Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 0%

Георгий Данелия

Безбилетный пассажир

  Короткометражные истории из жизни кинорежиссера
  Моим друзьям Лоре и Тонино Гуэрра

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

  Лица, которые попытаются найти в этом повествовании мотив, будут отданы под суд; лица которые попытаются найти в нем мораль, будут сосланы; лица, которые попытаются найти в нем сюжет, будут расстреляны.
  Марк Твен. лПриключения Гекльберри Финна»

ПРИЗНАНИЕ

  Когда я сдавал фильм лНе горюй!» художественному совету лМосфильма», мне велели написать, что действие происходит в прошлом веке, а не сейчас.
  - Зачем? Это и так видно.
  - Для заграницы. Там не поймут.
  Писать такой титр не хотелось, и я уговорил Михаила Ильича Ромма, голос которого очень любил, сказать это за кадром.
  лБыло это в конце прошлого столетия в солнечном черепичном городке. А может, этого и не былоЕ Нет, пожалуй, все-таки было», - звучит теперь в начале фильма голос моего учителя.
  Воспользуемся этой фразой: лТо, что написано в этой книге, было со мной в прошлом столетии. А может, этого и не былоЕ»

ДОРОГИ, КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ

  - Надо отдать его во ВГИК. - сказал отец, когда я окончил школу.
  - Почему во ВГИК? - спросила мама.
  - А куда его, дурака, еще девать?
  Отец мой, метростроевец, считал работу в кино несерьезным занятием и предложил ВГИК (Институт кинематографии) как крайний вариант.
  - Там хотя бы блат есть, - сказал он.
  Блат, действительно, был. Мама работала на лМосфильме» вторым режиссером и знала многих мастеров ВГИКа, а муж ее сестры, знаменитой актрисы Верико Анджапаридзе, кинорежиссер Михаил Чиаурели снимал фильмы о Сталине и был тогда одним из самых влиятельных деятелей кино. Но поступать во ВГИК я отказался - блат был чересчур явным. И к тому же никакой тяги к режиссуре у меня не было, - как, впрочем, и ни к чему другому. Кроме джаза. (О джазе расскажу потом.)
  - Но в какой-нибудь институт поступать надо обязательно, - сказала мама. - А то тебя в армию заберут.
  В армию мне не хотелось. Мой приятель Женя Матвеев собирался в архитектурный, и я решил идти с ним - за компанию.

ЦВЕТОК НА ОКНЕ

  В Московском архитектурном я учился без особых провалов и достижений. Но рад, что окончил архитектурный, - мне там было интересноЕ (Лекции читали замечательные профессора, и было много симпатичных, талантливых ребят.)
  У нашей группы было два мастера - Юрий Николаевич Шевердяев и Михаил Федорович Оленев. Шевердяев - элегантный, спортивный, ведущий архитектор (по его проекту построен кинотеатр лПушкинский», где прошли все премьеры моих фильмов) - был очень занят и появлялся у нас нечасто. А Оленев - скромный, похожий на сельского учителя - был все время с нами.
  Михаил Федорович Оленев был очень болен, и мы старались не задерживать его долго у своих подрамников, чтобы он не уставал. Но он все равно каждый раз засиживался с нами допоздна - увлекался. Он накладывал на чертеж кальку, брал свой любимый мягкий цанговый карандаш лКохинор 6В», думал и по кальке правил проектЕ А потом рисовал возле здания для масштаба что-нибудь забавное: бородатого старика на самокате, пожарника на качелях, афишную тумбу, на которую задрала ногу собачкаЕ Мне, когда я проектировал южный вокзал, он нарисовал шарманщика на перроне, а в небе - глазастый вертолет, с которого спрыгнул парашютист в железнодорожной формеЕ
  Михаил Федорович умер. Гроб стоял в институте, в большой пустой комнате. Ночью мы с моими друзьями Олегом Жагаром и Димой Жабицким, как это положено, дежурили у гроба. На стене висела картина Михаила Федоровича: открытое окно, на подоконнике глиняный горшок, в горшке - цветок, за окном ровное небо. Все скупо и простоЕ Но там, за окном, было столько воздуха и столько радости, что я заплакал.

