«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 24%

***

  Ничтожество возделывало свой сад. Ковыряло тяпкой, разрыхляя землю у подножия каких-то кустов, выдергивало траву, пыхтело и казалось очень увлеченным своим делом.
  Макс подошел и остановился у ничтожества за спиной. Окликать не стал - пусть сам заметит. Пусть повернет голову.
  За те несколько месяцев, что они не виделись, садовник - Макс желчно скривил губы - постройнел и поседел. Слипшиеся от пота перья волос на затылке были какого-то воробьиного цвета - это против прежней-то вороньей черноты!
  Пандем молчал. Вот за что Макс ценил Пандема - за понятливость.
  Садовник выпрямился, хмыкнул, переводя дыхание, и краем глаза заметил Макса. Оглянулся, едва не выронив свое орудие.
  - Наигрался? - мягко спросил Макс. - Поехали. Машина у ворот.
  - Добрый день, Максим Петрович, - глухо пробормотал хозяин куста и тяпки.
  - Добрый, - Макс сдержался. - Ты мне нужен. У меня есть для тебя работа. Живее.
  Хозяин тяпки переступил с ноги на ногу:
  - РазвеЕ мы не переговорили уже обо всем?
  - Дерьмо! - рявкнул Макс, и с ближайшего дерева стайкой слетели перепуганные синицы. - Я не для того убил на тебя столько лет, чтобы ты сейчас рыл землю, как свинья под березой! Живо со мной, я трачу на тебя время, Базиль!
  - Это моя работа, - Базиль снова взялся за тяпку, и в движениях его была такая решительность, что Макс не удержался.
  - Ах ты!..
  лОсторожнее, Макс. Ты сломаешь ему руку».
  Базиль был на двадцать лет моложе. После пятиминутной борьбы он все-таки высвободился; Макс наступил на тяпку, вминая ее в разрыхленную землю. Он сломал бы ее об колено, если бы мог. И плевать на драматизм и опереточность. Если бы не Пандем - он задушил бы ученика-предателя собственными рукамиЕ
  лМакс, в доме девочка. Не ори. Напугаешь».
  лНу так отвлеки ее! Пощекочи пяточки!»
  лМаксЕ»
  - Максим Петрович, - Базиль говорил очень тихо и внятно. - Вся ваша наукаЕ
  - лВаша» наука?!
  - Наша наука, - сказал Базиль после паузы. - ЭтоЕ потеряло смысл. ЭтоЕ конец науки, конец знанию, конец вообще всему. Это приход нового каменного века. Я хочу встретить его достойно - с мотыгой в руках, как и подобаетЕ как и подобает обитателю новых пещер. Благоустроенных. ЗачемЕ если можно просто спросить Пандема?!
  - Все сказал? - Макс отряхнул ладони. - Теперь я скажу. Мне надо, чтобы ты делал для меня работу. Которую я не могу поручить Питеру! Он-то мужчина, а не попугай, он ученый, но он ни черта не может покаЕ он пацан. Слушай, сволочь, целая лаборатория работала на тебя столько лет, а теперь ты меня кидаешь, как шулер, как истеричная бабенка?! Теперь, именно теперь, когда у нас появилась уникальнаяЕ
  - У нас ничего не появилось, мы все потерялиЕ МотивацииЕ
  - Пандем, идиот! Пандем - универсальное орудие, большой вопрос, он же ответ, он же супертестер, он же сверханализатор, он же вселенная, он же микроволновка и подставка для пробирокЕ
  Базиль молчал.
  - Так ты едешь или нет? - спросил Макс, внезапно ощутив усталость. Базиль молчал.
  - Как я жалею, что взял тебя тогда в аспирантуру, - сказал Макс, вытирая губы тыльной стороной ладони. - Как я жалею, что поверил в тебя, ничтожество. Ты не ученый. Пошел вон.
