былоЕ правильно осмыслить ситуацию, задуматься: когда у человека дурное настроение, какой у него аппетит - плохой или хороший?» Тогда, заключает критик, не было бы в переводе лгрубого ляпсусаЕ»
  А ляпсуса здесь нет, смысл как раз верен.
  Критик исходил из первого, общепринятого значения одного слова или словосочетания и предлагал первое приходящее на ум заключение: в дурном настроении есть не хочешь. И то и другое вырвано из контекста, из всего повествования, из конкретных связей. Между тем у автора сразу за словами об appalling appetite девочка спрашивает, не солитер ли сидит в брате, и отец отвечает: нет, просто Джим растет. У подростка, а не у взрослого дурное настроение не обязательно отбивает аппетит! Да и девочку навряд ли испугало бы (навряд бы она даже заметила) отсутствие аппетита. Напротив, ее и дальше пугает именно непомерный аппетит брата, она изумляется, чего ради он лстолько всего уплел» - бутылку молока и десяток бананов сразу!
  Перевод был тут верен как раз потому, что основан на духе подлинника, на продуманном общем смысле рассказанного, а не на букве, не на первом по словарю толковании отдельно взятого слова, вырванного из всего настроения и всей картины. И отнюдь не из желания защитить честь собственного мундира воскрешаю я, виновница мнимого лляпсуса», этот давний случай. Нет, здесь спор как раз о принципе, о самой сути, о корне и основе переводческого труда.
  Образ, настроение, мысль и чувствоЕ так важно это передать - и так невозможно передать, следуя одной лишь букве подлинника!
  Переведен рассказ классика прошлого века: лЕрека, казалось, с трудом пробивает себе путь среди обширных флотилий тяжело груженных судов, которые повсюду отягощали ее гладь. За пределами города частыми группами росли величавые пальмы и кокосы вместе с какими-то деревьями гигантского возраста. То здесь, то там виднелось рисовое полеЕ водоем, случайно забредший сюда храмЕ»
  И чуть дальше: лВ том, что я видел и слышалЕ не было ничего от характерных особенностей снаЕ Сначала, сомневаясь в своем бодрствовании, я предпринял серию проверокЕвиденьеЕ подверглось моему сомнению, а затем проверкеЕ»
  Что и говорить, перевод дословный. Не отсюда ли в русском тексте неудачное соседство однокоренных слов или слов несочетаемых, и канцеляризмы, тяжелые обороты, и разнобой времен, и разнобой стилистический, и прямые нелепости и ошибки. Cocoa - либо тоже пальма (кокосовая), и тогда нельзя лпальмы и кокосы», либо это дерево какао. Случайно забрести куда-либо может отбившаяся от стада овца, о храме же так выразиться мог бы разве что писатель иной поры (позднее лет на сто!), а в данном случае stray - просто одинокий, на худой конец - бог весть как сюда попавший.
  Быть может, читатель и продерется сквозь дебри такого перевода, кое-как проследит за развитием сюжета. Но цельного впечатления он наверняка не получит, не разделит с героем изумления перед событиями странными, нежданными, не ощутит его смятения, его сомнений - сон это или явь, не увидит во всей внезапной и сказочной красоте поразившую героя картину: полную жизни реку, удивительный город, пальмовые рощиЕ Все это у читателя отнято: у переводчика нет ясного представления о замысле автора, а потому и передать читателю дух рассказа он не сумел. Ни ясности, ни цельности переводчик, видно, и не искал, не осмыслил и не преобразил творчески подлинник, а переводил механически слово за словом. Это и есть бездушная и бездумная калька.
  лОн женат на авторитарной снобке» - что это такое?
  лЕХотя все силы (героя) были направлены на борьбу (со стихией), сердце его вдруг наполнилось чувством огромной любвиЕ Настоящая любовь - это страсть и нежность пополам. Первую он ощутил давно, теперь в его душе прочно утвердилась и вторая».
  Конечно, в оригинале есть first и second, но по-русски это присуще только протоколу, в художественном переводе такая казенщина с банальностью пополам непозволительна. Она - еще одно доказательство, что калька и канцелярит - близнецы.
  Что значит лзафиксированная вовне времени грязнуха исчезла зафиксированной, без момента перехода»? Может быть, она мелькнула перед глазами, накрепко запечатлелась (отпечаталась) в памяти, а из виду мгновенно исчезла? Вероятно, так, но легко ли на каждой странице разгадывать этакие ребусы?