ПЕРСТ СУДЬБЫ

  После архитектурного по распределению я попал в ГИПРОГОР (Институт проектирования городов), в мастерскую перспективной планировки. Мы решали, как должны развиваться города страны в течение ближайших двадцати пяти лет. Но пока мы в Москве чертили - они на месте строили. Мы не знали, что они строят, - а им плевать было на то, что мы чертим.
  Поначалу я был полон энтузиазма, засиживался на работе по вечерам и порученную мне работу выполнил на месяц раньше срока. Ожидая похвалы, представил чертеж главному архитектору. Тот взял черный карандаш и стал чиркать прямо по чертежу: лТут надо так. А это надо вот так». Мог бы хоть кальку подложитьЕ Стереть его чертов карандаш мне не удалось, и пришлось чертить все заново. Через неделю принес со всеми исправлениями, а он опять чиркает: лЗдесь надо так. А здесь - такЕ»
  Снова переделываю - опять не то.
  В курилке мне объяснили:
  - Когда срок сдачи?
  - Пятнадцатого.
  - Сдай проект тринадцатого, и все получат премию. А будем сдавать за месяц до срока, на месяц сократят сроки. Понял?
  Я понял.
  Приходил на работу к девяти, отмечался и шел курить. Потом шел в мастерскую, что-то чертил для приличия (под бесконечный рассказ чертежницы Зины о подлостях соседки Люси) и шел курить. Потом играл в морской бой с экономистом Маргулисом (под рассказ Зины о Люсе), слонялся по мастерской, потом еще чуть-чуть чертил (под Зину о Люсе)Е И шел курить. И так до без четверти час. Точно без четверти приходил Олег Жагар, который работал в соседней мастерской. Мы съедали бутерброды, запивали чаем и ровно в час - за проходную. Гулять.
  В тот судьбоносный день идем, гуляем - видим: под забором лежит пьяный. Нестандартный: в макинтоше, берете, очках и галстуке. И при часах. Могли бы и мимо пройти, но - не прошли.
  - Надо разбудить, - сказал Олег, - разденут этого интеллигента. Эй, коллега!
  Интеллигент открыл глаза, сел, огляделся, соображая, где он, и тупо уставился на нас.
  - Домой иди, пока в вытрезвитель не забрали, - сказал Олег.
  - Я не пьян, - прохрипел интеллигент, - я отдыхаюЕ
  Он вытащил из кармана скомканную газету, расправил ее, снова лег и сделал вид, что читает.
  Если бы тогда этот тип не попался нам на глаза, может быть, моя жизнь на следующие полвека сложилась бы иначе. Не было бы бесконечных бессонных ночей и сердечных приступов, не выкуривал бы три пачки сигарет в день, не увидел бы полярное сияние в Арктике и миражи в Каракумах, внучки не хвастались бы тем, что они - мои внучки, композитор Гия Канчели не подарил бы мне заграничную курточку из чистого хлопка, и не писал бы я сейчас эту дурацкую книжку.
  Пьяный читал лСоветскую культуру», а там был заголовок: лМосфильм объявляет набор на режиссерские курсы».
  Я купил газету и узнал, что при лМосфильме» решили организовать высшие режиссерские курсы. На эти курсы будут принимать людей смежных профессий - художников, писателей, театралов, музыкантовЕ и архитекторов. Стипендия - сто тридцать рублей! А у меня в ГИПРОГОРе зарплата - девяносто.
  - Ну какой из тебя режиссер? - сказала вечером мама. - Ты же видел режиссеров. Знаешь, какие они.
  Режиссеров я видел, и очень многих. До войны мы жили в бараке в Уланском переулке. Жили роскошно: у нас была большая комната (21 кв. м) и отдельный вход. Когда из Тбилиси приезжали Верико и Чиаурели, они привозили вино, всякую снедь и звали к нам своих гостей. Мама готовила вкусную грузинскую еду, и у нас побывали и Эйзенштейн, и Пудовкин, и Довженко, и Рошаль, и многие другие классики. Все они были яркие, колоритные личности и излагали свои мысли образно, красиво и очень складно.
  Когда мне было лет пять, мамина подруга Аллочка на ночь вместо сказок рассказывала мне историю Римской империи. Когда мы добрались до Цицерона, я представлял его себе в виде Григория Львовича Рошаля - в берете, очках, при бабочке, но в тоге (Рошаль у нас бывал чаще других).
  Мама была права - мне до Цицерона далеко. Я до сих пор даже короткий тост складно произнести не могу. (А еще грузин.)
  Я объяснил маме, что не собираюсь быть режиссером-постановщиком. Хочу стать вторым режиссером, как она, и не хочу до гробовой доски слушать про Зинину соседку Люсю. И что стипендия на курсах сто тридцать рублей.
  - Давай попробуй, - согласилась мама. - Но сейчас это будет очень сложно.
  Времена изменились. Чиаурели за пропаганду культа личности услали в Свердловск. Директором лМосфильма» стал такой же любимец Сталина, лауреат шести Сталинских премий Иван Пырьев. И если Пырьев узнает, что я племянник ненавистного конкурента Чиаурели, то он меня и близко к курсам не подпустит. Так что, чем меньше людей будет знать, что Георгий Данелия - сын Мэри Анджапаридзе, тем лучше.
