«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 88%

***

  Совенок таращился круглыми глазками. В нем не было равнодушной вальяжности, присущей взрослым совам - он был ребенок, он не боялся смотреть бесхитростно и прямо. С добрым утром, сова; я заботливо накрыл клетку темным прозрачным платком. Скоро взойдет солнце.
  Ора спала, я видел маленькое розовое ухо под спутанными светлыми прядями.
  Комната выглядела, как после битвы на подушках. Опрокинутый канделябр, на бархатной скатерти - дыра от упавшей свечки. Груда страстно перепутавшейся одежды: моя сорочка свилась в единое целое с Ориной нижней юбкой, и белые, не потерявшие жесткости оборки возвышаются пенным гребнем. Корсет похож на останки древнего животного, ряд крючков представляется строем пьяных солдат, панталоны улеглись совсем уж неприлично, и змеиной кожей притаился под столиком одинокий чулокЕ
  Осторожно ступая между раскатившимися из кармана монетками, я подошел к окну. Красивое это зрелище - погожий осенний рассвет на заднем дворе второсортной гостиницы. Небо разгоралось оранжевым светом, а суетящиеся внизу работники казались плоскими фигурками из картона: кто-то колол дрова, кто-то разгружал телегу с продуктами, фыркали невидимые мне лошади, и к звуку их присутствия добавлялся запах - здоровый запах заднего двора.
  Мне больше не нужна Кара. Сова с ней, с Карой. Я жил без Кары двадцать пять лет - и еще проживу; а вот проблему лопнувшей банки придется решать, но не сейчас. Деньги нужны, но не срочно - дом и подвал обеспечит нас всем необходимым на зиму. Спальню надо будет хорошенько обустроить, и пусть будет еще одна спальня, запасная. ГостинаяЕ это уж как Ора решит. Интересно, какое лицо будет у ЯтераЕ Впрочем, Ятер поймет. Все зимние развлечения - охота, катания, приемыЕ Нет, приемов не надо, зачем нам эти постные рожиЕ Перезимуем и так. Огонь в камине ни о чем не спрашивает, и зимняя ночь ни о чем не спрашиваетЕ Истрачу Кару на первого попавшегося воришку, и дело с концом.
  Работник во дворе закончил рубить дрова и принялся собирать их в поленницу; из-за черепичных крыш тонким краешком показалось солнце. Я прищурился.
  Наймем каретуЕ Прощай, Северная Столица, прощай, прево, счастливо оставаться, ваше величество. Только вы нас и видели. Уже завтра - завтра! - будем домаЕ Сова, какое счастье!
  Я понял, что пою, причем вслух, причем довольно громко; испуганно примолк - вокальными данными меня природа обделила, и я еще в детстве отучился развлекать себя фальшивыми звуками. Какой конфуз, не разбудить бы ОруЕ
  Она перевернулась с боку на бок. Вздохнула и улыбнулась во сне. Я на цыпочках подошел к постели, сел рядом на ковер и несколько блаженных минут разглядывал ее - ее брови, ее опущенные ресницы, как она спит.
  В коридоре бухали чьи-то неделикатные шаги; я щелкнул пальцами, прикрывая комнату от посторонних звуков. Поднялся, снова прошелся по комнате; подошел к большому зеркалу на стене. Мой голубой глаз сиял, как чистое блюдце, а желтый потускнел до того, что казался добропорядочным карим.
  Я отступил на шаг и оглядел себя с ног до головы; с трудом сдержался, чтобы не внести с помощью заклинаний кое-какие исправления в фигуру. Неудобно, Ора заметитЕ
  Я подмигнул своему отражению. Нашел среди одежды собственные подштанники, наступил голой пяткой на оторвавшийся крючок, беззвучно зашипел от боли - не переставая при этом широко и счастливо улыбаться.