  Некто лтрезво и перипатетически воспринимал окружающий мир, бодрствуяЕ до пяти часов утра». Что сие значит? Если в подлиннике (весьма сложном, тут стиль передать не так-то легко) и стояло peripatetic, то переводчик обязан сохранить не слово, а мысль и образ. Персонаж этот не причастен древней философской школе перипатетиков, но, может быть, бодрствуя, он, как и те философы со своими учениками, ходил взад и вперед? Или, неровен час, переводчику почудилось, что перипатетически - это вроде патетически, только лпокрепче»? Поистине, темна вода во облацех. Правда, нам встречался и перипатетический Телепат - у Ст.Лема. Но Лем-то острит, и очень удачно. Американский же романист насмешил читателя только по милости переводчика.
  И в том же романе разносчик газет лупивался одинокой самодостаточностью своей работы». (Это слово-урод сейчас уже встречаешь не только в переводах.)
  А что такое лзападное небо»? По-русски либо закатное, либо небо на Западе (допустим, оно алеет или погасло). Как вам нравится лкостюм цвета соли»? А лрот, собранный в пуговицу»? А лпотенциальные пироги»?
  А это как понять: человек лпотерял стратегическую пуговицу в смешанном обществе»?
  Загадки, загадкиЕ
  лСказал он темно». Пожалуй, припомнится Ленский (лтак он писал темно и вяло»). А в подлиннике никакого романтизма, человек говорит, видимо, darkly - либо хмуро, либо туманно, неясно.
  Некто лувидел своего сына царящим в ореоле насыщенного ощущения начала нового пути, и его сердце воспряло (хотя бы воспрянуло, все-таки грамотнее!) из праха». Вот это и вправду сказано темно, ибо не по-русски.
  Очевидно, в лучшем случае все это - калька, непереваренное, не осмысленное творчески повторение буквы подлинника без малейшего желания понять и передать дух, своеобразие этого сложного, но отнюдь не пародийного стиля. Выходит не своеобразно, а только непонятно, смешно и нелепо. И таких переводов немало.
  лЭто помогло ему оставаться тем, кем он был» - вместо самим собою!
  Человек лшел, засунув руки в карманы, чуть выставив вперед нагнутую голову»!
  лРуку, поддерживающую голову мальчика, сковал сон». В подлиннике: лThe armЕ gone to sleep» - рука затекла, онемела.
  лОн пощупал, на месте ли его ноги», а в подлиннике лhe found his feet» - стал на ноги (в переносном смысле), ощутил, осознал свои силы!
  лВетер вгрызался в дым, поднимавшийся из труб редких ферм». А у автора лThe occasional farm house chimney sent smoke up into the teeth of the wind», этот английский идиом - лв зубы» - означает: навстречу, наперекор, несмотря наЕ Но вот и еще перевод: лВзбираться по склону в зубах у этого урагана будет делом нешуточным»!
  лТы хочешь быть тем, кем не можешь стать». А это в данном случае значит просто-напросто ты сам не знаешь, чего хочешь! А в другом повороте может быть - хочешь невозможного.
  Нет, нельзя поверить, что нормальный, обыкновенный человек в здравом уме и твердой памяти скажет о другом, об инвалиде или калеке, не он прихрамывает, припадает на ногу, а у него нога с дефектом!
  Почему же так выражается переводчик? Только потому, что в подлиннике defect? Право, чтобы рука поднялась написать такое, надо страдать каким-то дефектомЕ если не чутья, то по меньшей мере слухаЕ
  В переводе современного бельгийского рассказа один персонаж объясняет другому, как вручить третьему лицу солидную сумму; речь идет о миллионах, притом о сделке не слишком законной. Деньги надо передать лиз рук в руки». лNi vu, ni connu», как говорят французы.
  И сноска: лНе видя, не зная».
  Такое нарочно не придумаешь! Если уж переводчик не знал французского, надо было с кем-то посоветоваться. А может, и знал, да только лперевел», скалькировал грамматическую форму, а не мысль и не окраску известного французского речения, потому что выражение это, конечно, означает не буквально лне видя, не зная», а втихомолку, тайно, шито-крыто.
  Да, не повезло бельгийцамЕ Но разве только им одним? И разве тут дело только в переводе?
  Фантасты (а ныне уже и не только фантасты) воспевают мудрых роботов, находчивых киберпилотов и остроумных электронных лингвистов. Но пока что машина может переводить лишь буквально - на уровне того живого переводчика, который взамен ni vu, ni connu лвыдал» бессмысленное лне видя, не зная».
  Говорят, нынешнему реальному лэлектронному переводчику» задали перевести: 1) Out of sight, out of mind. 2) The spirit is sound, but the flesh is weak. И машина перевела: 1) Не зрячий идиот. 2) Водка хорошая, но мясо протухло. Как говорится, пусть это выдумка, зато придумано неплохо! Даже если этот кибернетический анекдот - всего лишь анекдот, в нем заключена серьезная истина. Еще очень, очень не скоро машина сумеет заменить живого переводчика - если вообще сумеет. Ибо только человек, если он и вправду человек, а не обученный грамоте автомат, отбирает нужные слова не механически и не математически, а потому, что он способен думать и чувствовать по-человечески. Только человеку, и то не всякому, дано довольно чутья и чувства юмора, чтобы те две фразы, заданные машине, перевести по-настоящему: лС глаз допой - из сердца вон» и лДух бодр, но плоть немощна».