  Мама позвонила кинорежиссеру Михаилу Калатозову, которого знала еще по Тбилиси, сказала, что сын собирается поступать на режиссерские курсы, и попросила посмотреть, есть ли у него какие-нибудь шансы.
  На следующий день в курилке Олег Жагар меня консультировал. В отличие от мамы, он мое решение сразу одобрил:
  - Раз в башке щелкнуло, то валяй. Чтобы потом не жалеть.
  Жагар, фронтовик-разведчик, на десять лет старше меня, был эрудированным и умным человеком, и я с ним считался.
  - Давай подумаем, что Калатозову говоритьЕ Он обязательно спросит, почему ты решил поменять профессию. А ты?
  - Скажу, потому что здесь тоска зеленая.
  - Ни в коем случае. Говори, что ты с детства мечтаешь быть кинорежиссером, что это твое призвание. Что любишь литературу, музыку, живопись, театр, а кино - искусство синтетическое и все это аккумулирует. Ну, живопись и литературу ты более или менее знаешьЕ Как с музыкой?
  - Не ахтиЕ Мелодии помню, могу даже напеть, но что чьеЕ
  - А ты там не пой. Говори, что твой любимый композитор Бетховен, лГероическая симфония». лГероическая» - верняк. Ну, и Прокофьев. Да, а в литературе не забудь лНе хлебом единым» Дудинцева. Сейчас это модно.
  ЕВ субботу я пошел к Калатозову. Михаил Константинович - высокий вальяжный шестидесятилетний грузин с бархатными карими глазами - усадил меня в кресло, сам сел напротив.
  - Решили поменять профессию? Зачем? Архитектор - замечательная специальность.
  Он был со мной на лвы», хотя и знал с детства: я дружил с его сыном Тито.
  - Я люблю живопись, литературу, музыку и театр. А кино - искусство синтетическое и все это аккумулирует.
  Калатозов одобрительно покивал.
  - В самодеятельности спектакли ставили?
  - Нет.
  - Играли?
  - В спектаклях? Нет, в спектаклях не играл.
  - А где?
  - В капустнике, в цыганском хоре пел. В институте.
  Пауза.
  - Фотографией увлекаетесь?
  - Нет.
  Снова пауза.
  - Пишете? Рассказы, заметкиЕ
  - Нет.
  - Стихи?
  - Сейчас уже нет.
  - А когда?
  - В детстве сочинял какую-то бестолочьЕ Но мама очень гордилась.
  - Ну-ну, - заинтересовался Калатозов, - прочтите.
  - Да не стоитЕ
  - Прочтите, прочтите.
  И я прочел:
  Во мгле печальной на горе стоит Чапаев бледный.
  Погиб Чапаев в той реке, погиб он, незабвенный.
  Врагу за это отомщу и силу нашу покажу,
  И выскочат из Троя четыреста героев.
  - лТрой» - это троянский конь, - объяснил я. - Мне тогда мамина подруга Аллочка про него рассказала.
  лГосподи, что я несу!»
  - М-даЕ - Калатозов тяжело вздохнул. - А Чапаева Бабочкин сыграл неплохоЕ
  Пауза.
  - Вы сказали, любите музыкуЕ - наконец спросил Калатозов. - Сами музицируете?
  - Немного.
  - На фортепьяно?
  - На барабане.
  Пауза затянулась. Всемирно известный режиссер сложил руки на груди и задумался, а я с тоской смотрел по сторонам. В этой комнате мне все было знакомо: и фотография, где Калатозов снят с Чаплиным (во время войны Михаил Константинович был представителем Экспортфильма в США). И тахта, покрытая шотландским пледом, и картина над тахтой - красивая молодая женщина в кресле. Женщина с картины смотрела на меня с сочувствием. Я легонько подмигнул ей: не переживай, родная. Я все понял, сейчас уйду.
  - Иностранный язык знаете? - придумал еще один вопрос Калатозов.
  - Нет.
  - Вы молодой. Надо выучить. Я встал.
  - Обязательно выучу. Я пойду, Михаил Константинович. Извините. Спасибо.
  Калатозов тоже поднялся.
  - Я провожу.
  Он вышел со мной на лестничную площадку и нажал кнопку вызова. Загудел лифт и, не доехав до нас, остановился - перехватили.
  - Парфеноны и Колизеи, Гия, стоят тысячелетия. А кино что - целлулоид, пленка. Зыбкий материал. - Калатозов вздохнул.
  - Ой, Михаил Константинович, - вспомнил я, - извините, я у вас на столе папку оставил!Е
  ЕЧерез десять минут Калатозов внимательно изучал содержимое папки, а я в кресле напротив напряженно ждал приговора.
  Последние дни я, готовясь к визиту, с утра до вечера рисовал жанровые картинки и сделал, как мне казалось, забавную раскадровку чеховского лХамелеона».
  Досмотрев, Калатозов закрыл папку, откинулся в кресле, сложил руки на груди и задумался.
  лНе понравилось», - понял я и стал непослушными от перенапряжения пальцами завязывать тесемки на папке. Тесемки не поддавались.
  - Дайте мне, - Калатозов отобрал у меня папку и сделал аккуратные банти ки. - Это вы сдайте в четыреста двенадцатую комнату на лМосфильме». Узнайте, что там еще надо. На экзамене я вас спрошу, почему вы хотите стать режиссером. Ответите, как сегодня мне. Маме привет.
  - Спасибо, Михаил Константинович!
  В дверях он меня спросил:
  - А почему вы мне эти рисунки сразу не показали?
  - А вы не спросили, рисую я или нет.

Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»