  Сова! Я счастлив. Хорт зи Табор - счастлив. Мне хочется поймать хозяина гостиницы, взять за мясистые уши и целовать в жесткий нос. Мне хочется безобразничать, хулиганить, пугать прохожих магическими фокусами - как в раннем детствеЕ
  Повинуясь моему приказу, тонкая Орина сорочка выбралась из объятий моей рубашки, церемонно поклонилась, приподняла пустым рукавом краешек подола; рубашка воспарила следом. Зависла рядом, поигрывая пуговкой ворота, потом галантно протянула рукаваЕ
  Я был единственным зрителем этого спектакля. Я сидел в кресле в одних подштанниках и млел от восторга, глядя на танцующее белье; по комнате ходил легкий ветерок, Ора спала, и пусть выспится, ведь впереди - долгая дорогаЕ
  Потом развлечение наскучило мне, и одежда, будто обессилев, опустилась на край кровати.
  Солнечный луч вошел в комнату и уперся в стену напротив окна. Пора вставать; подумав, я снял защиту от внешних звуков. В комнату ворвались галдеж работников во дворе, далекое мычание, стук деревянных башмаковЕ
  - Ора, - сказал я ласково.
  Она спала.
  Я дам ей еще несколько минут. Больше нельзя - надо отправляться, надо ехать, сейчас рано темнеет, время пускаться в путьЕ
  На пыльной полке стояли несколько столь же пыльных, никому не нужных книг. Зачем они здесь? Вряд ли постояльцы этого номера когда-либо испытывали потребность в чтенииЕ
  Рядом с книгами, на свободной половине полки, стояла фарфоровая кукла - большеглазая, большеротая, в белом с вышивкой крестьянском платьице. На пышном подоле можно было прочитать надпись: "Арту Слизняку от общины огородников Приречья, процветать вам и радоватьсяЕ"
  Я хмыкнул. Кто такой Арт Слизняк, процветает ли, с какой стати община огородников решила одарить его фарфоровой куклой, как кукла оказалась на гостиничной полкеЕ
  Я нахмурился. Какая-то неправильность, какая-то темная ненужная мысль, скользнувшая по дну сознания, заставила мою кожу покрыться мурашками.
  Что случилось? Что за слово заставило померкнуть радость этого утра? Погасило эйфорию?
  Арт Слизняк? Никогда не слышал такого имени.
  Приречье? Никогда там не был.
  Огородники?
  Я через силу усмехнулся. Отошел от полки, пересек комнату, не глядя под ноги, наступая на разбросанные вещи.
  Осторожно сел на край кровати.
  Взгляд мой возвращался к полке, будто примагниченный. Ора спала. Тяжелое ощущение не уходило.
  Процветать вам и радоватьсяЕ
  Кукла.
  Кукла, вот это слово. Непроизнесенное. Фарфоровая кукла.
  Я тряхнул головой. Ерунда какая-то. При чем здесьЕ
  Сладко посапывала Ора. Под платком возился совенок; я встал, зачем-то переставил клетку на подоконник. Прошелся по комнате; отыскал среди груды вещей на полу футляр с Карой. Вытащил глиняного уродца, посмотрел в ничего не выражающее безглазое лицо.
  Предчувствие превратилось в чувство. Осознание было таким тяжелым и плотным, что даже отбрасывало тень - зловещую тень катастрофы.
  Ответы на все вопросы были рядом, были здесь; следовало протянуть руку и взять их. Сложить фрагменты мозаики и рассмотреть картинку целиком; от осознания того, что я могу на ней увидеть, волосы зашевелились у меня на голове.
  Наверное, я мог бы догадаться и раньше.
  А может, и нет. Возможно, мне следовало все это пережить - смерть Оры и ее возвращение. И эту ночь. И все, что между нами случилось. И все слова, которые мы сказали друг другу в те короткие моменты, когда губы наши были свободны.
  И это утро. И это счастье. И танец одежды. Все это, пережитое мною впервые. Мною, внестепенным магом, которому можно, казалось бы, все.
  Впервые в жизни я привязался к человеческому существу так сильно, чтобы потеря его была равнозначна для меня потере смысла, концу всей жизни. Мне вспомнился Март зи Гороф: "У меня была падчерица. Девочка четырнадцати лет, умница, тонкая натураЕ совершенно одинокая. Я приютил ееЕ"
  Этот, каждую весну выдававший своему дракону по девственнице, едва удерживал слезы, вспоминая свою Елку. Девочку Елку, которая не прожила в его замке и месяца. Без которой он, презиравший всех на свете, чувствовал себя осиротевшим.