  И напрасно некий, мягко говоря, наивный рецензент хвалит переводчиков Норберта Винера в таких выражениях: лОни сумели избежать обычной в технических переводах русификации текста, а в тех случаях, когда это действительно необходимо (?) для точной передачи всех оттенков мысли автора, не побоялись ввести элементы дословного перевода. Таким образом бережно сохранены все особенности стиля Винера»!!!
  Поистине, не поздоровится от эдаких похвал.
  Если верить рецензенту, переводчики отказались от всего лучшего, что достигнуто в советском переводе за последние десятилетия. лНе побоялись» откатиться назад, к старой, порочной формальной точности взамен верности по существу, к передаче буквы подлинника, а не его духа.
  Ибо в разных языках разные способы выражения, и у каждого языка свои законы. А буквальный, дословный перевод - это, по сути, и есть перевод чисто механический. С законами русского языка он не в ладах, он переносит на русскую страницу строй, формы, законы языка чужого, ему не хватает гибкости и чуткости. Таким способом никак нельзя бережно сохранить особенности стиля и точно передать все оттенки мысли. Как раз напротив. Можно все только исказить и загубить. Что и делают переводчики, работающие бездумно и бездушно, как автоматы, - читатель мог увериться в этом на многих наглядных примерах.
  В своей книге лДиалог» один из знатоков и рыцарей русского языка Л.Боровой прекрасно показал, как переводил с французского сам себя Лев Толстой в лВойне и мире» - лпереводил вольно, смело, не боялся русизмовЕ» Уж кому, как не Толстому было судить о мере и такте в этом тонком деле! А ведь в его время и для его читателей галлицизмы и просто не переведенные французские слова и обороты были вполне привычны и обиходны.
  Бережно сохранить и передать подлинник во всей полноте и многообразии, передать все оттенки мысли, чувств, стиля можно только отходя от буквы, от дословности, только средствами и по законам нашего языка. Иначе говоря, как очень точно сказал еще Пушкин, то, что выразил на своем языке иностранный автор, надо перевыразить по-русски.
  Е Или Дух?
  В подлиннике книга начиналась так: лDusk of a summer night», то есть лСумерки летнего вечера». Всего-то три слова, а выходит плохо, скучно и не очень по-русски. И вдруг осенило:
  Летний вечер, сумерки.
  Просто? Но слова стали по местам, отпал канцелярский родительный падеж, появился какой-то внутренний ритм, настроение, образ.
  Примерно так и начинается переводчик. И редактор перевода. Когда перестаешь быть рабом иноязычной фразы, когда превыше всего для тебя не буква подлинника, но его дух.
  В рассказе современного писателя, фантаста и лирика, определяет настроение, задает музыкальный тон ключевая фраза: Dark they were and golden-eyed. Можно сказать: они были смуглые и золотоглазые. Но чего-то не хватает, получается скучная информация. А ведь в подлиннике порядок слов не совсем обычный, что по-английски допускается не часто. Додумываешься: были они смуглые и золотоглазыеЕ И легчает на душе: от малой перестановки в словах этих появилась задумчивость, что-то от сказочности, необычности подлинника.
  Роман самого начала века. Старый чудак, тихий кабинетный ученый выбит из колеи событиями чрезвычайными, вдруг почувствовал себя без пяти минут героем - и готов взбунтоваться против домашней, женской тирании. Его спросили, едет ли он домой. Ответ можно передать так: лТеперь-то уж я не вернусь».
  Но это и впрямь звучит очень решительно. А наш чудак все-таки герой на час, домой он, конечно, вернется - и даже эти самые слова произносит доверительно: лНе вернусь яЕ»
  Иным стал самый ритм фразы - и она звучит мягче, согласно кроткому нраву говорящего.
  Вас спрашивают, когда в последний раз шел снег, и вы отвечаете неопределенно: лДа недели две назад». Событие не слишком важное и не так уж точно запомнилось. Но если спросят о чем-то значительном, что врезалось в память, вы скажете иначе: лРовно две недели назад». А если о событии горьком, об утрате или разлуке? Ответ будет тоже точен, но менее деловит, хотя бы: лУже две неделиЕ» Неопределенное лнедели две» здесь невозможно: уж конечно, каждый в точности помнит, сколько времени прошло с того часа, как не стало рядом родного человека. (Вот написалась эта строчка - и едва не случилось то, чего всем нам надо бояться как огня: поставишь нечаянно лне стало рядом близкого человека» - и выйдет дурной каламбур).