  И, не дожидаясь, пока под Базилем разверзнется земля, Макс развернулся и двинулся обратно. Целый день улетел псу под хвост, ничтожество оказалось непоколебимым в своей слабости, Макс всегда знал, что не умеет убеждать. Они либо шли за ним, либо не шли. Базиль был тщеславенЕ А он, Макс, никогда не умел разбираться в людяхЕ Приживала под брюхом науки! Ну ничего, в Питере-то Макс не разочаруется. Двадцать три года, но молодость - быстро проходящий недостаток, уж Питер-то не бросит Макса, даже если Пандем напишет на большом листе ватмана все ответы на все вопросы и повесит их перед входом в Максову лабораториюЕ Пусть так, в любом задачнике есть страница с ответамиЕ Но полагать науку задачником?! Базиль - идиот. Путь к ответуЕ Темный лабиринт, освещаемый мыслью, будто фонариком. Вопросы неисчерпаемы, Пандем несовершененЕ Да, несовершенен, поэтому он существует. В несовершенстве своем Макс подобен Пандему, а Пандем - МаксуЕ За полгода пройден путь, на который прежде уходили десятилетияЕ Почему Пандем не объявился раньше?!
  Машина - Пандемов подарочек на универсальном топливе - завелась беззвучно и сразу.
  лМакс, погоди. Две минуты».
  - Чего тебе?
  лВо-первых, Элла стоит на крыльце. Во-вторыхЕ»
  Макс оглянулся. Девочка-подросток (сколько ей теперь? Четырнадцать? Тринадцать?), дочка Базиля, действительно стояла на крыльце, и миловидная мордашка ее была бледнее мела.
  лЯ же просил - отвлеки ее!»
  лОна не младенец, чтобы ее отвлекать».
  лНу скажи, что я сожалеюЕ Скажи что-нибудь за меня».
  лПогоди, Макс. Базиль сейчас придет».
  - Что-о?
  лОн решится секунд через тридцать. Подожди его. Полминуты - не так долго, правда?»
  - Максим Петрович? - слабым голоском спросила девочка от калитки. - Может, вы быЕ чаю?
  лСоглашайся, дурак».
  - Сам дурак, - шепотом сказал Макс.
  Тяжесть, много дней лежавшая у него на душе, покачнулась, как плохо закрепленный мешок на спине вьючной лошади. Гнет, готовый свалиться.

***

  Сито пошарил руками, ругнулся разбитым ртом и не очень уверенно поднялся на четвереньки. Зрение возвращалось медленно; прямо перед ним был корявый ствол, о который его приложило минуту назад. А что было вокруг - трава, кусты, туман, - сливалось, будто на большой скорости.
  лТы понял, кто тут хозяин?»
  Сито потрогал передние зубы. Подбородок был мокрый. Капало на рубаху.
  лЯ вижу, понял не до конца».
  - Я понял, - прохрипел он, мотнул головой, роняя капли, снова потерял равновесие и шлепнулся в прелую листву.
  лЛадно. На первое время будем считать, что понял. Сейчас я выведу тебя на дорогу, там остановится машина, довезут тебя куда надо. Адрес - Овражная, семь. Скажешь, что пришел работать. Тебе дадут самосвал, сядешь за баранку и будешь пахать, шоферюга. Наказывать буду не то что взгляд кривой - мысль кривуюЕ Понял, сынок?»
  - Да, - Сито поднялся, держась за дерево.
  лИ благодари, сука, что мордой твоей деревья пачкаю. Тебе бы мозги подкрутить - так нет же, обращаюсь с тобой, как с человекомЕ А будешь ли человеком, Леня Ситник?
  Сито задрал лицо к низкому пасмурному небу, выматерился, покачнулся, устоял.
  В голове был теперь смех - одобрительный, как показалось Ситу.

ГЛАВА 8

  - Как дела, дядя Борис? - спросила племяшка, голос ее в телефонной трубке слышался совсем не так, как в жизни. Бывают такие голоса - тихие, бесцветные, неуверенные, но при попадании в трубку вдруг обретающие яркость и силу; племяшка спросила, как дела, и Борис Григорьевич ответил по обыкновению:
  - Все хорошо, Лисенок. У меня все в порядке.
  Они поговорили еще три минуты и распрощались. Борис Григорьевич сунул трубку в карман штормовки, переменил наживку и снова забросил спиннинг.
  Рыбалка была его многолетнейЕ страстью? Может быть. Отдушиной. Поругавшись с женой, или с начальством, или просто устав до потери памяти на ночном дежурстве, он шел сюда, к любимым двум вербам, забрасывал спиннинг на лприкормленном» месте, ловил и слушал, как вытекает усталость из тела, из памяти, желтой от никотина, из трепанных-перетрепанных нервов.