  "Мне подсунули куклуЕ К каждому из препарированных - к каждому! - незадолго до похищения присасывался близкий друг, подруга, любовницаЕ"
  При-са-сы-вал-сяЕ Провоцируя любовь, провоцируя нежность, дружбу - все лучшие чувства, на которые жертва в повседневной жизни и способна-то не была. Как не имел друзей старикашка-купец, как не имела подруг ювелирша, как не любил родного сына Март зи ГорофЕ
  Ора пошевелилась. Откинула со лба светлые волосы; села на кровати. Меня почти против воли захлестнула волнаЕ нежности, вот что это было за чувство. Хотелось забыть все, ничему не верить, выбросить глиняного болвана, расколотить эту глупую фарфоровую куклу, уехать с Орой домой, как и собирался, будет зима, будет новая жизнь, спокойная, счастливая, полная смыслаЕ
  Ора встретилась со мной глазами. Улыбнулась; нахмурилась:
  - Что-то опять случилось, Хорт?
  - Случилось, - ответил я одними губами.
  - Вы пугаете меня, - сказала она после паузы.
  - Я сам испуган, - признался я.
  - Не конец света. - Она улыбнулась. - Я живая, Хорт, я не явилась из могилыЕ
  Нанять карету прямо в "Суслике", завтрак взять с собой, не задерживаться ни на секунду. Поедим в дорогеЕ
  Ждать друг друга. Подолгу прощаться на крыльце. Потом торопиться домой и всякий раз, снова встретившись, смеяться от радости.
  Я опустил глаза:
  - Ора Шанталья умерла.
  - Хорт, - сказала Ора. - Это уже не забавно.
  - Да, - проговорил я, разглядывая глиняного уродца. - Настоящая Ора Шанталья умерла. Возможно, ее давно оплакали и похоронили.
  - Дальше, - сказала Ора с внезапной мягкостью. Я посмотрел на нее. Она казалась заинтригованной. У нее даже глаза загорелись, и на секунду мне померещилось, что они действительно разного цвета - как у наследственных магов.
  - Ора, - сказал я очень тихо. - Если у васЕ если у тебя есть другое объяснение - я буду просто счастлив.
  - Да? - все так же мягко удивилась Ора. - Я ведь еще не слышала вашего объяснения. ХортЕ Я облизнул губы:
  - Ора Шанталья - настоящая Ора Шанталья - умерла далеко отсюдаЕ возможно, от долгой болезни. Возможно, от старости. И сабая равнодушно зафиксировала ее смерть. А выЕ назвались именем настоящей женщины, но не могли предположить, что она умрет, что я узнаю о ее смертиЕ и обо всем догадаюсь.
  - То есть я обманщица? - поинтересовалась Ора. Я молчал.
  - Вот уж бред, - сказала Ора с отвращением. - Хорт, обязательно надо было испоганить это утро?
  Я снова едва не поддался слабости. Взять с собой Ору и ехать домойЕ
  - И кто же я, по-вашему? - Ора потянулась к своей сорочке. Нырнула в ткань, как в молоко, тут же вынырнула, повела плечами, позволяя легким оборкам улечься поудобнее на высокой, до мельчайшей родинки знакомой мне груди. - Кто я, по-вашему, - авантюристка? Или ходячий мертвец? Кто я?
  - Слуга Препаратора, - сказал я, глядя в ей в глаза. Она на секунду замерла. Смерила меня внимательным портновским взглядом:
  - Вы заболели, Хорт.
  - Кукла, - сказал я. - Приманка. Я попался, как последний дуракЕ как до того Гороф. Как до него - два десятка неудачников.
  Ора смотрела на меня, не мигая, а мне захотелось, чтобы она вдруг ударилась в истерику. Чтобы рыдала, браня меня нехорошими словами, обзывала дураком, порывалась уйти и больше никогда со мной не встречатьсяЕ
  - Я не прав? - спросил я и сам услышал, как прозвучала в моем голосе неприличная надежда. - Я дурак? Ора поджала губы. Раздумчиво покачала головой:
  - НетЕ не дурак.