  Да, вся интонация, окраска нашей речи, ее настроение зависят от самого малого слова и прежде всего от порядка слов. Здесь тоже тон делает музыкуЕ
  Три коротких слова: знаю я вас - совсем, совсем не то же самое, что я вас знаю.
  Как ни свободно по сравнению с западноевропейскими языками строится русская фраза, логическое и эмоциональное ударение в ней чаще всего в конце. А, к примеру, в английской - в начале. И если сохранить строй подлинника, английский порядок слов, в конце фразы гирькой повисает какое-нибудь местоимение, хотя суть вовсе не в нем.
  Маленькая девочка что-то долго, упоенно рисовала - и вдруг бросила тетрадь, перестала рисовать. Почему? Да вот, получилась очень страшная лбяка-закаляка» - я ее боюсь.
  Это известные стихи К. Чуковского. Он хорошо знал: ребенок не говорит - ля боюсь ее». Голосом, ударением малыш выделяет самое главное, самое важное - боюсь! Устами младенца тут и впрямь глаголет истина.
  Можно, разумеется, ту же строку построить и по-другому, но если вам говорят: лЯ боюсь ее», вы невольно ждете какого-то продолжения (лее, а не тебя», или лее, потому что она страшная»).
  В математике от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Но как меняется сумма чувств и настроений, музыкальное и эмоциональное звучание фразы от перестановки тех же слов, иногда одного только слова!
  И сердце вновь горит и любит - оттого,
  Что не любить оно не может.
  Как пронзительно, неодолимо, как перехватывает дыхание это простое лне может» в конце пушкинской строки, на него-то и падает ритмическое, логическое, душевное ударение! Стихи? Да, конечно. Но ведь и стихами можно одно и то же сказать по-разному - и для прозы возможностей не счесть. Наши грамматика и синтаксис, великое им спасибо, позволяют чуть ли не любые слова в предложении поменять местами, тут у нас простора куда больше, чем в языках западноевропейских. Русская фраза отнюдь не должна быть гладкой, правильной, безличной, точно из школьного учебника: подлежащее, сказуемое, определение, дополнениеЕ
  А между тем в редакциях нередко приходится слышать:
  - Опять инверсия! Ну зачем она вам?
  Герой сказки не знал, как утешить плачущего малыша, дозваться, чтобы тот услышал лЕкак догнать его душу, ускользающую от меняЕ Ведь она такая таинственная и неизведанная, эта страна слез». В редакции заспорили: почему сначала определения неизвестно к чему, а лишь потом - подлежащее? Неясно, непонятно! И предложили порядок слов самый простой, без всяких инверсий: Ведь страна слез такая таинственная и неизведанная.
  Да, все стало ясно и понятно, а скрытое в этих словах волнение при такой перестановке погасло. Не осталось ни таинственности и неизведанности, ни грусти - ничего, что так важно для настроения автора и героя!
  Что почувствует, что представит себе читатель, если прочтет дословный перевод такой сценки (речь о пассажире ночного поезда):
  лЕон тихо поднялся и в предутренней прохладной тишине, в запахе железа, в темном вагоне стал быстро, деловито собирать свои пожитки»? Уж наверно глаз резнут эти три лв», и сочетается ли - в запахе и в вагоне?
  Ну, а если не просто читать слова, а ощутить, что стоит за словом? Если чуть отойти от буквы подлинника:Ев предутренней прохладной тишине, в темном вагоне, где пахло железом, - разве так не естественней по-русски?
  Речь идет об опасной охоте, о событиях чрезвычайных. Можно говорить истово, описательно: лВсе молчали, не зная, что делать дальше», а можно без всякой плавности, без лишних связок и переходов, даже без местоимений: лПостояли, поразмыслилиЕ»
  Нет, не надо сдавать слова по счету. Истина не новая, еще Цицерон говорил, что в переводе надо слова не подсчитывать, а взвешивать. Об этом напоминает, кстати, В. Россельс в предисловии к интересной книге теоретика перевода Иржи Левого, изданной и у нас.
  Можно излагать гладко, скучно: лК его удивлению, никто не был убит», а можно передать как бы внутренним восприятием самого героя: как ни странно, убить никого не убило. И если описаны наблюдения героя: лВокруг царила полная тишина, ни один звук не нарушал ее», лучше дать изнутри, его ощущением: лИ так тихо вокругЕ поразительно тихо!»
  Вольность? Да, отчасти. Для старой классики этот прием едва ли годится. А в литературе более современной такая непосредственная интонация прозвучит куда живее и убедительней.