  Здесь он учил сыновей, тогда еще маленьких, таскать красноперку на тесто. А на спиннинг брались лещи, иногда щурята. Борис Григорьевич смотрел на противоположный берег, на ивы, смыкающиеся ветвями с собственным отражением, и думал, какое было бы счастье, если бы на работу вообще не ходить, о завтрашнем дне не думать и только рыбачить себе да рыбачить.
  Сбылось. Он не думает о завтрашнем дне. Не ходит на работу. Читает по восемь часов в день глянцевые учебники пищевой химии и биологии синтеза, не понимает ничегошеньки во всех этих новых формулах, чувствует себя тупым первоклассником и, отчаявшись, идет на рыбалку, и так изо дня в день вот уже почти год.
  ЕКлюнуло. Теперь Борис Григорьевич осторожно выбирал напряженную, дергающуюся лстальку», спиннинг гнулся, Борис Григорьевич сопел и краем глаза высматривал на земле подсаку. Азарт. Он все-таки сохранился от прежних времен, может быть, потому, что такая большая рыба попадается редко, и, если продеть веревочку сквозь жабры и пронести улов через поселок на плече, дети будут бежать вслед, взрослые будут уважительно оборачиваться, дергать друг друга за рукава, показыватьЕ
  Щука. Очень большая. Очумелый удар хвоста, травинки, прилипшие к блестящему серому боку. Боже мой, щука, а запечь в фольгеЕ А зафаршироватьЕ
  Борис Григорьевич перевел дыхание. Рыба, надежно увязанная в сетке, билась, сшибая метелочки травяных колосков, а рядом на пригорке стояли две поджарых поселковых кошки и человек старше тридцати, незнакомый, в джинсах, кедах и ветровке.
  - Поздравляю, - сказал человек. - Улов.
  - Улов, - согласился Борис Григорьевич. И выжидательно замолчал.
  - Я вас искал, Борис Григорьевич, - сказал незнакомец. - Соседи сказали, что вы на рыбалке.
  - Пандем сказал, что я на рыбалке, - суховато поправил Борис Григорьевич. Незнакомец кивнул:
  - Пандем тоже.
  Борис Григорьевич задумчиво вытер руки о штаны. Пандем считает, что незнакомец имеет право отрывать его от интимнейшего занятия, а Пандем, надо признать, деликатен. ЗначитЕ
  - Я знал, что вы приедете, - он снял катушку со спиннинга. - Вы из этихЕ из представителей Пандема на земле?
  - Вряд ли Пандем нуждается в представителях, - гладко ответил незнакомец. Борис Григорьевич хмыкнул.
  - Меня зовут Ким Каманин, - сказал визитер. - Я хирург, работал в клинике имени Попова, если это вам о чем-нибудь говорит.
  - Говорит, - медленно отозвался Борис Григорьевич.
  - Ну так вот, - Каманин развел руками. - У нас с вами сходныеЕ - он запнулся, будто подбирая слово, -Епроблемы.
  - Вы младше меня раза в два, - сказал Борис Григорьевич. - Из вас выйдет замечательный пищевик-технолог. Или учитель физкультуры. Или еще кто-тоЕ Вы действительно думаете, что вы - вы - можете сказать мне что-то, чего еще не удосужился сказать Пандем?!
  - Человек говорит с человеком, - пробормотал Каманин и посмотрел на свои пыльные кеды. - Видите лиЕ Я был одним из тех, с кем Пандем встречалсяЕ в человеческом обличье. Я считаю его своим другом. Может быть, поэтомуЕ
  Каманин замолчал.
  - Ладно, - сказал Борис Григорьевич без особой радости. - Идемте.
  ЕУ Каманина была машина, поэтому вместо обычного часа, который занимала дорога на велосипеде, они уложились в десять минут (и это при том, что Каманин пропустил поворот, и пришлось разворачиваться). Дом стоял незапертый, Пират приподнял голову и сказал лгав» - равнодушно, для приличия.
  - Один живу, - сказал Борис Григорьевич, сгружая велосипед. - За бедлам - простите великодушно.
  И подумал: лНаверняка он все знает. От Пандема». О том, что старший сын в Мексике, что дочь в Австралии, что жена в КанадеЕ Жена у него вообще-то строитель. Строителям теперь хорошо жить. Еще инженерам.