  - Объясни, почему я не прав? Разубеди меня!
  - Зачем?
  Действительно, зачем?
  Мне уже все равно, где правда и где ложь. Я хочу верить только в то, что меня устраивает. Я заклеил бы себе глаза, только бы не видеть очевидногоЕ
  Она была такой высокомерной в этот момент, она была такой красивой, такой моей и одновременно такой чужой, что еще секунда - я лопнул бы, раздираемый противоположными чувствами. Я бы порвался, как струна, которую слишком старательно натянули; какая это, оказывается, пытка - испытание на разрыв.
  Я оказался крепок. Я не лопнул, а вместо этого пришел в ярость. Она моя, эта женщина; она никогда не будет моей. Она как мыло из рукЕ Я оплакал ее, она жива, ей не обмануть меня, она лжет в каждом слове. ОнаЕ
  Глиняный болван стремительно теплел в моих ладонях.
  Я видел, как меняется Орин взгляд. Как расширяются зрачки. Как стискиваются белые руки поверх белого пухового одеяла. Как скулы становятся белыми-белыми - хотя белее, кажется, уже невозможноЕ
  В эту секунду она принадлежала мне полнее, чем несколько часов назад. Чем даже в лучшие мгновения прошедшей ночи.
  Я понял, что никак иначе не смогу присвоить ее. Что это будет правильно, логично и красиво - покарать ее именно сейчас. Что я уже караю. Глиняная шейка трещит. Погодите, ведь приговорЕ ПоводЕ Покарать - за что? За то, что обернулась тогда душистой полевой зверькойЕ
  Я божество. Я вершитель. Я воплощенная справедливость. Я караю, любя; я караю ради вселенского блага. Слова становятся не нужны; я плыву, как в масле, и только счастливое желание продлить этот миг подольше сдерживает меня. Никогда в жизни я не испытывал ничего подоЕ
  Под окном зашлась визгом собака.
  Такое впечатление, что на нее наступили.
  Визг перешел в лай, откликнулись псы со всей округи, забранились работники. Я смотрел перед собой, не понимая, кто я, где и откуда взялся.
  Под окнами кричали, стучали, пилили, скрежетали железом о железо, а в номере над нами гулко топотали башмаки, так, что опасно вздрагивала треснувшая лепнина на потолке. Собаки унялись наконец; я увидел, что стою перед кроватью, что передо мной сидит на постели немая женщина - белая до кончиков волос. И тогда я в ужасе воззрился на болвана в своих руках и увидел, что тоненькая шейка чудом, но цела.
  - Ора?
  Она молчала. Она смотрела на меня с таким ужасом, что мне сделалосьЕ как будто меня поймали на воровстве.
  - Ора, яЕ не хотел. Она молчала.
  - Ора, яЕ Сам не знаю. Я не смог быЕ Я не хотелЕ ПростиЕ
  Губы ее шевельнулись.
  - Что? - спросил я испуганно.
  Она не ответила.
  Перед кроватью стоял круглый столик; я смел на пол все барахло, что на нем лежало, и в центр облупившейся столешницы положил - почти бросил - глиняную Кару:
  - В твоем присутствии больше не прикоснусь к нему. Никогда. Веришь?
  Ее губы шевельнулись снова.
  - Что?
  - ОденьсяЕ
  Путаясь в рукавах и штанинах, я принялся одеваться; перламутровые пуговицы бледно подмигивали, шнурки не желали завязываться, я сражался с ними, не чувствуя собственных пальцев, и думал в полуизумлении, полуужасе: неужели! Неужели сейчас, сию секунду, она могла быть мертваЕ или умиралаЕ а я стоял бы над ней с глиняной головой в одной руке и туловом в другойЕ
  Чудовищный бред. Я затравленный идиот, вот кто я, мне бежать из этого города, бежать вместе с Орой и никогда больше не иметь дела с Клубом Кары, да передохнут совы всех его членов во главе с председательскойЕ
  Расправляя воротник сорочки, я окончательно принял решение:
  - ОраЕ
  Она уже вполне владела собой. Более того, ее презрительно сжатые губы сложились в улыбку - будто женщина сдерживала смех, будто перед ней предстало зрелище нелепое и комичное, вроде дрессированной лошади в кружевных панталонах.