  лИ вдругЕ тишину разорвал резкий звук выстрела - один, другой, третий. Затем ответное эхо, вдали - крик человека». Все так, все правильно, но длинно, слишком спокойно, нет ощущения, что события внезапны, стремительны. А если так: лГрянул выстрел, другой, третийЕ прокатилось эхо, кто-то вскрикнулЕ»
  Ибо - напомню еще раз - у каждого языка свои законы. То, что по законам чужого языка неизбежно и на этом языке звучит легко и естественно, по-русски зачастую тяжело и ненужно. Наши слова, как правило, длиннее - значит, если переводить дословно, вся фраза получится более громоздкой, рыхлой. И нужно что-то отбросить, что-то перестроить, что-то упростить - как раз для того, чтобы читатель воспринимал перевод так же, как на родине автора воспринимают подлинник. Это не отсебятина. Переводчик не исправляет, не украшает автора, а отдает в его распоряжение все средства своего родного языка, всю его гибкость и многоцветье. Ведь писатель иной страны свободно владеет всеми богатствами своего языка. И пиши он по-русски, он бы, конечно, пользовался не каким-то нейтральным пресным языком с вымученным школьно-гладким синтаксисом и бескрылой, безликой лексикой, а всем арсеналом русских инверсий, речений, образов.
  Можно сказать: лДа, судьба любит подшучивать над людьми». Но короче, образней: лДа, все мы игрушки судьбы».
  Можно: лвыпил чай одним глотком», а не лучше ли: залпом? И об охоте лучше не убил, а уложил зверя, и поднялась не стрельба, а пальба.
  Скучно сказать о человеке хилом, слабосильном: он явно не в силах даже поднять такой мешок. Куда лучше: носильщик из него никакой (никудышный). Скучно об озорниках: лОни хорошо себя вели» или лвдруг стали послушные», живей - были тише воды, ниже травы.
  Вяло: лчеловек, который убежал», живее - беглец.
  Женщина сильно исхудала; если перевести буквально, получится: лТы только посмотри на себя, ты вся прямо прозрачная и все кости наружу». Но переводчик, владеющий словом, пишет: лСмотри, как ты похудела, кожа да кости! л
  И стертое намеренно заменит уже не столь частым нарочно или еще более редким с умыслом. И помощь у него не просто придет, а подоспеет.
  В резковатом, очень современном тексте молодой герой у такого переводчика скажет не лна это способны только чудаки», а чокнутыеЕ
  Беглецы боялись, что их обнаружат. Тревога оказалась ложной, и вместо бесцветного лони не тебя искали» один говорит другому: они приходили не по твою душу.
  Безлико, скучно было бы: герой так боялся появления полиции, так хотел скорее уехать отсюда, что не мог объяснить, что происходит. Информация точная, но разве это художественная литература? И как отрадно прочесть в детской книжке: лДжейми так боялся, что вот-вот нагрянет полиция, так ему не терпелось унести ноги, что он даже не мог объяснить, откуда такой переполох». Все это по-настоящему живо, естественно по-русски.
  А вот поистине ловкий ход, найденный одним переводчиком в случае не из самых простых. Бодрый восьмидесятилетний старик говорит семидесятилетнему: лOh, my dear young (такой-то)Е IТm too old». По-русски обращение лмой дорогой молодой Икс или Игрек» прозвучало бы здесь только смешно, да еще мешает соседство ля слишком стар». Первая находка переводчика: лДорогой мой Икс, я слишком стар, не чета вам». Но тут все-таки есть небольшой просчет: лне чета» говорят обычно в значении ллучше». Естественно это прозвучало бы, скажем, при таком повороте: он еще молодец, не чета иным дряхлым старцам. А здесь вернее: лЯ слишком стар, не то что вы, молодежь».
  И главная находка здесь, думается, именно ход лрикошетом», лот противного».
  Этот прием выручает нередко. Вот пример совсем из другой книги. В подлиннике мальчишка abandoned his big-brother attitude. Дословно этого не передашь, и не писать же: перестал держать себя как старший брат! А как ловко лвывернулся» переводчик: лперестал покрикивать на сестру, как на маленькую»!
  Есть редакторы, которым подобные лперевертыши», как и любое отступление от буквы подлинника, кажутся вольностью. А меж тем это необходимая переводчику мера свободы.
  О сильном, суровом человеке сказано: в какую-то минуту il laissait sous sa rude ecorce percer 1Тange qui avait vaincяu le dragon. Можно перевести: из грубой оболочки выступил ангел. Но для такого неожиданного поэтического образа, да и для самого слова percer это тяжеловесно и скучно. Ведь оно скорее значит пронизать (случалось вам видеть, как сквозь крохотную дырочку в плотной завесе пробивается в темную комнату острый луч света?)
  Можно (предлагали и такое) понять percer более узко и перевести: лиз шелухи пробился росток - Человек»! Но ведь пробивающийся росток никак не связан с драконом, это совсем иной образ - да и не вышел образ, распался на части. Переводчик написал: лиз грубой оболочки на миг просквозил ангел, победивший дракона». Посыпались возражения: так нельзя, так не говорят! И выручила ссылка на то, что уже существует, на памятные строчки Блока:
  Из невозвратного далека печальный ангел просквозит.