  - Чай будешь? - Борис Григорьевич по привычке легко переходил на лты».
  - Спасибо, - сказал Каманин.
  Борис Григорьевич с сожалением посмотрел на щуку. Так никто в поселке и не увидел; зафаршировать бы ее прямо сегодня, гостей позватьЕ
  - У меня есть фотоаппарат, - сказал Каманин.
  - Незачем, - сухо возразил Борис Григорьевич. Поставил чайник на плиту, снял с полки чашки. Подумав, вытащил пачку кильки в томате. Нарезал хлеб-лкирпичик»:
  - Скоро, говорят, и рыбу ловить нельзя будет? Будем синтезированную есть, и свинину синтезированную, и говядинуЕ Да?
  - Не думаю, чтобы нельзя, - негромко ответил Каманин.
  - А Пандем что говорит? - Борис Григорьевич осторожно отогнул жестяную крышку с острыми, как щучьи зубы, краями,
  - А вы спросите, - отозвался Каманин еще тише. Борис Григорьевич вздохнул:
  - Не люблю я с ним разговаривать, КимЕ как тебя по батюшке?
  - Просто Ким.
  - Так вот, просто Ким, не могу я с нимЕ вроде как с собой говорю. Но сам себе такого ведь не наплету, если не сумасшедший. Нет-нет да и подумаю: все, старый дурак, допрыгался, шиза пришлаЕ Вот так. Плохо мне с ним говорить, просто Ким. Вроде как в зеркало смотреть с большого бодуна. И противно, и страшно. Умом понимаешь: вот все здоровые, как лошади, и живут по сто лет, даже те, кому помереть бы стоило. Вот невестка.моя на базаре стояла с утра до ночи, а тут вдруг вспомнила, что она вроде как на химика училасьЕ И еще хорошо - бюрократии нет никакой, я же ее печенками ненавидел, эту заразу. Бюрократию, в смысле, а не невестку. А теперь ни одной бумажки: нужно тебе что-то, так сразу и получаешьЕ Так что умом я, пожалуй, очень даже за Пандема. Людям надо, чтобы за ними приглядывали. Не всем, конечноЕ Мне вот не надо. Да и страшноЕ против лома нет приема, как говорится. Вот он велит не убивать. И никто не убивает. А сказал бы - убивайте? А сказал бы - постройте мне идола и на колешках перед ним ползайте? А сказал бы - принесите мне в жертву сына там или дочь?
  - Ну вы же ни от кого не требуете жертв, - тихо сказал Каманин. - Почему вы думаете, что Пандем глупее или злее вас?
  Борис Григорьевич потер седеющие усы:
  - Себя-то я хорошо знаю. А кроме тогоЕ Таких, как я, миллиарды гуляют, вот сбреду я, предположим, с ума, так живо мозги вправят или там запрут. А он другое дело. Слишком большая власть, и некому остановитьЕ
  - Я тоже этого боялся, - подумав, пробормотал Каманин.
  - А теперь? Теперь перестал бояться?
  - Он мой друг, - Каманин вдруг улыбнулся. - Друг может сомневаться, может быть неправымЕ
  Борис Григорьевич разложил кильку на ломтики хлеба - получились бутерброды. Заварил чай. Пододвинул к Каманину фарфоровую сахарницу с одной отбитой ручкой:
  - Это опасное, дружочек Ким, заблуждение. Подружился огонь с еловой веточкойЕ
  - Я ведь тоже не вчера родился, - Каманин вдруг стал упрямым, очень упрямым. - Кое-как могу отличить брехню от правдыЕ Кроме того, Пандем меня когда-то вытащил из очень сквернойЕ переделки. Тогда, когда смерть еще была.