  - Я смешон? - спросил я резко. Резче, чем хотелось бы в данных обстоятельствах.
  Она накинула на плечи халат. Медленно поднялась, распространяя запах надушенного шелка; из груды моих вещей на полу у кровати выудила кожаный мешочек с самоцветами.
  - Ора, - сказал я нервно. - Пожалуйста, прости. Я зарекся иметь дело с Карой. ЭтоЕ
  Моя собеседница остановилась перед столиком, над проклятым глиняным болваном. Протянула руку, будто желая коснуться Кары; отдернула, как от огня. Глянула на меня - не то с сомнением, не то с укоризной.
  - ЕЭто действительноЕ КараЕ действительноЕ Ора! Прости! Я выброшу этого болвана на помойку, яЕ
  Она с сомнением пожевала губами. Потянула за кожаный шнурок, развязала мешочек - я все еще с недоумением наблюдал за ней - и высыпала самоцветы прямо поверх глиняной фигурки. Камни рассыпались с костяным постукиванием, рассыпались небрежно, но ни один не свалился со столика на пол. Луч солнца поспел как раз вовремя, чтобы накрыть собой самоцветную россыпь, зажечь на гранях красные, лиловые, изумрудные искры.
  Двадцать два камня. Двадцать две судьбы.
  - Красиво, - задумчиво сказала Ора.
  - Что?
  - Красиво, говорюЕ Правда? Я молчал.
  - На самом деле их, конечно же, гораздо больше. Вы собрали лишь некоторую частьЕ Какое разнообразие, какое богатство оттенковЕ
  - Что?!
  - Я о камушках говорю. Красиво, правда? В этот самый момент постояльцы соседнего номера, отделенного от нас тонкой деревянной стенкой, эти самые постояльцы бесстыдно и громко занялись любовью. Стоны, вздохи, надсадный скрип кровати - музыка до невозможности фальшивая сейчас, в это утро, в эту минуту. Как издевательство. Как пародия. Как пощечина.
  Я молчал; Ора снова улыбнулась. И от этой улыбки мне стало страшнее, чем когда бы то ни было.
  - Женщина в магии столь же уместна, как мышь в бочке меда. - Мне вдруг вспомнились слова господина председателя, я подумал, что это подходящая ко времени шутка. Что Ора догадается - мое чувство юмора все еще при мне.
  К доносившемуся из-за стены скрипу рассохшегося дерева добавился мерный стук. Вероятно, легкая кровать, подпрыгивая, колотила в пол ножками, будто застоявшийся конь; мне захотелось заткнуть уши.
  Ора медленно подняла руки - ладони ее оказались на уровне груди, одна против другой, как два зеркала. Я напрягся.
  Мгновение. Короткая, яркая иллюзия - часы с заводными куклами. Две пары маленьких ворот, между ними желобок, по которому ползут фигуркиЕ Я все это увидел сразу, ярко, в подробностях, и увидел, как правые воротца открылась, из них плавно выкатилась фигурка полнотелой женщины в роскошном платье. За женщиной следовал юноша с открытым простецким лицом, за ним - девочка-подросток с огромными глазами, за ней - тощая дамочка с лукавой улыбкой; я смотрел, потрясенный достоверностью картинки. Куклы-призраки казались живыми людьми, я почти узнавал их - но не мог узнать; куклы шли и шли, их было много, больше сотни, а последней шла Ора Шанталья в миниатюре - черное платье, потертый мужской пояс, и на шее - я дернулся - связка переливающихся искрами камнейЕ
  Вереница живых фигурок скрылась в левых воротцах - за дверью-ладонью. Наваждение пропало - не было ни желобка, ни часов, передо мной стояла босыми ногами на потертом ковре Ора Шанталья, ее разведенные ладони копировали жест рыбака, хвалящегося размерами непойманной рыбины.
  Она опустила руки. Спокойно, даже весело посмотрела мне в глаза.