  А вот еще головоломка. В начале лПисьма заложнику» Сент-Экзюпери есть образ: Лиссабон как мать - слабая, беззащитная, она верой в призрачное счастье пытается отвести от сына беду.
  По-французски Лиссабон женского рода. Но по-русскиЕ Не может же переводчик переименовать город, даже если это ему нужно позарез! И молодой переводчик в первой журнальной публикации выхода не нашел. Напечатано было так: лЛиссабон улыбался несколько вымученной улыбкой; так улыбаются матери, не получающие известий с фронта от сына и пытающиеся спасти его своей верой: лМой сын жив, раз я улыбаюсьЕ» "Посмотрите, как я счастлив и спокоен, - говорил Лиссабон, - и хорошо освещенЕ"Епраздничный Лиссабон бросал вызов Европе: "Можно ли делать меня мишеньюЕ Ведь я так беззащитен!Е"»
  И образ пропал, он не убеждает. Ну, а как быть? Оказалось, вывернуться все-таки можно: лИ столица улыбалась через силуЕСтолица Португалии словно говорила: "Смотрите, я так безмятежна, я такая мирная и светлаяЕ Разве можно на меня напастьЕ я так беззащитна!"» Столица есть поблизости и в оригинале - и вот там по-русски без малейшего ущерба можно сказать Лиссабон.
  Трудней было лвыкрутиться» в лМаленьком принце». Вот появился прекрасный цветок, его нрав и поведение явно женские. По-французски la fleur женского рода. Мужской род здесь, хоть убейте, невозможен! Но поначалу нельзя прямо назвать цветок розой, принц этого еще не знает. И снова выручила замена: неведомая гостья, красавица. В таких случаях необходимо как-то схитрить, извернуться, чтобы сохранить главное.
  Да простятся мне ссылки на личный опыт, но ведь себя редактируешь больше, чем кого-либо другого, и чужую лкухню» не знаешь так подробно, до мелочей, до последней запятой. Такой опыт куда нагляднее отвлеченных рассуждений.
  лМаленький принц» был переведен когда-то залпом, лдля себя», без всякой мысли о печати, но свет увидел и переиздавался не раз. И каждый раз к новому изданию я что-то правлю, меняю, доделываю.
  Что было бы с этой сказкой, если бы в переводе покорно, слово за словом, следовать подлиннику?
  Начать с посвящения. Его пришлось бы перевести так:
  лПрошу прощенья у детей за то, что я посвятил эту книжку взрослому. У меня есть серьезное оправдание: на свете у меня нет лучшего друга, чем этот взрослый. У меня есть и другое оправдание: этот взрослый умеет все понять, даже и книги для детей. У меня есть и третье оправдание: этот взрослый живет во Франции, ему там голодно и холодно. И ему очень нужно, чтобы его утешили. А если всех этих оправданий недостаточно, я хочу посвятить эту книжку ребенку, каким был когда-то этот взрослый. Все взрослые сначала были детьми (но мало кто из них об этом помнит). Итак, я исправляю мое посвящение».
  Прежде всего, слишком много отглагольных существительных, а значит, тяжело и казенно - отсюда мысль заменить прощенье глаголом, убрать часть оправданий, которые - да еще вместе с обстоятельным лдругое», лтретье» - тоже утяжеляют текст, избавиться от некоторых инфинитивов (умеет понять, хочу посвятить). Далее, по-русски не принято чаще двух-трех раз кряду повторять одно и то же слово: шесть раз взрослый - утомительно и навязчиво; соседство друг и другое не слишком удачно. И хочется избежать в коротком тексте восьми разных лэто, этот», которые во французском неминуемы, необходимы, а по-русски излишни и назойливы.
  Вот что в конце концов получилось:
  лПрошу детей простить меня за то, что я посвятил эту книжку взрослому. Скажу в оправдание: этот взрослый - мой самый лучший друг. И еще: он понимает все на свете, даже детские книжки. И, наконец, он живет во Франции, а там сейчас голодно и холодно. И он очень нуждается в утешении. Если же все это меня не оправдывает, я посвящу свою книжку тому мальчику, каким был когда-то мой взрослый друг. Ведь все взрослые сначала были детьми, только мало кто из них об этом помнит. Итак, я исправляю посвящение: Леону Верту, когда он был маленьким».
  Из восьми лэто» осталось четыре, из шести лвзрослых» тоже четыре: по два в начале и в конце. И из четырех лоправданий» осталось только одно да глагол лоправдывает». Неточно? В подлиннике иначе? Да, но, право же, у переводчика тоже есть оправдание. Ибо, опустив или заменив несколько слов, которые в подлиннике звучат легко и просто, а по-русски тяжеловесно и искусственно, он, думается, верней передал чувство и настроение.