  Борис Григорьевич улыбнулся. Какая чудная оговорка; этому юнцу кажется, что он бессмертен. Как будто смерть в девяносто или даже сто лет - не смерть вовсеЕ
  - ЕДа я, собственно, не говорю, что Пандем брешет, боже меня упасиЕ Может, он действительно нас всех возлюбил. С чего возлюбил, с какой такой радости - другой вопросЕ Знаю, что ты мне скажешь, устроитель будущего. Скажешь, что я в депрессии, потому что потерял работу. Потому что все мои годы, потраченные на то, чтобы научиться тому, что я умел, весь мой опыт, все, чего я стоил как врачЕ все пошло псу под хвост. Что я больше не уважаемый человек, которого днем и ночью, в любую погоду на мотоцикл - и к больному. Грыжи, роды, пневмонии, палец косилкой отрезало - все ко мнеЕ Тебе не понять, сынок. Даже твоя клиника ПоповаЕ Там свое. А деревенский врач - это статус, дружок. Это даЕ Так вот теперь я никто. Эти вот руки, - Борис Григорьевич смотрел на свои ладони, на толстые сильные пальцы с грязными ногтями, - эти рукиЕ я был хороший врач, сынка, вот не вру. Очень хороший. А теперь все. Садиться за парту рядом с молокососами, начинать с нуля - не могу, не хочу, нет сил. Поэтому, мол, ною, поэтому жалуюсь, поэтому ищу во всем подвоха и не разговариваю с Пандемом. Вот что ты мне скажешь. И добавишь, что ты пришел ко мне, глупому старику, на помощь, откроешь глаза, протянешь руку, найдешь мне занятиеЕ Так?
  - Нет, - сказал Каманин. - НетЕ Понимаете, Борис Григорьевич. Если бы Пандем был таким, как вы о нем думаете, - вы давно были бы самым счастливым человеком на земле.
  Сделалось тихо. Хозяин и гость смотрели друг на друга.
  - То есть? - спросил наконец хозяин.
  - Он может изменить наше сознание незаметно для нас, - сказал Каманин. - Постоянное счастье. Из ничего. Для всех. Спокойствие, свобода, никакого сожаления, никаких сомнений, никакого страхаЕ
  - Боже мой, - сказал Борис Григорьевич. Приподнялся было на скамейке и снова сел, рука привычно потянулась к груди, где давно уже не болело сердце. - ЭтоЕ угроза?
  - Нет, - тихо сказал Каманин. - Это довод.
  ЕБыло почти темно, когда они взялись разделывать щуку под большим фонарем на крыльце. лВидно, что хирург», - думал Борис Григорьевич, глядя на каманинские руки.
  Сбежались соседские коты. Пират побрехивал на них без рвения. Коты не боялись.
  Прогорали сосновые угли в яме.
  - Он растерян, - говорил Каманин. - Ему трудно. Потому что лени, трусости, жадности много тысячелетий, а Пандем - молод. Он не всемогущ, но он растет во всемогущество, чтобы никогда его не достигнуть. Знаете, как функция, которая стремится к бесконечностиЕ А сейчас ему трудно, потому что первая эйфория прошла, остались миллионы людей, потерявших профессию, остались тысячи властолюбцев, у которых отобрали власть, а у кого-то - и смысл жизниЕ Толпы суицидников на крышах, хотят покончить с собой, а Пандем не дает, и они его проклинаютЕ Я говорил с одним таким. Вчера.
  - А вы, значит, что-то вроде лСкорой помощи», - пробормотал Борис Григорьевич, складывая в кастрюльку щучьи печень и плавники.
  - Да, я нашел себе работу, - помолчав, сказал Каманин. - Не много-то славыЕ А на свете так много тупых сволочей, не ценящих ничего, кроме собственного брюха да полового органаЕ Пандем уговаривает, убеждает, подкупает, кого-то заставляетЕ И будет дальше убеждать, уговаривать, подкупать, кого-то заставлятьЕ Хотя мог бы просто сказать: работайте, ребята, любите друг друга и будьте счастливы. И любили бы, и были бы счастливыЕ Понимаете, о чем я?
  Каманин повернул голову, и при свете качающегося фонаря Борис Григорьевич увидел, как блестят у него глаза.
  Под забором коты молча дрались за рыбьи потроха.
  - Неужели мы с вами не договоримся? - Каманин вытер мокрый лоб тыльной стороной ладони, но лаковое пятнышко щучьей крови все равно осталось. - Неужели нам с вами не интересно увидеть звездыЕ Счастливых людей, любящих свою работуЕ Мир, где люди живут как люди, а не как черви в грязи и кровищеЕ Неужели ради этого мы не готовы жертвовать ничем, вообще ничем?
  Борис Григорьевич взял кувшин с водой и долго, долго лил ему на руки.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»