  Под окном тюкал топор. Как будто сооружали эшафот - ранним утром, во дворе третьесортной гостиницыЕ
  Мой глиняный уродец лежал на столе, окруженный цветными искрами. Неуместный, грубый, с беспомощной тонкой шейкой.
  - Ты маг третьей степени, - сказал я глухо. - Третья степень, и никаких личин, я не вижу личины! Тебе со мной не спраЕ
  Ора провела рукой над столом; облако магической силы распухло, будто тесто в кадке, и поднялось над камнями, как зарево света поднимается над большим городом.
  Я невольно сделал шаг назад.
  - Смотрите, ХортЕ Вот этот изумрудЕ нет, не этот, а вот онЕ это обыкновенная уверенность в себе, зато вот этот дымчатый опалЕ это такая сложная вещь, как осознание трагичности мира. Нет, не пессимизм; прежний владелец этого камушка был жизнерадостным толстячкомЕ Мельником, если я ничего не путаю. Помните мельника, Хорт? Или камушек продала вам его жена?
  Я молчал. Все еще не мог поверить.
  - А вот яшмаЕ Ваша яшма, вернее, та, что вы сняли со старого барона. Хорошо, что вы не могли видеть старика изнутри - вы ужаснулись бы. Хорт, старик был устроен одновременно просто и безобразно. Вообразите ржавые шестерни, смазанные рыбьим клеемЕ нет, не так, вам не вообразить. Когда из старика вытянулиЕ назовем это для простоты упрямствомЕ упрямством пилы, вгрызающейся в дерево. Упрямством огня, пожирающего домЕ Любопытно было посмотреть, как старик изменится и как станет жить. Но, увы - результат оказался слишком однозначнымЕ Осторожно, Хорт. Стой, где стоишь. Мне не нравится разговаривать с тобой, когда в руках у тебя это чучело; я не уверена, что у нас вообще получился бы разговорЕ
  - Ты кто? - спросил я глухо.
  - Ты догадался. - Ора опустила длинные ресницы. - Я - это я, это меня ты искал все время, это меня ты задумал покаратьЕ даже не выяснив степень моей вины, между прочим.
  - У тебя третья степень! - рявкнул я. - Ты назначенная магиня, неспособная даже защитить себяЕ Это не смешно, Ора!
  Она поморщилась:
  - Тише.
  Соседи за стенкой примолкли, будто услышав ее. А может быть, просто иссякли и отдыхали теперь, довольные.
  - Твоя беда в том, - негромко сказала Ора, - что ты совершенно точно знаешь, как устроен мир. В чем разница между назначенными магами и наследственными и почему второстепенному никогда не сравниться с внестепеннымЕ Правда ведь?
  Я скользнул вперед - между секундами, мгновенно и неуловимо; протянул руку к глиняному муляжу. Волна чужой воли, нависшая над столом, обожгла так, будто я сунулся не в костер даже - в плавильную печь.
  Я отскочил, едва удержав крик. Налетел спиной на кресло; инстинктивно, не успев осознать, что делаю, выставил защиту. Женщина в шелковом халате до пят стояла передо мной - вызывающе беззащитная, хрупкая, уязвимая.
  - Спокойнее, ХортЕ Надеюсь, вы не станете бить меня? Метать молнии? Здесь, в гостинице?
  Я медленно выпрямился.
  Что это? Откуда это существо, со смехом нарушающее мои представления о миропорядке?
  - Ты кто? - повторил я глухо.
  Ора босиком прошлась по вытертому ковру. Не выпуская меня из поля зрения, отыскала в груде на полу сперва один чулок, потом другой - будто две змеиные кожи; пальцы ее белых ног оказались цепкими и ловкими - я завороженно смотрел, как она, не наклоняясь, поднимает с пола свои веши.
  Все еще не сводя с меня глаз, она уселась на край кровати. Медленно, основательно натянула сперва правый чулок, потом левый; надела крахмальную нижнюю юбку, а поверх нее верхнюю юбку, а потом - привычное черное платье; сняла со спинки стула широкий мужской пояс. Затянула на талии - чернильница звякнула, ударившись об недействующий оберег от мужского своеволия.