  По-русски вышло бы длинно, коряво и непоэтично: лМой рисунок изображал удава, переваривающего слона» - естественней (тем более в рассказе о детстве): лЭто был удав, который проглотил слона».
  Буквально пришлось бы перевести: лВзрослые посоветовали мне бросить изображения удавовЕ», но в сказке лучше обойтись без этой конструкции: лне рисовать больше удавовЕ»
  лКруглыми от удивления глазами я уставился на это видение» - формально все правильно, в подлиннике есть и apparition и des yeux tout ronds dТetonnement, можно при желании перевести даже лвыпучив глаза от удивления». Но по-русски это было бы слишком грубо, развязно. И стоило отойти от дословности, воспользоваться живым и естественным нашим оборотом: лЯ во все глаза смотрел на это необычайное явление».
  Точно следуя форме, строю подлинника, пришлось бы писать: лКак ты думаешь, много этому барашку надо травы?» А проще: лМного он ест травы?»
  лУдобно, что подаренный тобой ящик ночью может служить ему (барашку) домиком». В речи француза причастия и деепричастия легки, мимолетны, изящны, у них нет громоздких суффиксов и окончаний. А по-русски? Станет ли ребенок, да еще в сказке, изъясняться причастиями? И снова все перестраиваешь: лОчень хорошо, что ты дал мне ящик, барашек будет там спать по ночам».
  На предложение дать для барашка веревку и колышек, чтобы привязывать его на ночь, малыш отвечает: quelle drole dТidee! Это ему не по душе, он почти оскорблен. Но не скажет же он: лЧто за странная мысль!» А, допустим, лчто за чепуха» для него слишком грубо.
  И пытаешься передать настроение иначе:
  лМаленький принц нахмурился:
  - Привязывать? Для чего это?»
  На каждом шагу надо было избавляться от лишних словечек, необязательных местоимений, связок, переходов:
  Но для чего тебе, чтобы твой барашек ел маленькие баобабы?
  Но зачем твоему барашку есть..?
  Иная работа может и подождатьЕ Но когда речь идет о баобабах, беды не миновать!
  Но если дашь волю баобабамЕ
  Слева все формально правильно и очень близко к подлиннику. В лправых» вариантах переводчик разрешил себе какую-то степень свободы - и право же, по-русски так чище, яснее, достоверней, а значит, ближе к подлиннику по существу.
  Ca ne faitrien тоже поначалу переводилось буквально: это не имеет значения, это неважно. Для француза - живой разговорный оборот. Но, конечно, по-русски естественней малышу сказать, что, если барашек и уйдет, лэто ничего, ведь у меня там очень мало места».
  И дальше дословно: куда он (барашек) пойдет? - неважно куда, прямо (перед собой!)
  Но разве не естественней, тем более для сказки, наше речение: лМало ли куда? Все прямо, прямо, куда глаза глядят».
  Такая мера вольности необходима, без нее все станет скучно и неубедительно, а значит, потеряется что-то очень важное для подлинника. Ведь сам автор, пиши он по-русски, уж наверно, выбирал бы не стертые ходячие слова, а живые, емкие.
  В сценке с Королем сперва говорилось буквально: лМаленький принц оглянулся - нельзя ли где-нибудь сесть, но великолепная горностаевая мантия покрывала всю планету. И он остался стоять, но при этом зевнул, потому что очень устал». Все дословно, но по-русски тяжеловесно. Понемногу догадываешься: а не правильней ли сказать это как бы от самого Принца, передать его мысль и ощущение? И пишешь с точки зрения формальной вольно, а по сути вернее: лПришлось стоять, а он так усталЕ и вдруг он зевнул».
  Король упрекает маленького гостя в нарушении этикета; вместо раннего буквального ответа: лЯ не мог удержаться» - делаешь проще, по-ребячьи: лЯ нечаянно».
  Точно ростки тех самых баобабов, выпалываешь лишние, хоть и правильные слова:
  лЕу пьяниц двоится в глазах. И там, где на самом деле стоит одна гора, географ отметит две», - говорит Географ.
  А чуть дальше Принц ему возражает: лНо потухший вулкан может опять проснуться».
  Без этих стоит и опять речь становится куда естественней, правдивей.
  Стараешься отыскать взамен безличных, нейтральных слов, которые первыми подвертываются под руку, слова образные, более редкие: не достану воды, а зачерпну, не армии бутылок, а полчища. Вместо лв тишине что-то светится» - лтишина словно лучитсяЕ Я понял, почему лучится песок». И в конце главки подхват - образ розы не сияет, а тоже лучится в Маленьком принце.
  Маленький принц спрашивает: quТest-ce que signifie (а что это значит) - почитать, приручать и так далее. Скучновато и для русского уха не очень по-детски. Но первых редакторов смущало, что переводчик слишком отходит от текста, и пришлось остановиться на полпути: лА что такое приручать?» Более поздний вариант, думается, достовернее для речи малыша: лА как это - приручать?»
  Объясняя, как же надо приручать, Лис говорит: лТы с каждым днем сможешь садиться немного ближе». И сначала в переводе сделано было со всей грамматической истовостью: лбудешь садиться». А позже исправлено: лНо ты с каждым днем садись немножко ближе». Ибо по-русски эти вспомогательные словечки необязательны, без них прозрачней мысль и чувство, достоверней речь. И оплошностью было вначале: лЕу моих охотников существует такой обряд», - конечно же, просто есть!
  Узнав, что на планетке Принца нет охотников, но нет и кур, Лис вздыхает: лНичто не совершенно». Но ведь наш зверь склонен пофилософствовать, отсюда с точки зрения буквалиста - вольность, а на самом деле - раскрыта суть этого разочарованного вздоха: лНет в мире совершенства».
  Поначалу шли жаркие споры: Лис в сказке или Лиса? Кое-кто рассуждал наивно-формалистически, ссылался на биографию самого Сент-Экзюпери: мол, в его жизни была лдругая женщина», а потому Лисица в сказке - соперница Розы.
  Здесь спор уже не о слове, не о фразе, но о понимании всего образа. Даже больше: в известной мере о понимании всей сказки. Ее интонация, окраска, глубинный, внутренний смысл - все менялось почти так же, как меняется тон и смысл целого романа от того, насколько понят и раскрыт в переводе герой: только ли он жертва общества и обстоятельств или еще и их детище.
  А понять и раскрыть смысл образа, смысл книги - право и обязанность переводчика.
  Убеждена: биографическая справка о роли женщин в жизни Антуана де Сент-Экзюпери пониманию лМаленького принца» не помогает и к делу не относится. Уж не говорю о сказочной традиции, начиная со знаменитого Рейнеке-лиса, о том, что по-французски le renard мужского рода. Но ведь в сказке Сент-Экзюпери Лис прежде всего друг. Роза - любовь, Лис - дружба, и верный друг Лис учит Маленького принца верности, учит всегда чувствовать себя в ответе за любимую и за всех близких и любимых.
  На сцене (многие годы в Драматическом театре им. К.С.Станиславского, потом в театре лСфера») все это отлично, тончайшей паузой передавал артист И.Г.Козлов: лТы навсегда в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответеЕ за твою розу».
  И короткое молчание это, конечно, означает: да, и за меня, за друга, кому тоже нелегка будет разлука с тобою. Тон отнюдь не соперницы. А главное, пусть соперница сколь угодно благородна и самоотверженна - такое понимание упростило бы, сузило, обеднило философский и человеческий смысл сказки.
  Пойти на поводу у приземленной, упрощенной трактовки очень легко. И вот что получилось бы.
  При первой же встрече, услыхав, что Маленький принц родом не с Земли, а с крохотной далекой планетки, Лиса (в женском роде) окажется по-дамски заинтригованной. В подлиннике le renard parus tres intrigue, но о сказочном зверьке по-русски вернее: он очень удивился.
  На просьбу лприручи меня» Принц отвечает: Je veux bien; в отношениях светских это прозвучало бы как с удовольствием; можно было по нечаянности написать охотно, и это двусмысленно перекликнулось бы с разговорами об охоте и охотниках. Принц отвечает коротко, серьезно: лЯ бы рад».
  И вот настал час разлуки. Маленький принц жалеет огорченного Лиса. Но невозможно перевести буквально: Ах, я заплачу!
  (Вообще во французской, в английской речи Ah и Oh звучат не так сильно, потому и встречаются чаще, по-русски же выходит слишком сентиментально либо чересчур выспренно, впечатление получается обратное - читателю становится смешно.) И вздох убран в ремарку:
  - Я буду плакать о тебе, - вздохнул Лис.
  А дальше, особенно если сделать Лисицу (в женском роде), пойдут, пожалуй, сварливые взаимные попреки, некая семейная сцена:
  - Ты сама виновата. Я не желал тебе зла (или, чуть менее буквально: я желал тебе только добра), но ты захотела, чтобы я тебя приручилЕ - Конечно. - Но теперь ты будешь плакать. - Конечно. - Вот ты ничего и не выиграла! - Нет, выигралаЕ
  Да, в подлиннике gagner, но немыслимо передавать это буквально, одним из первых по словарю значений, получится душевная грубость. А ведь интонация совсем иная. И вернее идти лот противного»:
  - Ты сам виноватЕ Я ведь не хотел, чтобы тебе было больно, ты сам пожелал, чтобы я тебя приручил.
  - Да, конечно.
  - Но ты будешь плакать.
  - Да, конечно.
  - Значит, тебе от этого плохо.
  - Нет, мне хорошоЕ

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»