  И только завершив долгое демонстративное одевание, решила наконец заговорить:
  - ХортЕ Если тебе так нужна твоя Кара - ты возьмешь ее. Но не раньше, чем я буду уверена, что, получив болвана, ты тут же не свернешь ему шею.
  - Это - твое настоящее обличье? - спросил я хрипло.
  Она смотрела мне в глаза:
  - Нет.
  - Личина?
  - Нет. Перед тобой действительно кукла. Мое порождение, моя тень. Гороф подобрал правильное словоЕ
  Я любил куклу.
  Я любил куклу! Тряпичную куклу на чьих-то пальцах, на толстых волосатых пальцах внестепенного магаЕ
  Я! Любил!
  Та, что стояла передо мной, замолчала, глядя мне в лицо. Я и сам ощущал, как мертвеют щеки. Как фонарем разгорается желтый глаз.
  - Я убью тебя, маг. Выходи! Покажись, ты, мерзавец! Покажи свое лицо, лицо мужчины! Я все равно доберусь до тебя, с Карой или без Кары - ты, ублюдок! Грязный червь, порождение выгребной ямы, не трусь, покажи свое истинное лицо!
  Белая кукла молчала. Смотрела совсем по-человечески.
  - Ты боишься встретиться со мной, как мужчина с мужчиной? Ты предпочитаешь юбки; извращенец?
  - Я женщина, Хорт, - тихо сказали ее губы, в первый момент я даже не услышал.
  - Гнойный волдырь, навозная тварь, - выкрикивал я в исступлении. - Жирный евнухЕ Что?!
  - Я женщина, - сказала та, что называлась Орой. - Я женщина. Назначенная магиня.
  - Врешь.
  Облако чужой воли над камушками - ее воли - поднялось выше и приобрело красноватый оттенок. Глиняный уродец в центре его казался черным.
  - Не вру. Просто мне много лет, очень много. С опытом даже назначенные маги накапливают силу, ты это знаешьЕ
  - Врешь, - повторил я упрямо. - Покажи свое настоящее лицо!
  Ее губы сложились в печальную улыбку:
  - Нет, ХортЕ Нет, прости. Это зрелище не для тебя. Я скверно выгляжу, на самом-то деле я выгляжу просто ужасно. Я много веков подрядЕ постигаю искусство, давшееся тебе по праву рождения. Да, да. У меня было время, чтобы совершенствоватьсяЕ и я не теряла времени даром. Я превосхожу тебя в магии, как это ни печальноЕ но я очень стара.
  - Врешь, - сказал я в третий раз. Она покачала головой:
  - Увы, нетЕ Возьми себя в руки, Хорт. Нам надо поговорить.
  - Сперва отдай то, что принадлежит мне по праву.
  - Моя жизнь тоже принадлежит мне по праву. Но не сомневаюсь, что; карая меня, ты испытаешь удовольствие куда большее, нежели любя меняЕ Уже почти испытал. Нет?
  Я молчал.
  - Этот уродец день за днем проделывал с тобой страшные вещи, а ты ничего не чувствовал, - продолжала та, что была Орой. - Когда деревенский парнишка скулил у твоих ног, а ты испытывал наслаждение, сравнимое со счастьем первой любвиЕ Когда сегодня тыЕ но я не хочу об этом. - Она помрачнела. - Это очень скверное ощущение, Хорт, - находиться по ту сторону КарыЕ Сядь. Давай поговорим.
  Облачко над камнями подтаяло. Осело, как весенний сугроб. Я шагнул к столу - облачко вздулось опять.
  - Перестань суетиться, Хорт. Я сплел пальцы в замок. Развернул ладони по направлению к собеседнице:
  - Ты сказала, что превосходишь меня в магии?
  - Будешь драться? С женщиной?
  - Ты не женщина. Ты чудовище.
  - Тебе совсем не интересно то, о чем я собираюсь рассказать?
  Я помедлил и опустил руки.
  Меня трясло от унижения. Мне хотелось бить, рвать зубами, мстить за поруганное чувство.
  И еще - мне действительно было интересно. Я переборол себя - и уселся на подоконник, рядом с совой.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»